– А с кем ты здесь живешь? – поинтересовалась она.

– С другом, – честно ответила я.

– И он в тебя не влюблен?

– Нет, это безнадежный случай. Он влюблен в свою жену.

– Какой приличный человек! А ты?

– А я по Максу…

– Ну и дурочка.

Я, полностью оправдывая эту характеристику, шла по Риму навстречу неведомой судьбе и улыбалась.

За пару кварталов пути я укрепилась в мысли, что мне нужно срочно написать Максу письмо. Мысль о письме появилась еще со времен прощальной сцены в кафе. И начинала зудеть во мне, стоило лишь немного выпить.

Я ощутила тоску и пустоту, и мне не хватало целого Рима, чтобы успокоиться. Еще дома, в России, чтобы себя сдерживать, я повесила на стену агитплакат, на котором вывела синим маркером: «Не звонить Максу!». Это, как выясняется, помогало. Беспомощно оглядывая темные стены средневековых домов, я не находила на них слов поддержки. Надежды на то, что они проявятся, тоже не было. Как и надежды на то, что Макс мне ответит… Но после шампанского и романтики римских улиц это перестало быть аргументом.

Я попрощалась с моей подругой и потянула за кольцо, которое служило входной ручкой двери в подъезде.

Наш подъезд заслуживал особого описания. Я подозреваю, что изначально он существовал как двор. Прошло несколько веков, и двор обрел ворота, ныне дверь. И относительно небольшое время назад, может, всего лет сто, как в доме появился лифт. Наверное, крыша над этим подъездом появится еще лет через двести. Вечный город…

Лифт являл собой экстравагантное средство передвижения, которое соединяло в себе самые разные возможности покинуть этот мир: от удара током до удара о землю. Метраж исчислялся от силы квадратным метром. Зато у лифта было две пары дверей-ставней. Первые закрывали шахту на каждом из этажей. Вторые являлись частью самого курсирующего гробика. Хотя в том, что лифт был способен на передвижение, я сомневалась. Мне ни разу не удалось его запустить.

Я зашла в подъезд и миновала арку, высокую ровно настолько, чтобы не снести голову всаднику на лошади. Едва я вошла на лестницу, как дверь пресловутого лифта отворилась. Я повернула голову и открыла рот – там стоял мой невозмутимый спутник.

– Идите сюда, кажется, я освоил лифт! – сказал он.

Я послушно вошла в лифт, оказавшись лицом к победному лицу моего спутника. Он отодвинул меня, чтобы закрыть по очереди все двери.

– Ого, они вручную закрываются! – восхитилась я. – Едет он хотя бы самостоятельно?

– Да, – ответил мой спутник.

У него была удивительная манера говорить это слово. Он произносил его кротко и коротко, нивелируя свои достижения в происходящем. Сама скромность могла бы говорить так, если бы скромность имела наглость что-нибудь говорить.

Я посмотрела на него с восхищением. Мне уже было достаточно. Расстояние между нами почти равнялось нулю. Я, будучи выпивши, приготовилась свести его к минус единице… И тут лифт поехал.

Мой спутник объяснял мне принципы управления строптивым лифтом. Он был похож на мальчика, который рассказывает про свой любимый грузовичок. Это было так мило и трогательно.

«Какой мужчина», – подумала я, впиваясь глазами в профиль, надеясь что-то понять.

Моя повышенная симпатия проявилась в излишней откровенности:

– Знаете, если я сегодня не напишу Максу письмо, я буду героем.

Он недоверчиво на меня посмотрел и поддержал разговор:

– Как Нансен?

– А кто это?

– Норвежский полярный исследователь. Три года жил во льдах, не теряя надежды на спасение. За ужином расскажу.

Я вздохнула. Провести три года во льдах, наверное, хуже, чем всю жизнь с навязчивой идеей в цивилизованных условиях. Или нет?

В эту секунду мы приехали на наш второй этаж. И с тех пор ни разу не поднимались на него ногами.

Максу я ничего не написала. Надо сказать спасибо Нансену и моему спутнику, которые отвлекали меня весь вечер. Но поздней ночью я легла в постель и вернулась к своим воспоминаниям. Вернулась в то время, когда уже стало понятно, что у нас с Максом все плохо. Он постоянно говорил, что ему нечего больше предложить женщине. Когда мы расстались, я поняла, что речь шла не о какой-то мифической женщине, а обо мне. Потому что этих условий не существовало для той, которую он любил. Той самой, с которой я встретила его в кафе. И что бы эта дама ни делала, он будет с ней счастлив. А со мной – что бы ни делала я – нет.

Самое интересное, что для моего спутника такая женщина жизни тоже существовала. Это была его жена. Я знала, о чем говорю.

Пару дней назад я раскладывала по фэншую вещи на общем комоде, где мой спутник имел привычку оставлять все то, что брал с собой, выходя из дома. И там, среди денег, чеков, документов, листочков с записями и ржаных сухарей, я нашла фотографию очень красивой молодой женщины. Из-под черного излома бровей уверенно и агрессивно на меня смотрели большие, немного восточные, зеленые глаза. Ее волосы, черные и тяжелые, были небрежно уложены в косматую гриву. Это была дерзкая, умная, знающая себе цену особа, способная поработить даже южное дерево, на которое она небрежно опиралась. Я подумала, что она, скорее всего, в придачу стерва, не зря же мой спутник часто так грустит. Его можно было понять – от такой женщины далеко не убежишь. Хотя он увеличил расстояние между ними на тысячи километров, я знала – в глубине души он все еще стоит рядом с ней под этим южным деревом и смотрит на нее, не дыша.

Мне кажется, я начала понимать такие вещи, после того как прикоснулась к Стене Плача в Иерусалиме. Я ездила туда этой весной и написала записочку Господу. В ней значилось что-то вроде: «Помоги Максу определиться, а мне – дай силы любить его!» Мое желание исполнилось. И когда я увидела его в кафе с той женщиной, я поняла, что он определился. Вот так Макс получил свою судьбу, а я – неразделенную любовь и как бонус – знание о том, кто кому предназначен. И пока оно ни разу меня не осчастливило.

Вот почему я думала о Максе, а в другой спальне о своей жене думал мужчина, который мне нравился и которому точно нравилась я. Я остро почувствовала ток его симпатии сегодня в лифте… Конечно, это мог быть электрический ток: лифт находился в пожароопасном состоянии. Остается надеяться, что мой спутник ничего не предпримет. Да и мне хватит разума просто им любоваться. Толку в том, чтобы связываться с человеком, который мне не предназначен, я не видела.

«Тем более, скоро возвращаться в Россию», – резюмировала я.

Но сначала мне нужно было сделать в Риме одно важное дело. Написать статью о подготовке к отопительному сезону в моем маленьком провинциальном городе.

Следующим утром я намеревалась поработать. Раз в неделю мне нужно было сдавать в журнал текст на актуальную для моего города тему. Поэтому, отпуская меня в Рим, вся редакция волновалась, как бы я не выпала из реалий. Но я оставалась совершенно спокойна. Мой секрет был в том, что я сознательно не впадала ни в какие реалии.

Чтобы сочинить текст, я пошла прогуляться на соседнюю площадь Навона. Мне нравилось, что она со всех сторон закрыта барочными строениями и церквями. Это создавало впечатление личного пространства, хотя на Пьяцца Навона всегда много туристов. Если вы посещали Рим, вы побывали на этой площади.

Вы вспомните ее по наличию здесь трех красивых фонтанов, в которых сидят барочные фигуры древнеримских богов и их приспешников. В центре самого большого и красивого фонтана торчит египетский гранитный обелиск. Таких обелисков в Вечном городе очень много – древних римлян завораживало все египетское. Они наделяли игрушки фараонов магической силой. Здесь, у центрального фонтана площади Навона, я села у воды.