Человек в красном колпаке, окинув взглядом вошедших, сразу повернулся к ним всем телом и тревожно спросил:

– Ты сказал, что она заболела?

– Ей уже лучше, господин главный повар, – дернул шеей Гектор.

– Это хорошо, – кивнул тот. – А то я уже испугался, не отравление ли у нас. Она заболела, потом вот этот вот, – он плюнул в направлении связанного человека, – лишился ума.

– Что с ним произошло, господин главный повар? – подобострастно поинтересовался Гектор.

– В Ольфа мог вселиться нечистый, – нехотя объяснил повар. – Он кидался на всех, пока ему не дали сковородой по голове. Обзывал всех демонами. Сказал, что его настоящее имя Виталин, – тут Ника вздрогнула и внимательно оглядела связанного. Впрочем, сходства с предательским Виталием из нормальной жизни не было никакого.

– Успокоился? – спросил повар у связанного. – Вытащите у него яблоко.

Яблоко у сумасшедшего вытащили и посадили на скамью, держа его, бормочущего себе под нос, за верёвки с двух сторон. Роста он оказался маленького, весь какой-то ершистый,  с дергающимися, икающими движениями связанного тела.

Ника прислушалась к тихому бормотанию, которое вылетало из куцей бородки связанного, и обомлела, потому что противный, незнакомый голос с абсолютно безошибочной интонацией тихо, как мантру, повторял:

– Чики-пики, всё ништяк… Чики-пики… всё ништяк… ништяк…

***

Остаток дня Ника провела как во сне - суетливом, бессмысленном и никак не желающим кончаться. Мыла овощи, жёстким скребком пытаясь отодрать налипшую и въевшуюся землю, на ржавой тёрке строгала то ли брюкву, то ли что-то похожее из этого семейства. Перебирала зерно, чуть ли не на треть состоявшее из сора и мелких камушков. И кривым, плохо выкованным ножом долго чистила картошку, бесконечное её количество.

Медленно солнце пряталось за стенами, окружающими замок, и длинные косые тени постепенно слились в общую окружающую серость. Наступил вечер. Готовую еду унесли наверх, огонь в очагах и каминах перестали поддерживать, и затухающее, оранжевое освещение превращало окружающее в одну из нелепых картин Босха.

Главный повар почти проигнорировал сообщение Ники о том, что она должна относить еду виконту.

– Сегодня некому относить. Не требуется. Сегодня все едят вместе, семейный совет. Завтра у нас гости. Мадам Мелисса соизволит присутствовать на ознакомительном обеде. Мы не должны допустить плохих слов в адрес нашей еды. Будь старательна, Клара.

Полностью изнеможденная, как после сорокакилометрового марафона, Ника отошла в угол и присела на лавку рядом с ржаво-металлической клеткой для животных, в которую со связанными руками был помещён сошедший с ума Ольф.

Связанный сидел, подобрав под себя колени, и ни на что вокруг не обращал внимания. Волосы его и плечи были покрыты густым слоем подсолнечной шелухи и разных нечистот. Весь остаток дня после заключения ненормального в клетку весь персонал время от времени собирался у клетки и с удовольствием забавлялся, плюя сквозь решётку или тыкая через нее прутьями для растопки.

– Эй, как тебя, Ольф! – позвала Ника.

Пленник не отозвался. Его взгляд рассеяно смотрел куда-то метров на тысячу вперёд, а из горла раздавалось нечто похожее на тихое мычание.

– Хочешь водки, Виталя? – спросила Ника, не найдя лучшего варианта для продолжения беседы.

Первые секунд десять сумасшедший сидел без реакции – видимо произнесённые слова медленно просачивались сквозь защитные механизмы мозга. Но, наконец, сказанная фраза достигла места назначения. Взгляд связанного сфокусировался, зрачки увеличились в размерах, как у кошки, он перекатился к решётке и, вдавив своё лицо в прутья, безумным взглядом впился Нике в лицо.

Он явно не верил, что услышал от неё эту фразу, но изо всех сил хотел её повторения или продолжения беседы.

– А? Ты кто? – хрипловато, каким-то шерстяным голосом спросил он.

– Здравствуй, Ольф, – приветливо произнесла Ника, не признаваясь. – Давай поговорим.

Ольф злобно плюнул через прутья клетки, стараясь попасть Нике в лицо. Попал на платье.

Еле сдержав себя, чтобы не вылить на пленного ушат с помоями, стоящий рядом, Ника взяла себя в руки и отошла от клетки.

Вошедший в помещение повар, который явно переусердствовал сегодня с алкоголем, слегка покачиваясь, помахал Нике рукой.

– Иди, – сказал, складывая продукты в большую, с крышкой, корзину. – Иди, отнеси это виконту.

Наскоро помыв руки в чане с водой и не теряя времени на расспросы, Ника подхватила корзину и вышла из кухни – но не на улицу, а в длинный широкий коридор, куда вечером уносили блюда и котлы для ужина. На весь тридцатиметровый коридор горел только один факел, нещадно смоля стену. Но света хватало, и, без проблем миновав проход, Ника очутилось в огромном обеденном зале. Боковыми столами сегодня не пользовались, а на центральном валялись неубранные остатки еды, с проворством таскаемые со стола серыми юркими крысами. На удивление, пахло не как в столовой, а как в общественной уборной.

Из зала, в свою очередь, выходили два коридора. Заглянув в один, тёмный, с догорающим факелом вдали, Ника ничего не увидела, кроме серых, по обеим сторонам, дверей. Идти туда на удачу не было смысла. Во втором же коридоре факел не только ярко светил, но также находился человек, который этот факел только что поджёг и воткнул в крепление на стене.

– Простите, как я могу найти комнату виконта, я несу ему еду, – обратилась она к старику, держащему в руках горящий факел и еще пяток сменных факелов под мышкой.

– Бедная Клара, – проскрипел тот в ответ. – Я уже слышал, что ты пошла вслед за своей матерью. Я же старый Эжен-истопник. Что с твоими мозгами? – он в сокрушении помотал головой и показал факелом на проход, ведущий на лестницу. – Поднимись на третий уровень. Кованная дверь со змеями.

– Спасибо, Эжен, – коротко кивнув, Ника начала подниматься по темным ступеням, еле видимым в тусклом, долетающем от фонарей свете, под цоканье языка за спиной.

Перед кованной дверью, сразу же отличающейся от других, деревянных, Ника остановилась и нерешительно постучала два раза.

– Что такое?! – проорал кто-то за дверью.

– Ваша еда, – ломающимся от смущения голосом, не достаточно громко ответила Ника.

– Какого черта? – дверь распахнулась, и давешний купальщик оглядел Нику раздраженным взглядом. – А, это ты…

Он развернулся и ушел обратно, оставив дверь открытой. Ника аккуратно переступила через порог и, зайдя на два шага в помещение, с интересом огляделась. Огромное помещение имело по три окна сразу в двух, смежных стенах. Стол с кучей свитков на нём, огромная кровать со свисающим, словно тонкая паутина, балдахином. Высокие полки, заваленные всякой всячиной, и большое, не сосчитать, количество сундуков вдоль стен. Горели сразу три факела и огромный, в человеческий рост камин.

Ника поставила корзину на стол, найдя свободное место между свитками и пергаментами из кожи, и замерла, не зная, что делать дальше. Но виконт знал. Отодвинув её от корзины, он поднял крышку и вытащил небольшой бурдюк. Развязав его, стал переливать кроваво-красное содержимое в тускнеющий серебром, литровый на вид, кубок. Одним могучим глотком опорожнив кубок сразу наполовину, он вытер тыльной стороной ладони рот и спросил:

– Почему сразу не явилась? С кастеляном говорила?

– Нет, – покачала головой Ника. – Повар сказал, пока не надо, у вас обед.

– Завтра его, мерзавца, выпорю, – виконт, не выпуская из рук кубка, наклонился над столом и углубился в пергамент.

Ника молча стояла, не зная, что ей делать. Тихо уйти или продолжать ждать?

Через пару минут, недовольно хмыкнув, виконт оторвался от чтения пергамента и, подняв взгляд на Нику, спросил:

– Ты…Как тебя зовут?

– Ни… Клара, – поправилась Ника.

– Ты сегодня мыла себя Клара, и это хорошо. Не выношу этот свинячий запах. Если будешь и дальше следить за собой, будешь и дальше приносить мне еду и греть постель. Поняла?