– Здравствуйте, Татьяна Георгиевна, честно говоря…

– Знаю, знаю, что хочешь сказать. Удивлена, что я звоню тебе.

– Да, это очень неожиданно, – решила я не лукавить.

Но спросить, что ей нужно, показалось невежливым, поэтому я просто молчала, уступая право вести разговор собеседнице.

– Скоро отчетный концерт, душечка. Почему я тебя не наблюдаю на занятиях?

Душечка?.. Отчетный концерт! Как собака Павлова, я среагировала на эти слова бешеным ускорением пульса и мысленным проигрыванием…

А проигрыванием чего? Я даже не знаю учебную программу!

– Э-э-э…

Способность говорить пропала, я на несколько секунд просто отключилась.

– Таисия, ты здесь? – сухо, а вовсе не обеспокоенно проговорила всё больше удивляющая меня женщина по ту сторону трубки.

Может быть, я сплю? Точно нет, никакое воображение не нарисовало бы подобный выверт судьбы. Это происходит на самом деле – мне звонит моя любимая бывшая преподавательница, которая поставила меня в черный список и отказывалась иметь хоть какое-то дело с опозоренной ученицей.

Теперь же она ни с того ни с сего беспокоится, что я отсутствую на занятиях в консерватории, к исключению из которой она приложила руку.

Не подумала защитить меня, не уговорила не забирать документы. А ведь могла бы, раз уж я так талантлива, как она всегда говорила.

Да что там. Она даже не поинтересовалась, что на самом деле произошло. Ее не волнует, что я в другой стране начала новую жизнь, она что-то там себе придумала и пытается сделать вид, что ничего не случилось, что я больше не персона нон грата.

– Я думала, что мне не рады в стенах консерватории, – ответила я, пытаясь, чтобы мой голос не звучал жалобно. Хотелось держаться хладнокровно и не позволять обидевшей меня женщине заприметить хоть крупицу слабости.

Она не должна чувствовать себя благодетельницей, протянувшей руку помощи несчастной, отвергнутой всеми ученице.

– Глупости! – фыркнула она с присущей ей интонацией превосходства надо всем миром. – Ничего не знаю. Возьми справку по болезни для деканата и возвращайся на учебу. Не выступишь на концерте, можешь забыть мое имя!

И отключилась, отсекая любые мои возражения. Не успев даже возмутиться, поспорить, что-то уточнить, я тупо смотрела на погаснувший экран мобильного.

Привычная угроза прямо-таки взбесила. Она оставила последнее слово за собой, не дала что-то спросить, намекнуть на то, что неплохо бы извиниться… Запыхтев от злости, я сжимала и разжимала ладонь, будто в руке был не телефон, а эспандер для тренировки мышц.

– Кто звонил? – спросила мама, но не успела я ответить, как в кухню ворвался Николай Дмитриевич, закрутив нас с мамой в подобии смерча.

Он пронесся по кухне, поцеловал нас в щеки, подхватил кусок еды там, кусок сям, открыл холодильник, достал припрятанную бутылку исконного русского успокоительного, налил стопку и залпом ее в себя опрокинул.

После чего занюхал куском итальянской чиабатты, возмущенно поморщился, как всегда делал, так как это не обычная русская буханка хлеба, и вгляделся в наши напряженные лица.

– Что за шум, а драки нет? – спросил явно без желания слышать ответ. Водка в обед и расхристанный внешний вид намекали, что у него свои проблемы. Темные с проседью волосы были взлохмачены, на лбу блестели бисеринки пота, старый заношенный спортивный костюм и тот вселял уверенность, что его хозяин пребывает во взвинченном состоянии.

– Коленька, – хотела было запричитать о больном сердце мама, но отчим уже переключился на разговор по телефону, который явно не доставлял ему удовольствия. Он размахивал руками и говорил на повышенных тонах.

– А-а-а, дом строишь… Понимаю, понимаю! Это дело важное. Хотя ради друга можно и отвлечься! Материалы сам хочешь все проверить? Ну да, ну да, ясно… Значит, доски и гвозди важнее юбилея друга… Так дела не делаются, я к тебе со всей душой, а ты… Хотел с женой со своей познакомить, с дочкой… Как знаешь, Евгений! Давай! Не хворай!

Отбросив телефон в сторону, Николай Дмитриевич так сильно хлопнул ладонью по столу, что продукты на нем подскочили, вот только никому не хотелось смеяться из-за хаотичных прыжков овощей.

– Ты чего лютуешь, Николаша? – миролюбиво спросила мама, видимо осознав себя единственным оплотом спокойствия в этом сумасшедшем пространстве. – Ты меня пугаешь. Что случилось?

– Да вот, знаешь, Люда, оказывается, друзья и не друзья вовсе. Не хотят на юбилей приезжать. У кого ремонт, у кого строительство, у кого крестник родился. Скоро расскажут, что у троюродной бабушки третьей жены брата нога подвернулась!

– Ну что поделать? Сейчас все занятые. Наверное, сложно всем вырваться за границу.

– Да ладно! Что здесь сложного? Приехать на выходные – разве я требую невозможного? Не хотят друга уважить, отмазки придумывают всякие. Добра не помнят. Ну что ж… – заговорил он решительно, от прежней печали не осталось и следа. Налил в свою любимую гигантскую кружку чаю и шумно отхлебнул. – Здесь два варианта. В одиночестве куковать тут или домой ехать. С размахом юбилей отметить.

– Как это с размахом? Ресторан заказать? – поинтересовалась мама, хмуря брови.

– Да какой ресторан? Осточертела мне эта итальянская кухня! Хочу щей наваристых с салом, с чесноком, со сметаной. Холодец с хреном… В общем, чтобы хорошо да по-русски. В баньке попариться, а потом в студеную купель. Эх! – залихватски присвистнул отчим, а мама недовольно покачала головой в ответ на его радужные планы.

– Николаша, ты что? Тебе нужно беречь себя. Как ты можешь со своим сердцем о таких перепадах температур даже думать? Да и водочка… – она многозначительно поморщилась.

– Ты меня, Людмила, глупостями не отвлекай. У меня сейчас много дел будет, нужно домой собираться, организовывать день рождения на даче. Хорошо, что я у Наташки ее отсудил. А то окопалась там со своим любовником. А я же этот дом сам построил, по бревнышку собирал, каждый гвоздь знаю, – покачал он головой, а потом мечтательно улыбнулся. – И баня застоялась без хозяина. Хочу там день рождения, и чтобы все близкие были рядом.

Все близкие… Я сглотнула, понимая, что мысли сами по себе побежали в неверном направлении. Совершенно неверном. Окружающая действительность пропала, а я начала размышлять, что было бы, приедь на праздник сын Николая Дмитриевича.

Что бы я ему сказала… Что бы сказал он… Но он не приедет. Отношения между отцом и сыном так и не наладились, а мне нельзя даже думать о Суворове. Это опасно.

– Правильно, завелся Николаша, а организовывать всё Люде… – ворчала мама.

– А что тебе делать? Тебе сложно пятую точку поднять, вещи собрать и из машины в самолет переместиться? – подмигнул он ей с улыбкой.

– Ну ты уж скажешь. Так и обидеться недолго, – надулась мама.

– А что здесь обидного? Таюш, – обратился он ко мне за поддержкой, вырывая из мира грез. – Я всегда правду говорю. Не работаешь, никаких обязательств нет, дома сидишь, чему я очень рад, – добавил поспешно, явно боясь, что запахнет жареным. – Почему вы тебе до России не прокатиться, мужу любимому не устроить праздник в честь юбилея, удивить всех нас чем-нибудь вкусненьким? Сделай мне такой подарок, душа моя, и я буду только счастлив…

Тая

Наблюдая за родителями, я не сомневалась, что вопрос поездки в Россию уже решен. Маме нечем было крыть. Действительно, почему бы не порадовать любимого супруга? И я с удивлением обнаружила в себе волнение по поводу предстоящих сборов.

Еще не приняв окончательного решения о возвращении на родину вместе с семьей, я уже мысленно паковала чемодан, думала, что взять с собой, и о прочих мелочах. Как так получилось, что один день повернул жизнь на сто восемьдесят градусов?

Ко мне вдруг пришло осознание, что я хочу домой. Зацепившись за всколыхнувшуюся в душе радость, я стала искать причины этого странного желания. Ведь только утром яростно протестовала в разговоре с Тони, была уверена, что моя жизнь прекрасна и нет причин что-то менять. Но, несмотря на то, что Италия приняла нас гостеприимно, я чувствовала себя как в гостях.