Мать сверкнула глазами и ничего не ответила.

Выйдя наружу, они увидели, что народ все еще толпится у дверей и требует впустить их внутрь. Выжидающе посмотрев на появившихся женщин и заметив, что руки у них пусты, люди начинали приходить в недоумение и уныние.

— Там хоть что-нибудь осталось? — спросила какая-то женщина.

— А свитера есть? — допытывалась другая.

Умма молча протискивалась сквозь толпу, и только когда они были уже в квартале от базы, Суджа наконец повторила свой вопрос:

— Что произошло? Что сказал администратор?

— Ничего. — Умма плотнее натянула на голову шляпку. — Ничего не произошло.

— Но ты долго с ними разговаривала, умма.

— Долго и ни о чем. Я сказала, что заказывала тебе пальто и оно должно быть зарезервировано, но они ответили, что в этот раз резерва не было.

— В самом деле? — озадаченно похлопала глазами Суджа. — Но почему?

— Не могу тебе ответить, — отозвалась умма. — Администратор не сказал, но ты же знаешь, все высшие чиновники получают нужные им товары еще до открытия баз.

— А был ли вообще товар хотя бы вначале?

— Кто его знает, — вздохнула мать. — Ох, Суджа, как нам теперь быть с пальто?

— Всё в порядке.

— Носи мое, пока не достанем тебе новое.

— Я не расстроилась, умма.

— Не буду тебя переубеждать.

— Все хорошо.

Суджа взяла мать за руку, и умма прижала дочь к себе. Так, прильнув друг к другу, они побрели по вечерней прохладе домой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Придя вместе с Кёнбок на пару по журналистике, Суджа, вытянув шею, принялась оглядывать аудиторию.

— Его высматриваешь?

— Нет! — Шея и щеки Суджи густо покраснели.

— Его. — Кёнбок положила руку ей на плечо. Она любила так делать, будучи на полголовы выше подруги. Запрокинув голову назад и глядя в потолок, она похлопала ресницами и проворковала: — О Чин, ты звезда!

— Что верно, то верно. Он такой. — Суджа ущипнула ее за бок.

— Оу! — Кёнбок потерла бок и уселась за стол. — А все-таки, где же он?

— Поехал навестить семью. Должен был сегодня вернуться.

— А где живет его семья?

— На севере, — неопределенно ответила Суджа.

— А где именно на севере?

— В Янгдоке.

— О! — вскинула бровь Кёнбок. — На том севере. С ума сойти! Я никогда раньше не встречала никого из тех мест.

Суджа промолчала.

Профессор Чон постучал кончиком ручки по столу, требуя общего внимания.

— Если ваше сознание находится в наилучшем состоянии, то и ваша работа будет наилучшего качества — даже если мозг поврежден, — добавил он сухо. — Сегодня мы с вами поговорим о прошлогоднем наводнении.

— Да! — откликнулись студенты.

Профессор достал книгу и глубоко вздохнул.

— Вы помните сводки? Сколько народу погибло? — спросил он.

— Сотни, — ответила Кёнбок.

— Несколько сотен, — добавила Суджа.

Цифры всплыли в уме автоматически. Она помнила, что наводнение накрыло всю центральную и западную часть Северной Кореи — богатейшую житницу страны. Это наводнение было худшим из всех. Урожай полностью погиб, были затоплены целые деревни, а во временных лагерях для выживших свирепствовали болезни.

— Да, свыше трехсот человек. Я зачитаю официальное сообщение. Это от Центрального телеграфного агентства Кореи. Девятнадцатое ноября тысяча девятьсот девяносто седьмого года, восемьдесят шестая годовщина чучхе. Цитирую жителя одной из деревень: «Это было похоже на мечту. Говорили, что наводнение — источник плача и рыданий. Но мы получили больше, чем потеряли. Вдобавок ко всему, родившиеся младенцы увеличили своим появлением население деревни. Действительно, Ким Чен Ир — добрый отец всех людей». Вот что говорили те, кто оказался в затронутых наводнением областях.

Снаружи послышались шаги, кто-то бежал по коридору, потом остановился у двери, затем она открылась, и Суджа подняла глаза: в аудиторию с опущенной головой проскользнул Чин.

— Простите, я опоздал, профессор Чон, — сказал он, поклонившись в сторону преподавателя, и крадучись стал пробираться в дальний конец аудитории.

Профессор прервал лекцию на полуслове. Чин не показывал лица, но Суджа заметила, что левая щека у него опухла, а до самой брови расплылся темно-фиолетовый синяк, из-за которого наполовину закрылся левый глаз. Пораженная его видом Суджа выронила карандаш, и он соскользнул на пол.

— Чин Ли Пак, что с вашим лицом? — спросил профессор.

— Несчастный случай, сонсенним^[8], — еле слышно ответил Чин.

— Несчастный случай?

— Я помогал отцу на инструментальном заводе, — пробормотал Чин, — и мы уронили тяжелую деталь.

Профессор Чон засунул за ухо кусок мела и, присев на край стола, сложил на груди руки.

— Уронили ее вам на лицо? — сухо спросил он.

— Я пытался не дать ей упасть на пол.

— Большинство людей, когда хотят что-нибудь поймать, используют руки.

В аудитории захихикали.

— Руки были заняты.

— Гм, — промычал Чон.

Чин опустил глаза и проговорил:

— Все в порядке, сонсенним.

— А с деталью?

— Ни царапины.

— А эта деталь, случаем, не кулак человека?

Аудитория разразилась громким хохотом, и лицо Суджи покраснело от унижения. Что с ним случилось и почему он ничего не сообщил ей об этом? Она поерзала на стуле и взглянула на Чина, но тот старательно не отрывал глаз от пола.

— Ты ведь не дерзил отцу? — раздался с задних рядов голос Гониля.

Снова смех.

— Это была часть двигателя, — с улыбкой ответил Чин, мысленно благодаря товарищей за шутки.

— Садитесь, — позволил профессор Чон.

Кёнбок глянула на Суджу и подняла брови.

— Что произошло? — прошептала она.

Суджа покачала головой, не скрывая того, что не имеет ни малейшего понятия. Боковым зрением она видела, как Чин прошел в конец аудитории. Не осмеливаясь смотреть в ее сторону, он проследовал мимо своего обычного места, которое было уже кем-то занято, и уселся на заднем ряду. Сонсенним продолжил лекцию.

Суджа сидела неподвижно, занеся карандаш над блокнотом, но не делала никаких записей — в действительности же она не слышала ни слова из того, что говорил профессор, и не читала ничего из того, что он писал на доске. Заметив, как Кёнбок метнула на Чина насмешливый взгляд, Суджа отвернулась, чувствуя стыд и разочарование. Во что он мог вляпаться в деревне? Было не очень много причин, за что его могли избить, и ни одна из них не сулила ничего хорошего, потому что так бьют только бандиты.

— Так было ли это наводнение, это стихийное бедствие, — продолжал профессор Чон, — трагедией или триумфом? — Профессор оглядел аудиторию, остановив взгляд сначала на Чине, а потом на Судже. Никто из них не осмелился поднять руку. — Гониль, трагедия или триумф?

— Триумф, — ответил Гониль.

— Чин. — Профессор Чон повернул голову в его сторону. — Трагедия или триумф?

— Для народа это трагедия, но в конечном счете она обернулась триумфом, — быстро ответил Чин, не отнимая левой руки от лица. — Потому что наш Дорогой Руководитель щедро возместил людям ущерб.

«Вот это правильный ответ, — подумала Суджа. — По крайней мере, что-то в нем есть».

— Кто-нибудь еще? — спросил профессор Чон. В аудитории воцарилось молчание. Двадцать одна пара черных глаз воззрилась на него. — Да, — кивнул профессор. — Это была трагедия народа, но для нашего Дорогого Руководителя она стала хорошей возможностью восторжествовать.

Это высказывание показалось Судже странным: непонятно, почему профессор Чон использовал слово «возможность», будто наводнение было каким-то удачным событием, из которого удалось извлечь выгоду.

— Каждая трагедия — это возможность восторжествовать для нашего Дорогого Руководителя Ким Чен Ира, понимаете?

— Йа, да, — последовал чей-то ответ.

— Я повторю эти снова, пустоголовые вы идиоты. У нашего Дорогого Руководителя Ким Чен Ира есть божественная власть превращать любую трагедию в триумф. Но как об этом узнает народ? Как Дорогому Руководителю донести это до каждого гражданина? Если нет электричества, телевидения и радио? Как люди услышат хорошие новости о Дорогом Руководителе?