— Так вот, все очень просто. Вы, Массоль, стойте здесь, слева. А вы, Деливе, — справа. Наблюдайте отсюда за дальней опушкой, он не сможет выйти из рощи так, чтобы вы его не заметили, если только не пойдет по оврагу, где позицию займу я. Если он не выйдет, мне придется пойти за ним самому и погнать к одному из вас. Вам надо только его дождаться. О! Забыл: сигнал тревоги — выстрел.

Массоль и Деливе пошли каждый на свое место. Как только они скрылись, я устремился в лес, стараясь идти крайне осторожно, так, чтобы меня было не видно и не слышно. Я шел по густым зарослям, сквозь которые для охоты были проложены очень узкие тропки; пройти по ним можно было лишь согнувшись, как по зеленому подземелью.

Одна из тропинок вела на поляну; на мокрой траве еще сохранялись чьи-то следы. Я пошел по ним, стараясь проскользнуть сквозь лесную поросль. Следы привели меня к небольшому холмику, над которым возвышалась полуразрушенная хибарка, выложенная из строительных отходов.

«Он, должно быть, там, — подумал я. — Хорошо выбрал наблюдательный пункт».

Я пробрался поближе к строению. Легкий шорох выдал его присутствие, и действительно, через дверной проем я увидел, что он сидит ко мне спиной.

В два скачка я набросился на него. Он попытался навести на меня пистолет, который держал в руках. Но выстрелить не успел, я повалил его на землю, скрутил ему руки за спину и коленом придавил грудь.

— Послушай, малый, — шепнул я ему на ухо, — я Арсен Люпен. Ты сейчас же и добровольно вернешь мне мой бумажник и сумочку дамы… за это я вытащу тебя из лап полиции и зачислю в компанию моих друзей. Одно только слово: да или нет.

— Да, — прошептал он.

— Тем лучше. Сегодня утром ты красиво обстряпал это дело. Мы поймем друг друга.

Я встал. Он порылся в кармане, достал оттуда большой нож и попытался ударить меня.

— Идиот! — воскликнул я.

И одной рукой я парировал удар, а другой со всей силы врезал по сонной артерии. Он упал как подкошенный.

Я нашел свой бумажник с документами и деньгами. Но мне было интересно порыться в его кошельке. На конверте, который я обнаружил, было написано: Пьеру Онфрэ.

Я вздрогнул. Пьер Онфрэ, убийца с улицы Лафонтена, в Отей! Пьер Онфрэ, человек, зарезавший мадам Дельбуа и двух ее дочерей. Я склонился над ним. Да, это было то самое лицо, которое в купе напомнило мне промелькнувшие когда-то черты.

Но время шло. Я сунул в конверт две купюры по сто франков, визитную карточку и записку:

«Арсен Люпен — своим коллегам Оноре Массолю и Гастону Деливье, в знак признательности».

Затем положил конверт на виду посреди комнаты. Рядом — сумочку мадам Рено. Мог ли я не вернуть ее замечательной попутчице, которая помогла мне?

Каюсь, но я все же вынул оттуда все, что представляло какую-то ценность, оставив лишь черепаховую расческу и пустой кошелек. Какого черта! Дело есть дело. К тому же ремесло ее мужа слишком постыдно!..

Но что делать с этим человеком? Он зашевелился. Что же делать? У меня не было желания ни спасать его, ни выносить приговор.

Я отобрал у него револьвер и выстрелил в воздух.

«Эти двое сейчас явятся, — подумал я, — пусть сам выпутывается! Все будет так, как предначертано судьбой».

И побежал по тропинке, проложенной по дну оврага.

Через двадцать минут проселочная дорога, которую я заметил во время преследования, вывела меня к машине.

В четыре часа я телеграфировал моим друзьям в Руан, что непредвиденная случайность вынуждает меня отложить визит. Строго между нами, но я очень опасаюсь, что после того, как им стало многое известно, этот визит придется отложить на неопределенное время. Какое жестокое разочарование для них!

В шесть часов я возвращался в Париж через Иль-Адам, Энгьен и ворота Бино.

Из вечерних газет я узнал, что наконец удалось схватить Пьера Онфрэ.

На следующий день, — не будем пренебрегать полезными свойствами умной рекламы, — «Эко де Франс» опубликовала следующую сенсационную заметку:

Два-три раза в год по случаю больших торжеств, таких как балы в австрийском посольстве или вечера у леди Биллингстоун, графиня де Дре-Субиз украшала свои белые плечи знаменитым «Колье королевы».

Это было то самое легендарное колье, которое придворные ювелиры Бомер и Бассанж изготовили для графини дю Барри; в дальнейшем кардинал Роан-Субиз намеревался преподнести его королеве Франции Марии-Антуанетте, а авантюристка Жанна де Валуа, графиня де ля Мотт, вместе со своим мужем и их сообщником Рето де Вилеттом разъединила колье на части февральским вечером 1785 года.

По правде говоря, подлинной в колье оставалась только оправа. Рето де Вилетт сохранил ее, тогда как господин де ля Мотт и его жена — сущие варвары — промотали вынутые из оправы драгоценности, великолепные камни, так искусно подобранные Бомером. Позднее, в Италии, Рето де Вилетт продал оправу Гастону де Дре-Субизу, племяннику и наследнику кардинала, который спас дядю от разорения, вызванного скандальным банкротством дома «Роан-Гемене», и в память о своем высокопоставленном родственнике выкупил несколько бриллиантов, оказавшихся в коллекции английского ювелира Джеффриса, дополнил их другими, того же размера, но значительно меньшей ценности, и сумел воссоздать чудесное «колье, попавшее в рабство» в первозданном виде, то есть таким, каким оно выглядело в руках Бомера и Бассанжа.

Почти целый век род Дре-Субизов гордился этой драгоценной исторической реликвией. И несмотря на то что в силу ряда обстоятельств состояние семьи заметно уменьшалось, владельцы колье не желали продавать королевское сокровище, предпочитая сокращать штат прислуги. Последний граф де Дре-Субиз дорожил им так, как дорожат имением предков. В целях предосторожности он хранил его в сейфе «Креди лионэ». Когда жена собиралась надеть колье, он после обеда отправлялся в банк, забирал его, а на следующий день возвращал обратно.

В тот вечер, на приеме в Кастильском дворце — события относятся к началу века — графиня произвела фурор; сам король Кристиан, в честь которого было устроено торжество, обратил внимание на ее необыкновенную красоту. На изящней шейке сияли драгоценные камни. В лучах света бриллианты сверкали и переливались тысячами граней. Казалось, ни одна другая женщина не сумела бы с таким изяществом и благородством носить на плечах столь драгоценную тяжесть.

Это был двойной триумф. Граф де Дре насладился им вполне, а когда супруги вернулись в свой старый особняк, расположенный в предместье Сен-Жермен, и вошли в спальню, граф откровенно торжествовал. Он гордился своей женой и, наверное, ничуть не меньше, драгоценным колье, приносящим славу уже четвертому поколению в его роду. Жена чуть сдержаннее выражала свою радость, что, конечно, свидетельствовало о ее гордом нраве.

Довольно неохотно она сняла колье со своих плеч и протянула мужу, который с восторгом осмотрел сокровище, будто раньше не видел его. Затем, уложив реликвию в красную кожаную шкатулку с гербом кардинала, граф прошел в соседний кабинет, точнее, маленький альков, полностью изолированный от спальни и имеющий только один вход, находившийся в изножии супружеской кровати. Как всегда, хозяин спрятал шкатулку на довольно высокой полке среди шляпных коробок и стопок белья. После этого закрыл дверь и разделся.

Утром граф встал около девяти часов, чтобы до завтрака побывать в «Креди лионэ». Он оделся, выпил чашку кофе и спустился в конюшню. Здесь он отдал ряд распоряжений. Его беспокоила одна кобыла. Он велел провести ее и пустить рысью по двору. Затем вернулся к жене.