Расскажите о своей маме. Где они познакомились с Николаем Александровичем?
Моя мама Наталия Александровна Гурвич училась с моим родным отцом [Гольденберг И. З.] в одном классе.
В Москве?
Нет, в Ростове-на-Дону. Дедушку [Гурвич А. А.] туда направили вытягивать из прорыва какой-то оборонный завод. После окончания школы, а тогда была девятилетка, дедушка ее как «путную» отпустил в Москву. Маме всегда хотелось быть врачом. В Москве они с отцом в тот год оба поступили в университет, а я тогда была уже в пузе. А когда мне было полтора года, мама, долго не думая (мама была очень решительная женщина), взяла меня под мышку и ушла от мужа к своим родителям.
Какой это был год?
Я родилась в 1930 году.
Да уж, годы были серьезные.
Более чем. Правда, у меня была няня совершенно необыкновенная. Ее деревня с поэтичным названием Хомутовка была где-то в Пензенской области. Она пришла из деревни, и ее наняли няней к новорожденной девочке. Этой девочкой была моя мама. Она вырастила маму, ее младшую сестру, которая родилась через шесть лет, она вырастила меня и почти успела вырастить моего брата. Так вот, няня сказала тогда моим родителям – если вы дите не крестите, я сидеть с ним не буду, и учитесь как хотите. И что делать? Если узнают, что крестили ребенка, исключат из комсомола, из университета, отовсюду. У меня родители были атеисты, как все тогда, и им было глубоко наплевать, крещен их ребенок или нет. И через год, когда мне было год и три месяца, няня взяла меня с собой и окрестила в местной церкви (няня каждый год ездила в отпуск в свою деревню). Причем, чтобы окрестить меня Татьяной (я же в метрике уже была Татьяна), священнику дали взятку – двух кур. В те времена жизнь была очень голодная. А взятку пришлось дать, потому что крестили по святкам – чей день, того и имя. В тот день, когда меня крестили, были имена Леония, Секлития и т. д.
Так, ваша мама взяла вас под мышку и…
…решила, что должна работать, и поступила лаборанткой на Пироговку, где были мединституты. Там набирали девочек, а маме тогда было 20 лет или около того. Николай Александрович тогда был в командировке в Германии и Франции. (Кстати, у него за границей были две тетки, родные сестры его отца [Бернштейн Е. Н. и Аитова (Бернштейн) М. Н], и обе они до революции вышли замуж, одна в Германию (Дортмунд), а другая – в Париж.) Так мама поступила лаборанткой в лабораторию Бернштейна. Первая жена Николая Александровича, Анна Исааковна Рудник, была врачом, работала с ним, а после того как они расстались, поддерживала родственные отношения с бабушкой Александрой Карловной и семьей младшего брата. Мне она не понравилась, но я ее видела пожилой уже. Тетка же рассказывала, что с ней по улице пройти было нельзя. Она была необычайной красоты, мужчины на улице оборачивались и, раскрыв рот, застывали. Я отца спрашивала, так как он не раз говорил, что она была непроходимо глупа: «Как же ты на ней женился?» – а он отвечал: «Я был молод, глуп и прельстился красотой». В командировке за границей он купил 12 пар фильдеперсовых чулок: 6 пар ей, 6 пар жене брата[29]. На все деньги, которые оставались, он накупил, как мама говорила, «мужских игрушек». А «мужские игрушки» очень дорого стоили. Он привез огромную готовальню. Еще у нас были карандаши, желтые и синие, и на них – металлические наконечники. Если карандаш голубой, то и колпачок у него голубой, пластмассовый. Тогда в России такого видом не видывали, слыхом не слыхивали. Мне строго-настрого до них запрещено было дотрагиваться. А больше всего его жену, Анну Исааковну, возмутила машинка для точки карандашей. Она была размером с детскую швейную машинку: c одной стороны ты вставляешь карандаш, а с другой – крутишь ручку, и карандаш сам собой затачивается. С мамой моей Николай Александрович встретился, когда он уже развелся, и маме еще старшая лаборантка говорила: «Ой, Наташенька, не по себе вы гнете дерево!» А она ничего не гнула. Он к ней проявлял много внимания. Она же старалась, чтобы никто не заметил, но такое ведь не скроешь. И когда он вернулся из командировки (в Москве его замещала женщина), он ее спросил: «Ты лаборантов набрала?» – «Набрала. Ты приглядись, там одна девочка есть, Наташа ее зовут. Звездочка просто». Ну, он и пригляделся. И до того «пригляделся», что женился на ней. Мама брыкалась, не хотела, она считала, что они не пара. Так они и познакомились. Мамин отец поначалу был недоволен, говорил бабушке: «Чему тут радоваться, Наталия пошла любовницей к своему начальнику. Я этого не понимаю и не принимаю». Кстати, тогда ведь не надо было регистраций. Они зарегистрировались, только когда маму отказались прописать в нашей огромной профессорской квартире. Кто она? Чужая женщина. Тогда они сходили в загс. И с моим отцом она в загсе не была.
Да, и колец тогда не носили.
Да, но мама была из тех людей, про которых говорят: «Если утопленников ищут по течению, то этого надо искать против течения». Тогда мещанством считалось любое кольцо на пальце, про серьги даже не говори. Мама же всю жизнь носила серьги. Ей на день рождения, еще до революции, тетка Леля подарила жемчужные сережки. Золотые, и в каждой сережке жемчужина. Так она всю жизнь их носила и плевала на тех, кто на нее пальцем показывал.
В каком году они зарегистрировались?
По-моему, в 1935 году. Мама училась заочно, а дома занималась делами отца. Она вообще всю себя вложила в служение ему. Но он того и стоил.
Вы упомянули семью брата Николая Александровича. Женой же брата была помощница отца.
Да, Татьяна Сергеевна Попова, я ее теткой называла. Вот она и набирала этих лаборанток.
С семьей брата были крепкие отношения?
Поначалу да. А потом вышло так: брат Николая Александровича окончил МГУ – физмат. А когда он окончил, выяснилось, что он может работать разве что в школе учителем, а этого ему совсем не хотелось. И надо было выбирать, учиться ли дальше. А Николай Александрович к тому времени уже был профессором и очень хорошо зарабатывал по тем временам. Он его спросил: «Где бы ты хотел учиться?» – «В Институте инженеров транспорта (они с детства оба увлекались паровозами). Но у меня сын, семья». Николай Александрович сказал ему: «Сережа, учись. Я буду содержать семью». С женой он к тому времени разошелся и всегда говорил, что он никогда не женится, с него хватит. И Татьяна Сергеевна, все-таки купеческая дочка, на это рассчитывала. Конечно, это были купцы, которые детям давали прекрасное образование, посылали сыновей учиться за границу. Татьяна Сергеевна с детства знала три языка, играла на фортепьяно и на скрипке.
Она где училась?
Она окончила сначала знаменитую Хвостовскую гимназию, там начальница была Хвостова, и они с гордостью говорили: «Мы – хвостовки». После этого поступила на физмат. Работник она была прекрасный, но неприязнь к моей маме осталась – отняла кормушку… И, поскольку у Николая Александровича не было детей, тетка решила, что наследником единственным будет ее сын. А Николай Александрович взял и женился. Да еще взял женщину с ребенком. И она стала настраивать своего мужа и свекровь против моей мамы. Ну а когда мама стала женой Николая Александровича, у нее, по мнению родственников, было четыре серьезных недостатка: на 16 лет моложе отца (я не знаю, почему это недостаток, они прожили, как у Пушкина, – 30 лет и 3 года), с 12 лет – тяжелейшая форма бронхиальной астмы, маленькая дочка – я и не было высшего образования. Так что ее приняли вежливо, корректно, но очень недружелюбно. Но они вынуждены были ее принять, и, больше того, первые несколько месяцев они жили вместе, одной семьей. Сергей Александрович тоже был очень способный, языки знал, и литератор был отличный. Он даже дописал многие произведения – «Даму с собачкой», «Анну Каренину», «Три сестры». Но он всю жизнь был в тени старшего брата. И после смерти это перешло к сыну, так что для моего брата двоюродного как красная тряпка для быка, когда что-то хотят написать о его дяде, ему кажется, что хотят унизить его отца. А тогда мама поняла, что, если она хочет сохранить Николая Александровича при себе, надо отделяться. Это было очень трудно, но они отделились. Бабушка Александра Карловна и жена брата терзали ее советами. Тетка моя, которая была намного старше матери, ее все время поучала. Очень корректно, вежливо. А мама отвечала так же вежливо и корректно: «Спасибо, я поступлю как найду нужным». Их это доводило до бешенства. Хотя со мной Татьяна Сергеевна в последние ее годы много общалась, мы подолгу говорили с ней о Бернштейнах, ей очень хотелось об этом говорить, а мне очень интересно было это слушать.
