Богдан догадывался, что торговлей тканями Халил прикрывает какие-то другие делишки, но в контрабанде он предпочитал меньше интересоваться проблемами своих партнёров, чем, кстати, существенно отличался от пропавшего побратима и шурина, который всегда стремился узнать всё и обо всём. На суше плохо себя почувствовал и второй слуга турка, но сам купец утверждал, что тот по глупости напился морской воды, и значения этому Богдан не придал.

Халил оказался весьма галантным мужчиной и щедро отблагодарил супругу судовладельца за ночлег, подарив Ефросинье целый сундучок замечательных восточных тканей и совершенно потрясающие серьги из чёрного янтаря. Такой подарок подтвердил догадки Гешова, теперь молодой судовладелец уже не сомневался, что турок занимается контрабандой драгоценностей.

Богдан не придал значения тому факту, что сначала один слуга турка, а потом и второй почувствовали себя нехорошо, и, спеша на корабль – его самого в Родосто26 ждал ценный груз, не сообщил жене, откуда привёз гостей. Более того, судовладелец не стал дожидаться отъезда турка в порт и уехал, ничуть не сомневаясь, что его красавица-жена прекрасно справится с проводами гостя сама. Ефросинья действительно вполне спокойно отправила турка на ожидающее его судно и занялась примеркой чудесных серёг и очень эффектных шалей.

– Хозяйка! – в дверь заглянул старый грек, бывший доверенным слугой в доме.

– Да, Янис. Что ты хотел? – хозяйка со вздохом отвлеклась от примерки.

– Там слуга этого турка, больной, что с ним не поехал…

– Он не взял с собой своего слугу? – искренне удивилась супруга Богдана.

– Да этот парень совсем разболелся, и турок его оставил – не брать же такого на корабль.

– За него мы не отвечаем! Турок сам его оставил! Выгони его, пусть в каком-нибудь постоялом дворе выздоравливает. – равнодушно проговорила Ефросинья и было собралась вернуться к примерке обновок.

– Но, хозяйка, он грек! Наш православный!

– Так что же, мне всем православным грекам лечение и проживание оплачивать? – тон потомственной негоциантки был крайне строгим, и старый Янис не посмел ничего ей возразить – в этот же день больного отнесли в дешёвый трактир на окраине города.

Так в Россию снова пришла чума.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

К концу этого тёплого дня Ираида Гагарина решила отправиться к речке, постирать бельё. Надо же, конец сентября, а так тепло! Супруг её, вместе с соседом, местным старостой Никифором Перваковым, этим утром уехал в Борисову Горку на торг. Очень уж хотелось им расторговаться да прикупить железного инструмента да упряжи, да гостинцев жёнкам! Вернуться они планировали только дней через пять.

Ираида вышла к реке, наклонилась над водой и вдруг с удивлением увидела, что около берега плавает небольшой тючок. Подоткнув юбку, она стремительно влетела в воду и вытащила его на берег. Молодая гречанка очень заинтересовалась таинственным свёртком и напрочь забыла все предупреждения властей об опасности бездумно подбирать чужие вещи.

Тюк был хорошо упакован в промасленную кожу, и Ираида дрожащими руками пыталась его разворошить. Наконец ей удалось добраться до содержимого. Внутри лежали просто потрясающие платки, платья, ткани. Такой красоты она раньше не видела! Как заворожённая, она вытаскивала вещицы из свёртка, смотрела на них, складывала рядом и вынимала новые.

Так она сидела, перебирала вещи, прижимая их к себе, гладя тончайшую ткань, и не могла остановиться. Потом вскочила, суматошно собрала все драгоценные обновки и, прижав их к груди, бросилась домой. Почти добежав до дверей, резко повернулась на месте и кинулась в другую сторону к соседке, тоже гречанке – Агафье.

Влетев к ней в дом, она с глупой улыбкой вывалила всё перед ней на пол. Всю ночь подруги примеряли и перебирали вещи, забыв о необходимости кормить детей и заниматься хозяйством, и лишь утром успокоились.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Пантелей возвращался домой с торга в приподнятом настроении. Никифор умел прекрасно торговаться, и они удачно продали картофель и тыквы, которые привезли в Борисову Горку и накупили железного инструмента, тканей, сладостей.

– Хороший совет нам Иван Кондратьич дал, тыкву эту сажать, а Никифор? – весело крикнул Гагарин соседу, ехавшему сразу за ним.

– Да, Никитин – голова! – солидно пробасил тот в ответ.

– А вот ты сначала даже картошку на дух не переносил! Как он тогда тебе глаз-то подбил! – хохотал Пантелей.

– Было дело! – также весело отвечал ему сосед, – Всё же по справедливости! Без его науки я бы, как у нас на Псковщине принято было, только бы одну рожь и сеял! А так он мне в глаз засветил, так я сразу всё осознал! И теперь вот и картофель, и тыкву продаю! А на следующий год я и турецкое пшено посею!

– Ха-ха! А давай, соседушка, косушку монастырского хлебного вина́ изопьём?

– Ох, Пантюха, ещё никто не говорил, что Никифор Перваков от хмельна вина́ отказывался, ежели особенно в меру!

Приятели остановились и выпили, закусывая вяленой рыбой и хлебом, который они купили в Борисовой Горке. Хлебное вино, что изготавливалось в Борисоглебском Заднестровском монастыре, было превосходным, монахи делали его преотлично. Выпили соседи его под разговор быстро, Пантелей с удивлением уставился на пустую бутылку, переглянулся с Перваковым и достал ещё одну.

Хорошо, что дом был уже совсем рядом. Пусть они и не перепились вусмерть, но Никифор всё-таки нечаянно одел себе на голову ведёрко с дёгтем, так что начал выглядеть как подлинная нечистая сила. Пантелей смеялся так, как никогда до этого…

Подъехав к своим воротам, он громко закричал, вызывая жену и старшего сына:

– Ираида! Петька! Выходите встречать! Где вы там? Ушли, что ли, куда? – сам открыл створки, распряг лошадь, поставил её в стойло, и, не разбирая подарки с телеги, вошёл в дом.

Поднялся в горницу27 и удивился – было темно, окна были наглухо занавешены, странно пахло. Пантелей споткнулся в темноте о какой-то кувшин, валявшийся на полу, и громко выругался. В ответ из угла послышался стон. Гагарин, поражённый до глубины души, бросился к окну, которое можно было разглядеть по свету, пробивавшемуся через занавесь, сорвал тряпки и замер от увиденного.

Ираида лежала на скамейке, просто корчилась от падающего на лицо света и громко стонала. В углу свернулся двухлетний Петька, не подающий признаков жизни. Младшую дочь – Анну, не было слышно, но в тот момент Пантелей не обратил на это внимания. Он бросился к жене. Уже протянув к ней руки, Гагарин увидел огромный бубон28 под мышкой супруги.

Мужчина остановился настолько резко, что сел на пол, и сидел так несколько минут, с ужасом глядя на сла́бо хрипящую жену, пытавшуюся закрыть лицо от дневного света. Вывел его из ступора только внезапный крик дочери. Гагарин судорожно вскочил, бросился в угол комнаты, который был скрыт в темноте, схватил люльку с ревущим от голода ребёнком и выскочил из дома.

Он бросился к избе Первакова. Никифор с ещё запряжённой телегой стоял у колодца и вяло отмывал голову от дёгтя. Обезумевший крестьянин подбежал к нему, молча поставил рядом люльку и сел на землю.

– Ты чего, Пантюха, перепил, что ли? – хрипло спросил его сосед.

– Никифор! Никифор!

– Пантелей? – Перваков в армии не служил, но человеком был весьма умным и обстоятельным, и понял, что творится нечто очень плохое. Он начал стремительно приходить в себя и его вопрос уже больше походил на крик.

– Чума! Ираида, Петька…

– Ты что? – Никифор схватил приятеля за грудки и приподнял.

– Точно, Никифор! Сам видел! – задушено хрипел Гагарин.

– С пьяных глаз ты и не такое увидишь! – злобно прорычал староста, бросил полубесчувственного соседа на землю и кинулся в его дом. Через минуту с дикой руганью выскочил оттуда, подбежал к высокому столбу возле своих ворот, схватил из ящика, стоя́щего подле, чёрную тряпку и судорожно начал забираться наверх, используя набитые перекладины. Закрепил флаг и едва смог слезть вниз. Его трясло просто неимоверно.