Жизнь по ту сторону
Софья Бордакова
Как удержаться на плаву и найти спасительный круг, который не позволит сбившемуся с течения ввергнуть себя в ещё большую пучину? Как волей случая оказавшемуся в глубокой пропасти не уйти на ещё большее дно? Где искать ступеньки и откуда черпать силы, чтобы выйти на ровную поверхность и очутиться лицом к людям? Как научиться жить заново, если всё, к чему ты привык - выживать? И совсем не с распростертыми объятьями встречают тебя люди по эту сторону жизни?
ДУРДОМ
Шел уже второй час ночи. Ныряя в темноте глухих переулков, машина не спеша подъезжала к конечному пункту своего назначения. Немного притормозив у фасада невзрачного грязно-розового двухэтажного здания, водитель высунул навстречу ветру свою взлохмаченную голову и, дождавшись, когда одинокий запоздалый прохожий поравняется с ним, громким голосом спросил:
- Не подскажите, что это за здание?
- Это...- немного помолчав, откликнулся прохожий,- ...дурдом...
И мы опять понеслись по глухим переулкам выверять свой маршрут в указанном нам направлении.
...Внезапный грохот звонка прервал затянувшуюся на сорок пять минут вынужденную тишину и вот уже сотни восторженных воплей и визгов неслись по длинному коридору. Скорей, скорей - вниз по лестнице - туда, где в самом углу первого этажа разместился огромный зал со скромным названием "школьная столовая". Протиснуться сквозь толпу и получить из рук буфетной раздатчицы ароматную порцию гречневой каши с подрумяненной котлетой для обычной первоклассницы оказалось делом невозможным и я долго стояла в стороне, боясь нечаянных ударов локтем со стороны озверевших старшеклассников, а когда, наконец, очередь начала убывать и я получила свою долгожданную порцию, прозвенел звонок на урок. И я очень торопливо, боясь нареканий учительницы, все пережевывала, но овладевший мной страх перед опозданием заставил на половине порции отказаться от нее и бежать скорей на урок.
Школа находилась в пяти минутах от дома и я всегда возвращалась домой сама. Да и некому было за мной приходить, рано овдовевший и постоянно пьющий отец днем был на работе, а у старшей сестры и своих проблем хватало. Немного позже жившие по соседству родственники "выбили" для меня бесплатное питание и мне больше не приходилось стоять в общей очереди, у меня был бесплатный кефир. Иногда учительница забирала меня к себе домой и тогда я могла полакомиться настоящим клубничным вареньем!
Отец очень сильно переживал свое вынужденное одиночество, но попытки "заменить" умершую супругу заканчивались неудачей. Помню как очередная мачеха пыталась впихнуть в меня насильно порцию молочного супа, демонстрируя тем самым свои материнские качества, а я упорно сопротивлялась. В конце концов я победила и ей пришлось уйти.
Жизнь с самого рождения начала со мной игру на выживание. Мать свою я помню очень смутно - какие-то обрывки воспоминаний запечатлевают образ больной, уставшей женщины, а ведь ей не было еще и тридцати...Но неизлечимая болезнь томилась в ней и она приходила домой такая теплая, но замотанная бесконечными больничными экзекуциями. И было это так редко, что и не помню, почти совсем не помню...Отец умудрялся и в эти редкие часы семейного "счастья" приходить пьяным и устраивать очередной скандал. И приезжала милиция, его забирали, а он кричал: "Не имеете права! У меня дети!" Родственники жили неподалеку и всегда быстро реагировали на подобные ситуации. И приходили и забирали меня с сестрой. А мать возвращалась в больницу. Помню, раз и мы с отцом приезжали в эту больницу с передачкой. Но пройти в палату нам так и не удалось. И она не вышла. А может, и не могла уже выйти... А я с определенной периодичностью перемещалась в бесконечном пространстве свободного времени моих многочисленных родственников - меня передавали из рук в руки словно хрупкую эстафету. Было с их стороны много вздохов, сетований на судьбу и вот в один весенний, но ужасный день, наконец, было найдено новое для меня слово - сирота.
Это случилось ясным майским днем 1967 года, когда мне только-только исполнилось четыре года. Чья-то рука заботливо опустила на глаза усопшей холодные пятикопеечные монеты - по-другому они не закрывались. Я не закатывала истерики, даже не плакала, все как будто было давно уже предопределенно, но когда грузчики стали кидать в зияющую яму комки земли, я, стоя у самого края, воспротивилась недоуменным возгласом: "Мамка!" Словно бы я не понимала, что она там уже не живая...
Со смертью матери что-то в душе отца надломилось, он ходил всё время какой-то опустошенный, раздавленный насквозь случившимся горем. И нахлынувшую тоску топил большими дозами алкоголя, в кампаниях родственников стал совсем неуправляемым, "буйным" - как тогда говорили про него. Душа не хотела мириться и он все время вскипал гневом, изливая его на всех и вся. Одно неосторожное слово, сказанное без какого-либо злого умысла, могло вывести его из равновесия и он взрывался, кидался на обидчика с кулаками, и по-разному заканчивались такие ситуации - иногда, если оппонент упорно защищался и твердо стоял на своем мнении, драка приводила к плачевному результату, как правило, не в пользу отца - его добивали, выгоняя за дверь, за которой он продолжал "долбиться", сталкивали с лестницы, пока он не затихал там, потеряв сознание или препровождали в милицию; но если оппонент не проявлял определенной неприязни, не язвил, высокомерно вскидывая голову, а оставался спокойным и снисходительным, то и отец смирял вспыхнувшую было агрессию, и сразу сникал, опускал голову и тер покрасневшие от выступивших слез глаза, и заходился плачем в подкатившей истерике...
Отныне он как-то иначе стал смотреть на меня. И если сестра, двумя годами старше меня, всё чаще "пропадала" в обществе своей двоюродной сестры, её ровесницы, то я, напротив, отвыкала от бесчисленных родственников и мучилась от сознания собственной беспомощности. Я не могла облегчить его участь, но он всё больше проникался чувствами ко мне, как будто все его сознание говорило ему: "Вот она, твоя любимая, только двадцать лет назад"...И возился, и нянчился со мной, и куда бы ни шел, везде брал меня с собой. Зимой кутал в шаль, спасая от крепких сибирских морозов, и таскал на руках, когда я уставала идти сама...
