– По-твоему, чтобы обрести имя, надо потерять совесть?
– Нет, надо просто расстаться с романтическими иллюзиями.
И все же Лера предпочла расстаться не с иллюзиями, а с Сержем. Долгое время она терзалась вопросом о том, что выгода – всего лишь прикрытие. А на самом деле ее любимому предателю просто больше понравилась Марта. Ведь это первое, что должно прийти в голову в подобной ситуации. Если, конечно, это рассудительная голова свидетеля, а не участника событий. Но Лера никак не могла быть рассудительной. И теперь, когда Серж в столь зависимом от нее положении, она решила, что вправе знать, даже если вселенная опять расколется надвое. Требовала в упрямом исступлении сказать просроченную правду – пока он не уснул. Пересохшими губами Серж пытался донести ей выжимку из всех своих правд – и одновременно не сказать лишнего. Он все больше отстранялся от Леры, словно опасаясь, что она потребует новой невыносимой откровенности. Она знала, что мучает его, – и не могла остановиться.
– …не знаю, как сказать… для меня Марта была новым насыщенным жанром. Она… неожиданная. Могла лежать, как квашня, а потом внезапно превращаться в тугой сгусток энергии. А потом… я почувствовал ее запах. Не знаю, как объяснить… мертвый! Как если бы она была продуктом, вначале свежим, а потом… испорченным. Странные внезапные превращения. С ней можно курить на балконе, ловить пивной кайф с брюшком семги, а через минуту увидеть перед собой абсолютно чуждого человека, который выговаривает тебе за грязную плиту.
– Поверь мне, эти превращения входят в понятие брака. А про мертвый запах…
– Нет, я не сейчас придумал! Меня как раз и ужаснуло, что ее запах стал моим предчувствием.
– Почему ты называешь его мертвым?
– Толком не объяснить… Однажды в детстве я был на похоронах. Умер хороший знакомый моих родителей. Тогда он казался мне… пожившим на свете. А сейчас я понимаю, что он был молодым. У него недавно родился ребенок. С тех пор у меня внутри – заготовка для соляного столба, как я это называю. После тех похорон я долго не мог ни смеяться, ни радоваться. Во мне работал ступор вины. Мир мне казался бункером для трагедии. И запах… Там был запах, который запомнился мне на всю жизнь… Хотя мне было-то лет семь. Никто и не думал, что я так проникнусь происходящим. А я запомнил все так ярко! Что это был за погребальный дух… может, цветы какие-то особенные? Но от Марты, клянусь, пахло так же!
Лера пожалела, что затронула эту тему. Не хватало еще воспоминаний!
– Я думаю, дело в ее парфюме. Просто обонятельная ассоциация! Не бери в голову.
– Нет, она не пользовалась духами. Никакими – до недавнего времени. Ей как раз твой аромат нравился. Духи, которые я тебе подарил, помнишь? Она их себе купила.
– Она украла… даже мой запах! – обескураженно прошептала Лера.
– Но, поверь, это ей не помогло! – с мученической гримасой отозвался Серж.
«Марта Брахман лежит сейчас в странной позе и пахнет моими духами. Может быть, я следующая? Может быть, убийца найдет меня по запаху? Может быть, Серж все это выдумал, чтобы я не приставала к нему больше с ревнивыми подозрениями. Ведь запах – это серьезно. Теперь я успокоилась по части Марты. Разве можно ревновать к женщине, которая плохо пахла… Тем более лежачего не бьют. Значит, он ее не любил. А кто же тогда любил эту странную женщину? Зачем она жила на этом свете… Почему все это произошло?» Лера не заметила, как, прикорнув, уснула. В кресле. Ее тело было гиперартистично – оно, не дожидаясь нейронных сигналов, воплощало образ, над которым безуспешно билась мысль.
Сильный демон
Телефон зазвонил ранним утром. Но Лера, почти не спавшая, словно и не выходила из темы. «Вот кто действительно дорожил Мартой!» – подумалось ей. Почему? Это так странно… «еще один, упавший вниз»?
– Лера, привет! – Голос Шурика был непривычно сух и отрывист. – Сергей у тебя?
Секрет Полишинеля.
– Откуда? Ты о чем? По-моему, рановато для бреда. Что у вас – любовь втроем разладилась? Порно с дельфинами не вышло?!
Система Станиславского в действии: эффект неожиданности и инстинкт самосохранения заставил Леру непритворно злиться. Мгновения назад она была совсем не готова защищать Сержа-предателя, но совсем другое дело, когда мифическая угроза начинает превращаться в реальность.
Шурик не ответил на ее выпады – хотя обычно он был благодатным партнером по словоблудию. Он сказал, что его только что допрашивали в полиции. В той самой, которая ныне разыскивает Сергея. И теперь Сержу лучше бы стать зверем, бегущим на ловца. Потому что на убегающего все подозрения. Тем более он – муж жертвы! Умерла жена – ищи мужа. Так делают все полиции мира.
Этого Фомичев, конечно, не говорил. Лера додумала сама.
– Понятия не имею, где он! – прокричала она, и ее лжесвидетельство стало очевидным.
– Да, я понимаю, – с нарастающей злостью в голосе отозвался Шурик.
Артистичная конспирация Леры, не успев окрепнуть, дала трещину.
– Господи, Шур, прости, что я на тебя спустила собак! Может… давай встретимся?! Ты все расскажешь?
Это были жалкие потуги к неуместному сочувствию. И Шур на него не повелся. Лера, к стыду своему, провалила этот этюд, в котором должна была изобразить шок от внезапной смерти Марты. Он все понял. А проснувшийся Серж зевал и отмахивался от жесткой реальности, желая вернуться в уютную морфейную грезу. Он недооценивал Шурика: профессиональный нахлебник… легко быть добрым за чужой счет… Все это Лера слышала с тех пор, как их познакомила. По иронии судьбы она сама протоптала дорожку к Марте Брахман. Но она относилась к Шурику иначе, зная его давно, с тех светлых времен, когда они вместе гуляли по ночному городу и вынашивали замыслы, из которых потом родились самые драгоценные Лерины спектакли. И фильм! Пока единственный. Но эта короткометражка наделала шума во Всемирной паутине, и благодаря легкой волне популярности Лера и смогла воплотить свой маленький театр под крылышком психологического центра, где не последнюю роль играл доктор Айзенштат, бывший Сонин муж. Золотые времена, когда все задуманное получалось. Тогда казалось, что рождение было в муках, но сейчас, в эпоху свинцового «нет», понятно, что эти муки были всего лишь камешком в туфле – по сравнению с теперешним параличом надежды.
А фильм нашумел Лериным фрагментом. Патологическим танцем на проезжей части в час пик. Пробка только-только начинает рассасываться. Озверевшие люди рвутся вперед. И тут – выскакивает чокнутая девица в эротичных лохмотьях, с бешеным маниакальным взглядом. Сцена сумасшествия Жизели в современном прочтении. Лера щедро заимствовала у жемчужин хореографии – Эйфмана и Бежара, добавила в экспрессию свой почерк, получилось сочно и свежо. Она была одержима желанием искренне рассказать о том безумии, которое сидит сжатой пружиной в каждом из нас. Ужас и восторг противостояния проклинающей тебя толпе. Это была артхаусная бомба, она пошла по соцсетям. Лера наивно полагала, что после этого ее пригласят в большое кино. Но этого не случилось по горячим следам, а пока она погружалась в тонкости форматов, в которые не вписывалась, наступил кризис. К счастью, она успела до него создать свое неформатное театральное детище, в котором сладостно предавалась творческой свободе. Психодрама и ее ответвления. Групповая терапия на грани искусства отважного обнажения альтернативных «Я». Театр, излечивающий душу. Он пока жив, слава богу. И благодаря Мише Айзенштату, который не закрывает гуманитарно-некоммерческий проект, как бы сделал на его месте любой начальственный упырь. Но театр – еще и память о Соне. Когда-то Лера боялась и мечтать о своем театре. А Соня сказала: «Валери, действуй!»
Шурик тоже стоял у истоков. Сцену вакханалии на трассе Лера придумывала вместе с ним. Упоительные ночные бдения… она по ним скучала. Тогда они еще оба дымили и покупали самый терпимый из дешевых коньяков – «Кенигсберг». Сейчас-то и его Лера вычеркнула из скудной винной карты, но тогда жизненный тонус бил из всех щелей. Шурику хотелось усугубить сцены безумства, он требовал, чтобы Лера в разодранных лохмотьях устроила государственный переворот. По сценарию фильма, разумеется. Но, к счастью, Шурику не дали права голоса на съемках. С ним нельзя было перебирать, как и с алкоголем. С ним можно было сливаться в ночном творческом экстазе, а после расходиться и ни о чем не договариваться. И еще… он умел заговаривать кровь. Кому расскажи – на смех поднимут. Но Лера страдала кровотечениями. Однажды попала в больницу. Там ничего не могли сделать. Шур пришел к ней и заставил твердить какое-то древнее заклинание… Лера сама своим ушам не верила, что ударилась в лубочное мракобесие, но надвигалась первая премьера в ее театре – они ведь с группой энтузиастов должны были начать не с психотерапии, а с ударного зрелищного действа, близкого к теме психо… выбрали судьбу Чаадаева. Но Лера тонула в крови и, как выброшенная за борт кошка, висела на одном яростном когте над бездной. Не то чтобы по мановению Шуриковой палочки все прекратилось, но постепенно перешло в вялотекущий режим. Усилием иррациональной воли.