Вплоть до 60-х годов ХХ столетия концентрация внимания на познавательных средствах определяла выбор основных направлений криминалистических научных исследований. Ни механизм, ни способы совершения преступления, ни преступные навыки, ни обычаи и средства общения преступников, ни язык криминального мира, ни личность преступника не изучались криминалистикой с должным вниманием. Все эти тенденции, проявившиеся в научных исследованиях, отразились и на формулировках определения предмета криминалистики того времени.

Между тем, прогрессивное развитие криминалистической науки требовало и далее постоянного осмысления возникающих и решаемых ею задач. Соответственно прогрессу знаний должны были меняться и представления о том существенном в предмете криминалистики, которому в научных исследованиях следовало отдавать приоритет. К середине 60-х годов ХХ века на первый план выходит задача более глубокого познания действующих в сфере изучаемых ею явлений закономерностей. Нельзя сказать, чтобы эти закономерности криминалистов не интересовали ранее. Все прекрасно понимали бессмысленность попыток познать явления, не имея представления об их взаимосвязях. К такому изучению призвана любая наука, ибо «объективные явления и закономерные связи между ними разной степени глубины – как утверждают философы, – подлинный предмет научного познания».[183]

Без уяснения таковых они останутся лишь случайными, то есть безразличными для науки явлениями. Еще Аристотель отметил, что «… не существует науки о случайном бытии…, всякая наука имеет своим предметом или то, что есть всегда, или то, что бывает в большинстве случаев. В самом деле, как иначе человек будет учиться или учить другого? То, чем он занимается, должно быть определено как постоянное или как преобладающее… А то, что лежит вне этих рамок, … то, что бывает случайно, выходит из этих рамок…, науки о нём нет».[184]

О закономерностях изучаемой действительности, как о существенном в предмете криминалистики, первым поставил вопрос Р. С.Белкин. В новом своем определении, при сохранении традиционных взглядов на предмет познания, автор отразил новую сущность, новые аспекты, стороны изучаемых криминалистикой явлений – их закономерности. Причем, не только закономерности деятельности, направленной на познание события преступления, но и закономерности самого преступления.[185] Осознание того, что без выявления закономерных связей между познаваемыми явлениями невозможно в полной мере вникнуть в их сущность, становится необходимой предпосылкой для постановки перед криминалистикой новых задач. Эти актуальные для второй половины ХХ века задачи науки нашли выражение в новом определении предмета криминалистики, предложенном Р. С.Белкиным, и включившем в себя дальнейшую разработку специальных средств и методов, основанных на результатах познания закономерностей, имеющих место в механизме преступления и в познавательной деятельности участников уголовного процесса, направленной на установление истины по делу. Эти стороны предмета криминалистического познания – преступление и средства его исследования, сохраняя свою актуальность для изучения, начиная с 90-х годов прошлого века стали приобретать новые, ранее не известные науке в таких масштабах, как сегодня, черты, препятствующие эффективному внедрению и использованию криминалистических разработок в практике. Во всяком случае, те черты, о которых многие говорят как о реальной угрозе безопасности страны. Самыми заметными и существенными, но в то же время и наименее исследованными криминалистикой, стали явления коррупции в правоохранительной и судебной системе, прежде всего, в сфере борьбы с преступностью. Здесь, видимо, недостаточно создавать даже самые эффективные методики расследования должностных преступлений, совершаемых сотрудниками полиции всех уровней, следователями, прокурорами или судьями. Многие из этих должностных лиц оказались в силу своего служебного положения просто неуязвимы и поэтому недосягаемы для уголовного преследования. Безнаказанность порождает произвол. Причины разные, в том числе установленный законодательством иммунитет для значительной части должностных лиц, наделенных властными полномочиями и призванных вершить правосудие от имени государства. Нужны, очевидно, новые подходы к решению проблемы, в том числе, с позиций криминалистики.

Поэтому в учении о предмете криминалистики должно быть место для исследования и этой проблемы. В той его части, на основе познания которой можно по-новому строить профилактическую работу и разрабатывать криминалистические способы воспрепятствования коррупции и злоупотреблениям в правоохранительной сфере, равно как и помогающие их разоблачению.

Одним из направлений таких исследований могло бы стать изучение не только самой деятельности правоохранительных, в том числе судебных органов, но и механизмов (закономерностей) возникновения информации об этой деятельности. Как любое преступление отображается в самых разнообразных «следах» (в широком смысле слова), так и процедура его познания закономерно отображается в материалах уголовных дел и в сознании участников уголовного процесса. В тех же протоколах следственных и судебных действий, в материалах видео-, звукозаписи, фиксирующих ход и результаты процессуальных действий, в памяти участников судопроизводства и т. д. В результате возникает информация о тех мерах, которые предпринимались субъектами судебного исследования для достижения своих профессиональных целей (или криминальных намерений их коррумпированных представителей). Выработка заведомо неправосудных решений происходит, вероятно, по законам, отличным от принятия ошибочных. Причины, последствия и признаки «заказных» решений, надо полагать, иные, нежели признаки просто некомпетентных и непрофессиональных. И они могут быть диагностированы, распознаны, в том числе в рамках «криминалистического исследования материалов уголовных дел».[186] Принятие заведомо неправосудного решения в отличие от ошибочного, не бывает случайным. Его механизм, впрочем, как и возникающие при этом «следы», также подчинен определенным закономерностям. И их нужно изучать. Теоретическое обоснование тому можно найти в той части учения о предмете криминалистики, которая посвящена специфическим сторонам деятельности следственных, судебных и иных органов, и ее закономерному отражению в материалах уголовных дел.

Уже только по этой причине механизмы отражения познавательной деятельности субъектов уголовного процесса должны быть отнесены к существенным сторонам предмета криминалистической науки. Изучение указанной группы явлений и их закономерных связей имеет и непосредственный практический смысл. Ибо только по материалам уголовного дела можно судить, каким арсеналом располагал субъект судебного исследования, какие действия были им предприняты для выяснения обстоятельств события преступления, насколько правильно и квалифицированно этот арсенал был использован следователем, дознавателем и другими участниками уголовного процесса, чтобы преступление можно было назвать раскрытым, а истину установленной. Именно ошибками в выборе познавательных средств, неправильным или неквалифицированным их применением (а порой и злым умыслом), чаще всего обусловлены претензии к собранным в ходе раскрытия и расследования преступлений доказательствам.

Сегодня, повторюсь, эта тема приобретает особую актуальность, ибо именно в материалах уголовных дел концентрируется не только положительный опыт, но и злоупотребления при раскрытии, расследовании преступлений и рассмотрении дел в судах. Этот аспект предмета криминалистики и есть новая, малоисследованная сторона его сущности. Но, чтобы наши представления о задачах криминалистической науки были адекватны потребностям практики, полезно не только целенаправленно изучать эту существенную часть предмета криминалистики, но и направлять усилия на разработку средств и методов для практического их использования в исследовании материалов уголовных дел.[187]