Думаете, на этом все? Ничего подобного! После того, как я показал Дэвиду письмо о зачислении, он сказал только:

- Что ж, вот теперь можно начинать готовиться.

- К чему? Всё, меня приняли!

- Тебя допустили к зачислению. Значит, впереди еще физ. оценка, День П и Казармы. Я смогу быть спокоен только когда увижу тебя на финише последнего Марш-броска. Начнем с самого простого. В обращении к старшему по званию или курсу ты можешь использовать только 4 фразы: да, сэр; нет, сэр; я не понимаю, сэр; это было непростительно, сэр.

- Это серьезно? Про непростительно? Нельзя сказать просто «извините»?

- Кадет, что тебе непонятно?! Твой стандартный ответ должен был быть: «Я не понимаю, сэр!»

- И незачем так орать, - мне пришлось даже сдернуть наушники, чтобы не оглохнуть.

- Ты так будешь рассуждать на поле боя?! Ты будешь обсуждать приказы и тупить? Тебе не нужно рефлексировать, ты должен выполнять приказы. Все! Понятно?

- Да, сэр, - ответил я, только чтобы больше не слышать, как Дэвид говорит этим странным тоном. Мне не нравилась эта ролевая игра. Но это было только начало. В ту ночь я уснул, повторяя: «Сэр, вновьприбывший кадет Мэтью Кёрк рапортует Кадету в красном поясе первый раз, как приказано». К следующему звонку я получил еще и домашнее задание: я должен был посмотреть видео об экзамене по физ. подготовке, сделать все этапы и сообщить результаты. Успел я не все, за что получил страшнейший нагоняй, к которому, как ни странно, присоединился ещё и Шварценбахер! Я в полном ступоре смотрел, как они оба орут на меня в камеру. Потом Йохан внезапно сказал:

- По-моему, на первый раз хватит. Как ощущения?

- Что это было? Вы ненормальные?

Они обменялись взглядами и дьявольски расхохотались.

- Он еще ничего не понял, - сказал Дэйв.

- Он еще невинное дитя, - кивнул Йохан. – Чувак, с тобой, минимум, первые полтора месяца никто по-другому не будет разговаривать.

- С ним – так целый год, - оптимистично сказал Дэйв.

- Что, у кого-то есть свое мнение по любому поводу? – поинтересовался Шварценбахер.

- Да еще и непробиваемое упрямство, - не без гордости сказал Дэйв.

Йохан присвистнул.

- Ну что ж, начинай тренироваться драить пол и унитазы.

- Я спорю только с очевидными глупостями, - не согласился я.

- Тебе еще не положено знать разницу между очевидной глупостью и приказом командира, - сообщил Дэйв. – 50 отжиманий. Сейчас же!

- Oh f*ck off! У меня еще полтора месяца! Обязательно превращать их в пытку?

- Если ты еще не понял, тебе предстоят 4 таких года, так что заткнись, поглубже засунь свои соображения о том, что нужно, а что нет, и слушай меня.

- Да, сэр. Можно уже вольно на сегодня?

- Окей. Что у тебя?

- Скучаю.

- Ну, это ясно. Одну секунду… Шварценбахер – наушники, пожалуйста.

- Восхитительно! Такая прямолинейность, такая простота нравов! – воскликнул Йохан. – Если бы я сказал Таре или даже просто при ней хоть сотую часть того, что вы тут друг другу говорите и кричите, меня бы давно не было в живых.

- Да, женщины – слишком сложные создания, - согласился я.

- О, давай послушаем твое экспертное мнение на этот счет, - усмехнулся Дэйв.

- Что за недоверие? Я только последние пять лет не встречаюсь с девушками. Между прочим, я пользовался успехом.

- Почему-то я в этом не сомневаюсь, - заметил Йохан. – Я вообще не понимаю, что ты делаешь с этим стариком? – он пихнул Дэвида в плечо. – Разве нельзя было кого-то получше найти?

- А разве в этом мире есть кто-то еще?

- Ох, держите меня! – Шварценбахер прижал руки к груди. – Это так мило, что меня вот вот стошнит фиалками!

- Может, я пойду, а вы вдвоем поговорите? – спросил Дэвид.

- Не будем показывать пальцем, но, кажется, кое-кто ревнует. Ой, все, мне пора убираться. – он скрылся из кадра, сообщив напоследок:

- Я еще должен начистить свою саблю.

- Что ж, приятного вечера! – пожелал я ему.

- Это не эвфемизм. У нас, действительно, есть сабли, и этот бездельник, на самом деле, все еще не отполировал свою.

В доказательство на заднем плане появился Шварценбахер, размахивая саблей.

- А у вас весело, - не мог не отметить я. – Даже жаль вас разлучать в следующем году. Йохан резко опустил свое оружие и оперся об эфес.

- Ты все еще не сказал ему?

- Что? – с опаской спросил я.

- В следующем году Шварценбахер решил переключиться на мужиков, так что я ухожу к нему.

- Весьма польщен, - хмыкнул Йохан. – Но, по-моему, это серьезный вопрос.

- Я бы сказал в День П, чтобы не расстраивать никого заранее. Но что уж теперь… Мы не сможем жить вместе. По крайней мере, в первый год.

- Но почему? – я почувствовал, как от разочарования, кажется, даже начало щипать в глазах.

- Потому что плебеям неподобает делить жилье с господами, - пояснил Йохан.

- Так точно, - кивнул Дэйв, - Всех первогодок селят вместе. Об исключении из правил просить бесполезно.

- Узри светлую сторону дела, - попытался подбодрить меня Йохан. – Почти весь первый год ты будешь так занят, измотан, морально подавлен или опустошен, что тебе будет не до совместного быта.

- Да, Мэтт, у тебя не будет времени даже на жалость к себе из-за того, что так все сложилось.

- Нечего тогда было и обещать! Не хочу больше с тобой разговаривать! – я отключился. Мне тут же перезвонили с номера Дэйва. Но говорил Шварценбахер.

- Э..э..наш общий друг понимает твое желание временно не общаться с ним, но просит спросить: как обычно, в четверг? Только не передавай через меня ничего гейского, просто ответ.

- Да. Но скажи, что в моем голосе звучало разочарование и боль.

- Делать этого я, конечно, не буду. И выучи определение дисциплины. Это тебе задание от меня.

***

О чем говорит тот факт, что Шварценбахер больше не надевал наушники во время моих звонков? Нет, вовсе не о том, что это стало придавать дополнительную остроту нашим отношениям. Просто не происходило ничего, что могло оскорбить его деликатный слух или взгляд! Только представьте, в Вест-Пойнте учебный год и так, фактически, начинается уже в июне, а ко мне он пришел еще раньше! Ну, разве я не самый удачливый человек в мире?

А вскоре я обнаружил еще одну пренеприятнейшую вещь: Дэвид стал все чаще срываться на меня. Вначале это было как будто в демонстративных целях, но чем дальше, тем меньше это походило на показное раздражение. Пара разговоров закончились взаимными обвинениями и повышенным тоном, потом я прекратил спорить, потому что у меня не хватало аргументов. Ну, правда, какой аргумент можно привести в свое оправдание, если ты забыл, что при подтягивании нельзя начинать движение без команды «вверх»? И обида и ощущение несправедливости всего происходящего продолжали копиться, так как не наступало развязки или выхлопа – ничего! Не то, чтобы в прошлом Дэйв считал, что я идеален – далеко нет! Ещё в школе он довольно часто указывал на мои недостатки или недочеты, но там все было как-то логично и понятно, а теперь… Не знаю, может, это было начало депрессии, а может, критику просто от друга принять гораздо проще, чем от…от кого? Не знаю, как его назвать, у меня всегда было плохо с терминологией.

В общем, я даже почувствовал облегчение, когда моим образованием занялся Шварценбахер вместо Денни. С ним было намно-о-о-го проще. Он тоже прессовал меня, он тоже срывался на крик и выдавал тирады о моей неспособности понять простейшие вещи и непригодности к воинской службе. Но, вот что странно, после этого мне не хотелось пойти и воткнуть себе в шею пару ржавых садовых ножниц. А после общения с Дэйвом, да, были такие мысли, но я ограничился тем, что разбил телефон и попинал стену.

Были у меня сомнения, что я поступаю правильно? Всего лишь каждый день. Мог ли я это с кем-то обсудить? Не особенно. Когда Дэйв почувствовал мои колебания, он просто потребовал, чтобы я написал отказ от поступления, а не «хныкал, как дочка викария, которая переспала с егерем, залетела и теперь не знает, делать ли аборт». О да, красочные аналогии, про которые даже Шварценбахер сказал, что это уже слишком.