Пролог

– Вадим, дорогой! – голос женщины дрожал, она едва сдерживала слезы, обнимая мужа и кусала губы от отчаяния и невозможности исправить то, что случилось.

Большой, сильный, красивый мужчина закрыл лицо руками. Плечи его тряслись. Он рыдал, не сдерживая себя.

Алла прижалась щекой к его плечу и зажмурилась, догадываясь, что сейчас испытывает муж. Пару минут назад им позвонили и сообщили, что их родственники, золовка и ее муж, попали в ДТП. Оба погибли на месте…

– Милый, я прошу тебя, успокойся, – шептала она, гладя его по голове, как маленького ребенка и не замечая слез, которые катились по щекам. – Мы с тобой должны быть сильными, надо собраться, надо подумать о детях. У Алины и Максима ведь никого нет, кроме нас! Наша поддержка им сейчас необходима…

– Мы заберём их к себе и вырастим, как собственных детей, – охрипшим голосом, все так же не отнимая ладоней от лица, ответил Березняцкий.

– Конечно, мы сделаем все возможное, чтобы они не чувствовали себя обездоленными или одинокими. Будем любить их и дадим все самое лучшее… Бог не дал нам с тобой детей, но может быть только за тем, что знал, мы обретём их в лице племянников? Нам нужно выезжать, дети не должны узнать о страшной трагедии от чужих людей! Мы должны быть с ними! Нам придется обо всем позаботиться! Нам предстоит через это пройти! И дай Бог нам силы!

Стоял ласковый солнечный октябрьский денёк, Максим и Алина смеялись, взявшись за руки и перепрыгивали через лужи, которые оставил вчерашний дождь… Они были счастливы и не знали, что всего час назад лишились обоих родителей. Они даже не догадывались, что их счастливое, безмятежное детство оборвалось и уже никогда не будет таким, как прежде....

Счастливо рассмеявшись, Алина Холмская, упала на кровать, и растянувшись, на мгновение закрыла глаза. Год, целый год она не была в деревне и только сейчас поняла, как же скучала по этому большому двухэтажному дому, с высокими арочными окнами, стеклянными дверями и черепичной крышей. Дому, где царили любовь, уют, покой и счастье. Здесь всегда было чисто и тепло, здесь в любое время года в вазах стояли живые цветы, которые тетя срезала в саду, где обожала возится с ранней весны и до поздней осени. Вот и сейчас на столике в вазе благоухали розы, наполняя ароматом комнату. Здесь все оставалось таким же неизменным, как и год назад, когда Алина уезжала отсюда, да, впрочем, так же здесь было и восемь лет назад, когда она, не выпуская руки старшего брата, переступила порог этого дома, чтобы остаться в нем навсегда. Не по собственному желанию конечно она оставила прежнюю беззаботную жизнь с родителями. Просто выбора у нее особо не было, да и не спрашивал никто. Было два вариантом: либо интернат, либо опека тети и дяди, которых Алина мало знала. Впрочем, если бы тогда девочку спросили, ответ был бы один. Она хотела домой, хотела быть со своими мамой и папой и долго не могла поверить и смириться с тем, что они больше никогда не вернутся, потому что умерли, погибли и лежат в могилах.

Нелёгкими были те первые годы, несмотря на то что рядом с ней был брат, да и родственники сделали все, чтобы она не чувствовала себя сиротой. И все же, после окончания одиннадцати классов, она уезжала в Минск, не сожалея, что оставляет дядю и тетю, которые любили ее, боготворили и были бесконечно добры. Но только сейчас, вернувшись в деревню, она поняла, как на самом деле, скучала и этот дом, который она покинула, не оглянувшись, в действительности стал ей родным, пусть сама она теперь так мало походила на ту прежнюю, Алину Холмскую, какой была всего год назад.

Алина снова тихонько рассмеялась, вспомнив, какое выражение лица было у тети, когда она появилась на пороге дома, а уж одноклассники, которых она встретила на остановке, вообще ее не признали. Но оно в общем-то и понятно, ведь от той прежней Алины Холмской, сутулой, неуклюжей, нескладной, плоской, как доска, с веснушками на носу, в больших очках и с вечным хвостом тускло-рыжих прямых волос, вообще ничего не осталось. Как прочем, и от тех мешковатых, неизменно джинсовые вещей, которые она предпочитала носить, и кроссовок, в которых было практично и удобно. Высокая, тоненькая, с идеальной линией округлых бедер, стройными ножками и грациозной походкой, Алина Холмская, являла собой безупречный пример распустившегося цветка, прекрасного, необыкновенного, редкого. У нее был плавный изгиб шеи и изящные движения рук. Гладкой кожи лишь чуть-чуть коснулся золотистый загар. Овал лица слегка напоминал форму сердца, чуть широковатый в скулах и зауженный к подбородку. А на нем красивой, мягкой формы губы, подкрашенные золотисто-коралловым блеском, из-под которых проглядывала полоска ровных, жемчужно-белых зубов, носик был небольшим и аккуратным, а широко распахнутые глаза, цветом напоминали поросль молодой листвы и были прозрачны, как вода родника. Теперь их уже не портили очки, которые Алина носила едва ли не с первого класса, теперь их огибали пушистые ресницы, а невысокий лоб прочерчивали брови, полудугой в цвет бронзово-золотистым волосам, подстриженным в модную короткую стрижку – поп-каре. Светло-зеленый, летний костюмчик, топ и короткие шорты, очень шел ей, дополняли образ, подчёркивая цвет глаз, и был как нельзя кстати в этот жаркий летний денек.

Теперь уж вряд ли тете и дяде стоило волноваться, их девочка, превзошла все ожидания, превратившись из нескладной, очкастой зубрилы, в прелестнейшее, восхитительное существо, бесценное и самое дорогое для них. Они ни о чем ее не спрашивали, но предполагали, что это Максим, старший брат Алины, у которого она в Минске жила, так благотворно влиял на нее, ну и ещё конечно жизнь в столице, но только Алина знала, как всё было на самом деле. Сколько слез ей пришлось пролить и сколько ночей не спать, просеивая сайты в мировой паутине, изучая, перебирая, запоминая, экспериментируя и используя на себе советы парикмахеров, визажистов, модельеров и стилистов, пока, наконец, получилось улыбнуться собственному отражению в зеркале и счастливо рассеяться, ловя очередной восхищённый мужской взгляд. Она походила на гадкого утёнка, когда появилась в аудитории БГУ в сентябре, теперь же считалась общепризнанной первой красавицей на своем родном факультете экономики. У нее были поклонники и случился даже роман, впрочем, о нем, сейчас, здесь, дома, Алина Холмская хотела бы не вспоминать. В деревне, в родных стенах большого красивого дома, среди любящих ее людей, хотелось окунуться в прежнюю детскую беззаботность и наслаждаться ею. Хотелось отдыхать и ничего не делать…

После сытного обеда и долгой дороги, Алина поднялась к себе в комнату, надеясь вздремнуть и растянувшись на пушистому пледе, которым была заслана кровать, закрыла глаза, и почти сразу провалилось в сон, убаюканная привычными деревенскими звуками, долетающими в распахнутые окна ее спальни. А проснулась от негромкого стука в дверь.

– Да, входите! – отозвалась она, переворачиваясь и чуть приподнимаясь на локтях.

Дверь отворилась. И на пороге, растерянно и недоверчиво глядя на нее, показалась белокурая девушка, которая только на секунду и только спросонья показалась Алине незнакомой. Вскочив с постели с криком:"Каринаааа!" девушка бросилась обнимать лучшую подругу и одноклассницу, с которой просидела за одной партой, с тех самых пор, как после гибели родителей была вынуждена покинуть городскую школу и перевестись в деревенскую.

– Карина! Карина, да это в самом деле я! – твердила она подружке, которой студенчество тоже бесспорно пошло на пользу, но конечно, не переменило до неузнаваемости, как саму Алину. – Нет, ну вы в самом деле, что ли? Сначала ребята на остановке, потом тетя, теперь ты… Представляю, что будет, когда приедет дядя! – девушка засмеялась и отступив на шаг, выпустила из объятий ошеломленную подружку.