– А если кто-то заметит, что ты ушёл? – перебиваю я.
– Не переживай, никто не ходит в ту часть парка. Даже если зайдёт, подумает, меня решили убрать или отреставрировать, – он взмахивает свободной рукой. – Я постоянно так делаю.
– Сходишь с постамента?
– Да. Минерва нам, конечно, запрещает. Но то, о чём Минерва не узнает, не так уж и страшно!
Мне лично страшно при одной мысли, что можно ослушаться Минервы. Но потерянный Достоевский ждёт, поэтому приходится глубоко дышать и идти дальше.
Мы пересекаем несколько улиц, приближаясь к консерватории. Много лет назад первые выпускники высадили здесь аллею сосен. Вдоль неё – десяток лавочек, каждая названа в честь какого-то композитора. Почти все заняты, но мы находим одну, лавочку Чайковского, в стороне от входа.
Из окон долетают отзвуки музыки. Пахнет табаком – мужчина на соседней лавочке курит сигарету и читает книгу в мягкой обложке. Опускаюсь на лавочку, а Охотник останавливается рядом.
– Не надоело стоять?
– Нет, но тот, кто делал эти места, вряд ли готовил их к созданиям из мрамора.
Об этом я не подумала.
Он снимает шлем и кладёт его рядом. Опирается на копьё, принимая воинственный вид. Типичная живая статуя.
– А если он не придёт?
– По вторникам он всегда ходит в консерваторию. Придёт. Нам нужно затаиться и ждать.
Кто-то из прохожих кидает в шлем несколько монет; Охотник салютует ему копьём. Я достаю из рюкзака термос. Чай, ветер, который едва треплет мои волосы, музыка – всё это успокаивает. Просыпается любопытство.
– Ты знаешь ещё что-то про эти ключи. Откуда они взялись?
– Ты явно не у того спросила, – он мотает головой. – Может, Минерва тебе расскажет. Я всё-таки охотник, все эти объяснения по её части! Но кое-что я слышал от других. Говорят, они появились вместе с Городом.
– И у каждого из пяти есть хранители? Вы знаете, кто они?
– Минерва знакома с некоторыми из них. Но они хорошо скрываются, и мы не знаем ни настоящих имён, ни адресов.
– Я думала статуи знают всё, – говорю я, опуская чашку.
– Нет, но Минерве точно хотелось бы этого, – он хмурит мраморные брови. – А теперь будь наготове.
Двери консерватории распахиваются, наружу высыпает толпа. У многих в руках футляры для скрипок, флейт, кто-то даже тащит барабан. Закрываю термос, вглядываюсь в лица, пытаясь угадать, кто похитил Достоевского и – вздрагиваю от крика.
– Эй, какого?!
Кто-то проносится мимо. Кто-то в чёрной толстовке с капюшоном, скрывающим лицо. Мужчина на соседней лавочке, тот, который курил и читал, – теперь у него осталась только сигарета.
Прижимаю термос к груди. Вот он – книжный воришка! Он убегает, неужели он скроется как тогда, с моей книгой? Мне точно не угнаться за…
Охотник протягивает руку.
– Залезай.
– Что?
– Забирайся на руки, быстрее! А то уйдёт!
Едва успеваю сжать его мраморную ладонь, а Охотник подхватывает меня вместе с термосом и рюкзаком.
И мы летим.
Конечно, это не так. Охотник просто бежит, так стремительно, термос чуть не вырывает из рук, а шапку приходится придерживать. Он несёт меня, будто я ничего не вешу. Бежит так, будто у него нет лёгких и мышц, которые могут устать.
Хотя так и есть.
Здания проносятся мимо, спина в чёрном всё ближе. Он сворачивает во двор, ныряет в ворота, и калитка пытается закрыться, но Охотник успевает проскользнуть. Теперь воришке некуда скрыться. Он хлопает дверью подъезда и поднимается на пятый этаж, тяжело дыша. Охотник взлетает по лестнице без единой заминки.
Наконец воришка пытается захлопнуть дверь перед нашими лицами, но Охотник хватается за ручку, чуть не роняя меня. Едва успеваю выпрямить ноги и устоять. Дверь в квартиру вора открыта, и первое, что я там вижу – это книги.
Узкий коридор – ещё более узким его делают стопки книг. Они тянутся вдоль стен, некоторые опасно раскачиваются. За моей спиной Охотник закрывает дверь, наверное, чтобы добыча не сбежала.
Иду вперёд: высокие потолки, старые обои. Впереди две двери, я осторожно толкаю одну и заглядываю в ванную. На стиральной машинке ещё книги; Достоевского среди них нет.
– Что за библиофил здесь живёт? – шепчет Охотник.
Пробую вторую дверь и оказываюсь в комнате, жутко похожей на наш магазин. Полки тянутся до потолка. Осторожно делаю шаг вперёд, чтобы не наступить на книгу, лежащую на ковре.
Штора у окна дрожит. Охотник перебрасывает копьё в левую руку и отводит тёмное полотно в сторону. За ним и обнаруживается наш воришка. Под капюшоном прячутся русые волосы и усталые глаза с тёмными кругами под ними. Он тяжело, открыв рот, дышит и прижимает к груди книгу.
– Пожалуйста, – шепчет он. – Не бейте меня.
Мы с Охотником переглядываемся.
– Ты же не собираешься его бить? – спрашиваю я.
– Конечно, нет! Что ты обо мне думаешь?! Я не бью беззащитных! Или, подожди, ты хочешь, чтобы я это сделал?
– Нет! Мне нужна только книга.
Всё ещё тяжело дыша, воришка протягивает мне книгу. Это «Прощай оружие» Хемингуэя, в тонкой, измятой обложке.
– Вот. Только не бейте! Пожалуйста.
– Не эту. Мне нужен Достоевский. Старое издание в тёмно-синей обложке. Ты украл её у меня неделю назад, – медленно, как медсестра, говорю я.
Воришка, щурясь, вглядывается в моё лицо.
– В парке у Коронационного моста, – вспоминает он.
– Да! Где она? Ты же её не продал?
Это будет катастрофа. Как я объясню отцу, если книга появится в какой-нибудь букинистической лавке?
– Нет! Я бы никогда… Сейчас покажу, – не сводя глаз с копья, он медленно делает шаг вперёд.
Мы с Охотником отходим в стороны, пропуская воришку к стопке книг у дивана. Он быстро находит Достоевского, протягивает мне, но не успеваю я коснуться обложки, подаётся назад.
– Я ещё её не прочитал…
– А ну давай сюда книгу! – Охотник взмахивает копьём.
Воришка чуть не роняет том, но наконец отдаёт его мне. Быстро пролистываю страницы – кажется, всё в порядке.
– Простите, – снова бормочет он, пряча руки в карманы толстовки. – Мне правда жаль. Я не хотел.
– Неужели, демоны сподвигли тебя украсть книгу? – усмехается Охотник.
– Да, я не мог удержаться. Это само получается, я не хотел, правда.
– Я верю, – вырывается у меня.
Воришка всё ещё трясётся. Пытаюсь найти слова, которые его успокоят, как делал мой психиатр.
– Мы тебя не тронем. Нам нужна только эта книга. Сейчас мы уйдём.
– Да… Простите. Когда я вижу книгу, не могу себя контролировать, – он поправляет очки и снова прячет руки в карманы. – Я пытаюсь, как могу, но временами оно вырывается наружу.
– Я понимаю.
Воришка тяжело вздыхает.
– Я не хотел вас обидеть.
Охотник опускает меч и пожимает плечами.
– Если никто не в обиде… Ты тоже прости, что напугали.
Прячу Достоевского в рюкзак. Смотрю на часы – близится время обеда и таблеток.
Отец сегодня будет очень рад.
Мы покидаем квартиру, заполненную книгами. Шаги мраморных ног Охотника гулко отдаются на лестнице, поступь моих совсем не слышно.
– Немного жалко этого юношу, – говорит Охотник. – Он будто одержим демонами.
Да. Иногда это ощущается именно так.
Я торжественно захожу в магазин. Приближаюсь к кассе, рассекая покупателей, и кладу книгу перед отцом. Он сразу забывает о гостях, хватая Достоевского. Пролистывает страницы, проверяет корешок, взвешивает книгу на ладони.
– Твоя подруга была очень аккуратна, – говорит он.
Вспоминаю, как трепетно Воришка прижимал к груди «Прощай оружие», и киваю.
– Отлично! И, пожалуйста, больше не одалживай редкие книги. Можешь делиться любыми, кроме этих.
– Хорошо.
– В букинистический ездила?
– После обеда.
Сначала нужно будет вернуться к консерватории и забрать велосипед. А Охотник там оставил свой шлем… Быть безымянным Охотником, наверное, обидно, поэтому, сходив за едой к соседям и расставив тарелки на столике, я спрашиваю отца:
