Это мы его глаза и уши, но самое главное, — профессор Чон сложил руки чашечкой у рта, — мы его рот. Центральное телеграфное агентство Кореи рассказывает людям, всей нации о Дорогом Руководителе. Мы его рот. И если вам повезет, — профессор Чон выдвинул вперед подбородок, — вы тоже станете частью ЦТАК.

Суджа, как обычно, твердо кивнула, чтобы выразить согласие. Но внезапно ей захотелось задать профессору вопрос. Если ЦТАК было рупором Дорогого Руководителя, почему оно не освещает такие вещи, как нехватка товаров? Разве это не его обязанность сообщать людям о чем-то важном, вроде дефицита товарных запасов?

По мере того как продолжалась пара, раздражение и растерянность Суджи возрастали, и она снова взглянула на Чина.

— Извини меня, — скорбно произнес он одними губами.

Суджа с каменным лицом отвернулась. Она сдвинулась на самый край стула, ожидая окончания пары, и когда профессор наконец отпустил всех, бросила на Чина холодный взгляд, поднялась из-за стола и поспешила прочь, не дожидаясь ни его, ни Кёнбок.

— Суджа, — позвал ее Чин, идя вслед за ней.

Он держался левой стороны коридора и старался отвернуть лицо, а она торопилась вперед, стремясь оторваться от него и от сокурсников, видевших его физиономию. Девушка взбежала по лестнице и направилась в темную комнату, зная, что Чин пойдет за ней. Она вытащила из кармана связку ключей и вошла внутрь, нарочно не придержав за собой дверь, но Чин поймал ее рукой.

— Очень прошу, извини меня, Суджа, — повторил он, входя в полумрак комнаты.

В нос ему ударил крепкий запах аммиака — запах, который теперь для него был связан с Суджей. Они столько часов провели с ней здесь за проявлением фотографий, когда на белой бумаге постепенно появлялись тени и линии, словно вызванные с того света духи.

— Я сегодня не успеваю с заданием по фотографии, — холодно сказала она и схватила висевшую на леске пленку. — И как ты смеешь показываться в университете в таком виде? Что с тобой стряслось? — От огорчения в ее голосе проскальзывали визгливые нотки.

— У отца на заводе произошла авария. Я хотел рассказать тебе до занятий, но я только что вернулся, — проговорил Чин и подступил к Судже, чтобы обнять ее. — О, Суджа, как здорово снова тебя видеть! Я по тебе скучал.

— Похоже, в твое лицо врезался трактор.

Чин смущенно поднял руку и закрыл щеку:

— Часть двигателя врезалась.

— Ты думаешь, кто-нибудь этому поверит? А я не могу поверить, что настолько опоздаю, — отрезала Суджа.

Часы показывали пять минут четвертого, и ей нужно было торопиться, чтобы успеть в редакцию к четырем. Так происходило каждую среду, и Чин знал, что ее волнение перерастет в лихорадочную спешку. Суджа тем временем быстро печатала и отбирала фотографии, отбраковав десятки и оставив лишь небольшое количество тех, что показались ей сносными. Потом, размахивая еще влажными снимками, она помчится в здание редакции, расположенной в квартале отсюда.

— У тебя еще есть время. — Чин постарался, чтобы голос звучал спокойно.

Суджа подошла к нему и, приблизив свое лицо, принялась рассматривать его повреждения. А Чин упорно смотрел вбок, пытаясь повернуться так, чтобы она не разглядела, насколько все плохо. Разбита была вся левая сторона лица: почти во всю щеку расплылся фиолетово-черный синяк, даже нижнее веко распухло и почти закрыло глаз, а верхнее почернело. Суджа отпрянула и быстро заморгала. Это не могло получиться в результате одного-единственного удара; тут явно пахло дракой или… Суджа втянула в себя воздух. Может, было что-то вроде пытки? Что же такого Чин мог натворить?

Почувствовав ее страх, Чин повернул голову, медленно поднял руки, зловеще подвигал пальцами в воздухе и придал своему и без того обезображенному лицу сердитое выражение. Суджа взвизгнула, а потом невольно рассмеялась и оперлась спиной о стойку. Чин улыбнулся в ответ, обрадовавшись, что сумел ее развеселить. Большинство женщин прикрывали рот рукой, когда смеялись, будто в их радости было нечто постыдное, а смех Суджи был открытым, свободным и заразительным.

— Страшилище! — Она оттолкнула его. — Может, тебе нужно в больницу?

— Ты похлеще моей матушки.

Суджа, нахмурившись, покачала головой. Она отвернулась и снова принялась ворошить в ванночках отпечатанные снимки.

— Зачем ты пришел в университет в таком виде?

Чин закрыл лицо ладонью.

— Ты выглядишь как гангстер. Я не могу показываться рядом с тобой.

— Нас все равно никто не увидит.

Чин отошел от стены и приблизился к Судже. Она была на целую голову ниже его, но благодаря изящному сложению и стройности не выглядела малорослой. Ее свободный свитер соприкасался с рубашкой Чина, и он почувствовал наэлектризованность ее кожи. Он был рядом с ней, сердце билось где-то в горле, и Чин молча наблюдал за тем, как на фотобумаге проступают и соединяются между собой темные линии. «Как только удается урвать момент, чтобы побыть со своей девушкой, постоять с ней вот так рядом, сразу чувствуешь себя снова целехоньким», — подумал он.

Суджа перенесла фотографию в ванночку с закрепителем, вгляделась в изображение и осталась довольна тем, что оно получилось четким и прекрасно проэкспонированным. Хотя бы что-то. Некоторые вещи в жизни еще удается контролировать.

— Что скажешь? — Суджа взяла снимок обеими руками и подняла его повыше.

Взгляд Чина был прикован к ней.

— Хорошо, — выдавил он из себя.

— Только хорошо? — возмутилась она.

— Прекрасно.

— Я про фотографию, оппа!

— Я ее уже видел.

— Нет, это новая. Я вчера снимала в Институте танца.

Тени на снимке превратились в ряды женщин в национальных платьях со склоненными головами и ниспадающими на платья лентами.

— Посмотри, какая композиция, — сказала Суджа.

— Хорошая композиция.

— Ты же не смотришь.

— Прости.

— Ладно, забудь. — Суджа потянулась за чем-то позади Чина, слегка задев его рукой по ребрам. — Подуй на нее, чтобы скорее высохла, — попросила она, протягивая ему щипцы. — Если я опять опоздаю, отец узнает.

Она повернулась к другой ванночке и резко замерла:

— Так что же произошло с твоим лицом на самом деле? Кто мог сотворить с тобой такое?

— Ты не опоздаешь… — Голос Чина дрогнул.

Опустив в ванночку очередной снимок, Суджа ждала, что Чин скажет дальше. Она надеялась, что он объяснит ей, что случилось с ним в Янгдоке, но чем дольше затягивалась пауза, тем сильнее менялась атмосфера в комнате.

— Суджа… если со мной что-нибудь случится… ничего не случится, но если вдруг когда-нибудь…

Она медленно подняла взгляд на Чина:

— Что-то ведь произошло, да?

— Ты должна знать, что самый важный человек в моей жизни находится сейчас со мной в этой комнате. — Он накрыл ладонью ее руку, и их пальцы переплелись.

Лицо девушки было освещено красным светом. Ему хотелось прижать ее к себе, потеряться в глубине ее темных глаз и рассказать ей все.

— Что случилось? — прошептала она.

Чин оценил, насколько подходящим был момент: они одни в темном безопасном месте, и если он собирался рассказать ей все, то сейчас было самое время. Но потом Чин подумал о возможных последствиях такого признания, о цепочке событий, которая может сложиться, если ее вдруг начнут допрашивать, и о том, как это может изменить их отношения и повлиять на отношения каждого из них с государством.

— Ничего, — ответил он, — ничего не произошло.

— Не лги.

Чин покачал головой.

Суджа молчала. Есть вещи, которые не будешь обсуждать с друзьями или даже в кругу семьи. Ты просто отправляешь их в дальние уголки сознания и привыкаешь молча носить в себе, загоняя все дальше и тем самым делая их только мрачнее. Все полотно жизни в Северной Корее было в черных прорехах, но каким-то образом оно не разваливалось. Так у них произошло с дядей Ху: он исчез из их жизни и стал одним из «сгинувших». У каждого были свои потери, и все знали по собственному опыту, что их нужно запечатать глубоко в себе и жить дальше, никогда это не обсуждая.