Так он философствовал, но и сам торопил время, надеясь, даже рассчитывая на нечто определенное и прекрасное в будущем. Он противоречил себе, торопя события, понимал это, но, все равно, подстегивал их. Такое уж существо человек, способен совмещать несовместимое. Быть может, это и выделило его из общего строя живых. Но у времени для каждого имелся свой план, и оно шло так, как в том плане было назначено.

.4. 

Зима души моей

Незаметно истончившись и растаяв в прозрачном воздухе, окончилась осень, наступила зима. Природа окончательно увяла, осыпалась и запрокинулась в беспамятство ночных морозов, – в таком коматозном состоянии и сдалась на милость победительнице. Зима вкатилась в переставший сопротивляться, оставленный без присмотра город на ледяных салазках. В озябшей природе царило уныние, оцепенение казалось единственно приемлемой характеристикой жизни. Голой и бесприютной, катилась Земля по выстуженному шалману пространства.

Как-то Тант сидел на планерке в Белом зале редакции и вполуха слушал сводку новостей и задания на день. Вдруг сознание его уловило едва заметное движение за пределами помещения, что-то тревожащее, смущающее душу. Отблеск свечения, колыхание воздуха за окном – некое залетное ощущение. Он беспокойно оглянулся и просиял, поняв, что случилось.

Падал снег. Первый снег в этом году.

Наконец-то, радостно подумал он и почувствовал, до чего надоело ему осеннее безвременье, как, оказывается, давно ждал он именно этого – снега. А с ним – света и чистоты.

Остаток совещания он уже не слушал. С трудом дождавшись его окончания, выскочил на улицу. Подставил лицо падавшему с неба чуду и, только почувствовав его тихое остужающее поглаживание, поверил окончательно: снег!

Крупные снежинки устроили в воздухе настоящую толчею, каждая из них была отдельным, самостоятельным источником света. Земля просветлела будто невеста, легко и радостно сделалось Танту. Отлично, ликовал он, замечательно! Снег, это прекрасно, это именно то, что нужно ему сейчас. Потом он вернулся в редакцию и засел за работу, но мысли его нет-нет, да и сбивались на снег за окном, этот праздник, свалившийся с неба.

«Хорошо, – в конце концов решил он. – Сегодня суббота, значит, завтра воскресенье, то есть выходной. Такой день не должен пройти незамеченным. Вот что, завтра с Лалеллой мы пойдем в парк, ее, надеюсь, уговаривать не придется».

Назавтра, часов около одиннадцати утра, они встретились на площади перед памятником Сальви – основателя города, пришедшему, как гласила легенда, с далекого севера, где лето прекрасно, но быстротечно, а зима сурова и длится все равно, что вечно. Взявшись за руки, они пошли по длинной, неправдоподобно прямой улице, за дальним концом которой город замирал, уткнувшись в непреоборимый вал леса. Мужественный Сальви смотрел им вслед и, подняв руку, посылал некий знак – то ли благословлял, то ли просил не оставлять его одного. Тант ощущал и тот его посыл, и другой, но выходной был целиком посвящен Лалелле, так что – извини, друг.

Светлый день этот из безадресной, всепоглощающей доброты и щедрости своей сделал так, что они почувствовали себя самыми близкими людьми на планете. Не единственными, но самыми счастливыми жителями Земли были они в этот миг, и Тант мог бы поклясться, не погрешив, что любит свою Лалеллу. Разговоры о красоте, вдруг ставшие вызывать глухое отдаленное раздражение в его душе, вновь перестали быть чужды ему. Еще бы, красота вокруг говорила сама за себя.

Улицы были полны народа. Люди, уставшие от долгой осенней скуки, вышли подышать морозным воздухом. Их щеки горели здоровым румянцем, губы непроизвольно складывались в улыбку. Их души пели гимны, и эта музыка витала в воздухе.

Тысячи улыбок – и сиянье солнца в отмытой, наконец, от туч лазури неба.

Снег продолжал идти. Невесомые призрачные снежинки рождались вопреки всем законам природы из самого воздушного естества. Они ластились ко всем, присутствовавшим при их рождении, по-детски наивные и прозрачно чистые.

Из многочисленных труб тянули в небо белесоватые руки дымов человеческие жилища, как бы голосуя разом за все чудеса земные.

Во дворах домов кипела деловитая ребячья возня. Мальчишки и девчонки, всех мастей и любых возрастов, на добровольных началах возводили свои города и крепости, не подозревая, что возводят, быть может, самые долговечные в своей жизни строения. По улицам, обезоруживающе улыбаясь, зашагали курносые снеговики.

Мир выглядел вполне счастливым, оказывается, совсем немного нужно ему для счастья. Человеку же бывает достаточно и того меньше – чтобы после трудного дня чья-то нежная ладонь, снимая напряжение и усталость, легла на лоб, и все! А тут – сама природа протянула людям свои руки.

– Ты посмотри, как красиво, Тант! – без устали повторяла Лалелла. – Полная гармония. Нет, ты только посмотри! Как золотится снег, как ярки серые камни домов! Небо! Оно ведь живое. А люди! Какие красивые сегодня люди, Тант! Мне хочется все это сохранить навсегда, в моем сердце. Теперь-то ты понимаешь, что такое красота?

Тант, улыбаясь, слушал свою подругу и на каждое ее восклицание отвечал: да, да, да… Он, конечно, понимал и всем сердцем принимал эту вечную музыку земной красы.

Они поднялись на пешеходный мостик, изогнувшийся над автострадой, и остановились на самой его середине. Здесь, на просторе, ветер был более дерзким, давая понять своими порывами, что не всегда намерен шутить и заигрывать. Но он только рассмешил их.

– Эй! – крикнул ему Тант. – Ели ты всегда будешь таким весельчаком, мы пригласим тебя в гости, на чай!

– Эгей! – закричала Лалелла.

Прямо из-под их ног вылетала и серо-белой нитью уносилась вдаль автострада, ныряя где-то там, в неразличимости пространства, под синий занавес горизонта. Но, может быть, все устроено иначе, и она, наоборот, возвращалась оттуда? Как определить, что есть на самом деле? Не в этом ли проявляется вечная двойственность жизни? А, все равно! Улетающим – добрый путь! Прибывающим – здравствуйте, приехали!

Лалелла вдруг перегнулась через пористый бетон ограждения перехода и простерла руку, указывая:

– Смотри, Тант! Что это?

Под самым мостом белый снежный холст дороги промокал ярким алым пятном.

– Как красиво! – восторженно говорила Лалелла. – Какие яркие краски! Запомни это сочетание: алое с белым. Издревле люди узнали его – и вот оно перед тобой, в своем естественном виде. Запомни его, Тант! Кажется, что алый мак расцвел в сугробе снега, не правда ли? Это неповторимо!

Тант вгляделся в пятно пристальней.

– Нет, – засмеялся он. – Это похоже на… Это похоже…

– Ну, ну, на что же? – подбадривала его девушка.

Танту представилась клубника, плавающая в чашке сметаны, что-то еще, но он вдруг осекся.

– На кровь! – выдохнул он, ужаснувшись, и краски тотчас закричали о чьей-то беде и боли. – Ведь это кровь!

У девушки сделалось такое лицо, словно в самый разгар игры у нее отняли игрушку. Не обращая внимания на это, Тант схватил ее за руку и потянул за собой.

Они спустились с моста и подбежали к пятну.

Перед ними лежало, твердея на морозе, растерзанное колесами какой-то чудовищной машины, тело кота. Уцелевшая голова его единственным своим остекленевшим глазом, смертно оскалясь, взирала на мир. И не было в нем больше прежней гармонии! Поблекли, вылиняли краски, замер хрустальный смех. Природа внезапно поняла, что в несчастье погибшего создания есть своя капля горя для каждого оставшегося в живых.

Тант молча смотрел на эту огромную трагедию маленького существа, чувствуя, как от жалости стынет и раскалывается на куски сердце. По обе стороны от них проносились автомобили, некоторые истошно сигналили, ругались на доступном им языке, – Тант не обращал на это внимания. Вдруг точно что-то толкнуло его изнутри. Всколыхнуло. Он припал на колено и внезапно севшим голосом произнес:

– Тихон… Боже мой…