«Я так по тебе скучала!» — заплакала она, уткнувшись носом в кудрявую мягкую макушку. Это не было похоже на Таю, делившую с Лесей одного молодого человека и простившую в итоге ей его ради дружбы, Таю, что быстро нашла себе и работу, и какой-никакой дом, и учёбу в техникуме на окраине Вален-Вилля, почти в деревянной деревне. Эта девушка периодически теряла веру в чудо, в детское чудачество, мечтания и сны — из-за неё, между прочим, и погибали массово крохотные феи. Но она всё равно была верна горящим идеям девушки рядом с ней, всегда, пусть они и были совсем плохо знакомы. Вечер обнял их и обдул слабым знобящим ветерком и накрывающей темнотой город. Вдвоём они стояли напротив общежития Робба, но, разрубив случайно связь с ним и с его сознанием, теперь вынуждены уходить, потому что здесь сейчас им никто не был бы даже отдалённо рад. Это место пустое.
«Дружба и дружеская любовь между нами — самое важное, что на данный момент есть», — подумала Тася, закрыла глаза и стоя заснула в тёплых руках и пледе Таи.
Ей приснился чудесный сине-фиолетовый сон с красным кирпичом и серебристыми звёздами, по-странному отражающими свет жёлтых фонарей. Она сидела на крыше защищаемого исторического уже нежилого здания вместе с Эйдосом, они грелись друг о друга и смотрели на дома перед собой, как и на небо над ними. Небольшие скульптуры на их верхушках и окна никогда доселе не были видимыми для них. И весь этот вечер был прекрасен.
***
«Твои рыжие волосы восхитительны! — шептала она вдове, что так часто заглядывалась на то же великолепное здание, что и Тася. — Ты хороша, и ты заслуживаешь такой бордель в своём распоряжении! Только представь вместо этих унылых чопорных занавесок за теми окнами алые полотна или тяжёлые длинные шторы цвета бордо! Я знаю, ты этого хочешь…»
Глаза ведьмы при этом загорелись. Как повезло лесной девчонке с первого же взгляда на голубую улицу приметить именно эту женщину. Зелёный цвет её радужки теперь имел примесь желания и цели. Скоро в этом четырёхэтажном кораллово-золотом доме в стиле рококо будут стоять лишь запахи наслаждения, свеч, пота и мыла, окна гореть будут красным, а двери — надписью над ними «Red Light Secrets».
Тася сама не заметила, как получила это внезапное наваждение. Она шла в город по поручению Эйдоса и вдруг зацепилась взором за возможность вплести в чью-то жизнь свою нить.
Далее она под видом волнистой чёрной лисы проникла в канализацию башни магов и долго поднималась в кромешной темноте по нескончаемой скользкой сырой лестнице вверх, ведомая мыслью встретить там Селестию. Бывшая подруга должна была узнать о Тасе снова. Девушка вошла в её комнату обнажённая, уже в своём естественном человеческом виде. Леся удивлённо окликнула её, лицо её было даже испуганным, она хотела убедиться, что это не та Тася, которую она знала совсем недавно, по вине которой, отчасти, кошечка и осталась здесь совсем одна, на пути к сомнительному величию магессы. «Что ты от меня теперь хочешь?» — спросила Селестия. «Я хочу изменить твою жизнь», — с усмешкой и оскалом сказала ей вошедшая. Тася посмотрела глубоко в глаза бывшей подруги, в самую тьму, достигла хрусталика и отразилась в нём уже самой Лесей. В маленьком теле этой девушки она сбежала из круга магов, будто наглая и непослушная ученица, убежала к принцу этого мира — к Олегу — и очаровала его. Она почувствовала, как в груди Селестии быстро и неровно колотится нежное сердце, и только тогда отпустила её. То была завистливая месть за то, что Леся была единственной, кто в итоге попал официально в круг чудных. Тася сама хотела быть там, в том сладостном заточении и учиться силе творчества и знания, которые были осуждены во всей остальной части страны.
Тем не менее, каторга подруги в роли начинающей магессы закончилась, она влюбилась открыто в своего давнишнего избранника со взаимностью, а затем была брошена как простолюдинка, когда их людус, навлечённый со стороны, закончился.
Именно этого и добивалась Тася. А Эйдос ничего не знал, ибо тот шкаф девушки был хорошо спрятан и закрыт в чулане, лестницы к которому не было, и он искренне звал её своей хорошей девочкой, потому что с ним она и оставалась такой.
Люди в городе получали бесплатное искупление через египетские казни, которые находили на них. Они создавали то жутко-истеричное предпраздничное настроение, которое встречало Цирк.
Цирк
Железная дорога выходящая на центральный вокзал города с привокзальной театральной площадью.
Огромные, с неровными плечами, на которые падал белый атласный пышный воротник, клоуны свисали с крошечного, почти детского, поезда, который вёз трупу в радостный город, с криками встречающий цирк. Тоненькая длинная артистка в полосатых чёрно-белых колготках и платье балерины с яркими голубыми помпонами вместо пуговичек, уже всюду лазала, цепляясь то за выступы поверх вагона, то уже за столбы и фонари — и потом снова возвращалась назад к трупе, откуда сильно и задорно, будто какой-то легко гнущейся ветвью дерева, махала бледной рукой в разноцветных многочисленных звенящих браслетах. Из заднего вагона на людей с презрением взирали крупные чёрные коты, которые фыркали и плевались на тех, кто пытался просунуть в окошко к ним свои руки. Всё это сопровождалось весёлой повторяющейся музыкой, странным смехом, звоном бубенцов, барабанов и салютованием двух слонов, украшенных тонкими фиолетовыми коврами.
Университетские по приезду циркачей сильно не рвались к ним, а стояли, в основном, облокотившись о стены своего учреждения, и говорили: «Забрали у нас наше же звание, прикинулись нами и забирают всю славу себе. Ох уж эти люди! Не знают, где настоящий цирк!».
Вскоре общий гомон и стук торжественных колёс прекратились на общей улице, переместившись в быстро сооружённый купол. Через пару дней уже цирк давал номера горожанам, удивляя их акробатикой и фокусами без обмана. Люди хлопали в ладоши, но быстро покинули купол сразу после одного лишь вечера, поскольку им было жаль своих денег. Цирк не просил слишком много, не просил цены, которая могла бы считаться неприемлемой для него, однако почему-то поток зрителей так быстро иссяк, что и не ясно было, существовал ли он у них когда-то вообще. Тогда к цирку присоединился ещё один артист, которого все звали Чёрным Властелином. Он раздавал гражданам деньги просто так, лишь бы они сидели под куполом и смотрели представления от циркачей. Сам он в этих представлениях почти не участвовал и оставался очень загадочен. Он показывал трюки с какими-то странными на вид дрессированными лисицами, чьи зубы вылезали из пасти и путались, переплетаясь между собой. Тем не менее, лесные зверьки оказались довольно смышлёными и ловко проделывали то одни, то другие трюки, веселя и радуя зрителей, которые прозвали этих цирковых питомцев огненными адскими лисичками, поскольку в одном из номеров они не страшась прыгали через облитое бензином и подожжённое кольцо.
В последний день пребывания цирка в городе на арену неожиданно вышла невысокая девушка в свадебном платье и фате, она обняла Чёрного властелина, кружась с ним в вальсе, затем обратилась огромным зверем и откусила артисту голову. Остальные циркачи замерли также, как и все наблюдатели происходящего, а ведущий, осознавший опасность им предполагаемого и ответственность перед городом, вышел из оцепенения и мигом постарался обрисовать в словах ситуацию: «Это… ммм…. Такой номер! Дамы и господа! Сейчас же голова быстро вернётся на голову мистеру Чёрному Властелину прямо на ваших глазах! Никакой презренной магии! Никакого обмана! Всё — чистой воды фокус! Всё для вас, дорогие зрители!». И действительно — на голове артиста тут же выросла новая голова. Никаких слёз. «Никакой паники даже! Фьюх! Обошлось!» — подумал, было, ведущий, Агустин Мармеладов, но не тут-то было! Из срединного ряда истерично закричала женщина и, роняя свой розовый платок, спотыкаясь, выбежала из цирка, а за нею собралась бежать и толпа, пока не вошёл совсем иной человек.
То был невысокий джентльмен с детским лицом, зализанными золотыми волосами и в голубом, испещрённом различными вышитыми деталями, фраке. Он встал у самой сцены, в которой точно всё замерло, вплоть до сердцебиения самих артистов, медленно окинул взором абсолютно каждого из здесь присутствующих и спросил ровным голосом с прекрасным акцентом: «Кто виновник?». Вслед за ним ворвались люди, больше напоминающие стражу, как только они появились, всем стало ясно, кто перед ними находится, и зрители вместе с циркачами низко поклонились коротышке. «Полно! Я спросил: кто виновник!». Все взгляды устремились на единственную пару в центре купола, вернее туда, где она должна была стоять, но ни Чёрного Властелина, ни его невесты тут уже не было. Гигантские цирковые коты и клоуны сменжевались и уставились в пол, сложив — кто руки, кто лапы — себе на груди.
