– Я не стеснил тебя? – интересовался Алцест, шурша принесёнными вещами.
– Это мои детские, – прямо сознался Маг.
Алцест не смутился, что он, взрослый мужчина, тянул только на чужое детское добро:
– Я рад, что избавил тебя от излишков… – маг взвесил в руках рубашки со штанами, – хотя, может, ты хранил их для детей?
Тимур усмехнулся без особой радости:
– Мир слишком тесен, чтобы я заводил детей.
– Что же ты на неё смотришь? – с зеркальной невесёлой усмешкой спросил Алцест.
– Любуюсь.
Даже не отрицал…
– Ты жестокий наблюдатель, – все отзвуки улыбки пропали с лица мужчины.
– Наблюдатель по определению своему жесток, – Маг значимо смотрел в построжавшее лицо приятеля. Сейчас ярче, чем когда-либо, чувствовалось, почему Алцест не называет их общение дружбой.
На последних словах я вошла в библиотеку. Не думала, что Маг появится здесь сегодня, откуда бы у него взялось время в день суда? Поверх одеяла Алцеста лежали принесённые вещи. Наверное, Тимур носил их лет в шестнадцать.
– Забыла спросить вчера – ты не знаешь, где Алмаз? Прохор хочет взять развод…
Я выдала Алцесту пирог, и он стал есть, словно выполнял работу, не изъявив благодарности.
– …лучше это сделать, пока она не прочухала, что осталась без спонсора и не начала вешаться на него…
Мы вышли из библиотеки на лестницу:
– Вы поссорились? – решилась спросить я.
– Пока нет, – безмятежно сообщил Маг. – Присматривай за моими… Если будут выставлять себя ослами – будь добра, реши вопрос тихо.
И ушёл. Много хлопот, чтобы передать одежду.
Я вернулась на площадь к празднующим. Некоторые адепты щеголяли в купальниках. По негласному дресс-коду в городе такая демократичность в костюме не поощрялась, но фестиваль был временем особым, когда купальники становились самой логичной и естественной формой одежды. В центре площади показывался групповой гимнастический номер с перебросом вместо ленты будто живой водной струи. Зрители ахали, не зная, что импровизированная лента упасть не может – с краешка площади на прихваченных из сада скамеечках сидели в панамках Линь и Тами, цокая языками и восхищаясь движениями гимнастов. Я улыбнулась безобидному фокусничанью.
Щёлкало чьё-то портативное фотоустройство. Точно, опять та пара, что была на «осаде». Звук аппарата конкурентов бесил нашего Гришку. Надо же, без напоминания вышел из редакции, прихватил свой тяжеленный фотоаппарат и теперь с видом мученика тащил его на шее. В воздухе над головами взрывались водяные фейерверки, окрапляя цветными брызгами.
Я устроилась на краю у пропасти, обеспечивая ещё один аттракцион дня. У меня была стопка листов, чернильница и копилка в виде сколотого керамического горшка. Чтобы публика осознала для чего я сижу, пришлось изготовить несколько панорам и развесить их за спиной, над бордюром, за которым разверзалось ничто. Мои кустарные водные портреты имели успех… Чего только не сделаешь, чтобы заработать на двенадцать нарядов…
Как многие красивые жесты упираются в некрасивый вопрос денег. Я не растратила премию, выданную Магом за глумление над мафией, но в моём представлении это был неприкасаемый запас. Из-за манеры Кати избегать прямого ответа на финансовые вопросы я даже не знала, сколько буду должна. Вернее всего, она сама не знала.
Меня держали почти до ночи, и я не трогалась с места, вынуждаемая своими расчётами.
Публика восторгалась изобилием ягод, маги – их дешевизной, а к вечеру были выставлены домашние продукты брожения. Под это дело представители Воздуха из дружины расселись вдоль пропасти, а из гостиницы вынесли столики и меню, чтобы подать к напиткам существенные блюда. Пироги пока не уносили. У Маши был выходной. Она была адептом Огня, и я посчитала, что в такой день можно обойтись без неё, учитывая, что угощение в кои-то веки обеспечивал не Храм непосредственно. Поэтому я купила большой яблочный пирог и вишнёвый штрудель, забрала горшок с деньгами и пустую чернильницу и разрешила себе отбыть.
Не думаю, что сегодня кого-то в Храме требовалось кормить. Всякий уважающий себя человек должен был объесться ягодами и пирогами на площади. Сафи, наверное, вприпрыжку носилась по городу с Игорем, и он терпел эту феерию Воды, надеясь, что она не пропустит праздник Огня в середине лета. Она его не пропустит. А меня ждут очередные хлопоты, связанные с организацией праздника, который опять будет выглядеть как стихийный балаган. Всё очень мило, но бестолково. Вроде и не страшно. Но хочется лучше.
На всякий случай я наварила каши с тушёнкой, чтобы, если что, она сгодилась и завтра, и пошла с подносом к узнику библиотеки.
– Тебе больше поручить некому? – недовольно буркнул он, отворачиваясь.
– Плохо себя чувствуешь? – спросила я, не принимая к сердцу неласковый приём. Подала ему прибор и помогла приподняться на подушках. Убрала с постели книжку, заменяя подносом.
Алцест не стал отвечать. Если бы он говорил ещё, я бы его отвлекла, и ему бы пришлось отказаться от своей угрюмости. Проклятый быстро ел кашу, будто рассчитывал, что так я скорее смогу перестать с ним нянчиться. Как ни бесчеловечно, мага ждало долгое лечение без попыток прибегнуть к магическому допингу. Алцест знал и злился, что предстоит кашлять и задыхаться месяц – потому что это опять-таки лучше, чем получить кирпичом по башке. Пока он болеет, он в относительной безопасности.
Я взяла ужин на себя и ела без спешки, запивая ягодным морсом. Алцест напрягающе молчал. Он что-то знал про тайну брата, но говорить не станет. Я бы как раз хотела обсудить с ним. С его проницательностью и логическими способностями можно было бы понять, чего ждать. Но он отказался бы обсуждать, даже если бы был в духе. Надо же быть настолько не сплетником…
– Васса!
Я обернулась на озабоченный голос Сергея.
– В гостинице номеров не хватило!
Когда я вернулась, распихав приезжих по пустующим домам, Алцест пытался уснуть, отвернувшись на бок, даже не учитывался на ночь очередной книгой. Так что я немного прибралась у его алькова, устроенного у входа, собрала посуду, изгнала крошки и погасила огонь на стене, перед тем как отправиться спать.
Утро обрушилось хлопотами ещё до шести. Агни позволила дружине выйти на смену, и оказалось, что с запасом наваренная каша за ночь кончилась. Несколько человек несмотря на праздник воды словили тепловые удары и солнечные ожоги. Не хотелось дёргать Захара, так что пришлось оторвать от подушки Сафико, а потом помогать ей с мазями и порошками. Маша всё ещё была выходная, и я не собиралась отказываться от своих слов потому лишь, что старики требовали свою овсянку. К семи часам овсянка была выдана всем желавшим. И нежелавшим дружинникам тоже. С опозданием они выступили на позиции. Агни угрожающе морщила нос, уперев руки в пояс. Непунктуальность обещала быть наказуемой. Только то, что опоздание было не по их вине, не послужило поводом к очередной опале.
В половине восьмого Маг привёз соскучившихся Жриц и велел привести Прохора, чтобы доставить его к Алмаз для решительного разговора. Пока я вела молчаливого дубля, на площади появилась выразительная группа молодых людей. Почти все держали навесу одежные чехлы.
– Неужели уже готово? – удивилась я, прикидывая во сколько обойдётся срочность.
Зуфия, которая была из тех, кто чужого не держал, бросилась мне на шею.
– Так соскучилась, что не поздороваешься? – рассмеялась она.
Катти утомлённо, но гордо улыбалась мне в ответ. Францишек улыбался доброй улыбкой и держал сразу три чехла.
Дюжина стояла полукругом. До сих пор не замеченный Маг выступил на вид, кратко поздоровался, будто был здесь случайной фигурой, показал безучастному Прохору следовать за собой. Катти, осознав присутствие Тимура, заметно напряглась, и было видно, что ей стоило усилия не вздрогнуть. Остальные выражали сожаление.
– Сегодня важный процесс в суде, – извинилась за брата я.
Слова не произвели впечатления. В выражениях было обычное детское разочарование, как будто родители забыли сделать подарок на новый год. Я виделась с братом чаще, чем они, не чувствовала пренебрежения, но ведь уксус разлуки действовал на нас в обе стороны, у него просто не было выбора.
