Из шкафа был бережно вынут дедушкин пиджак с наградами.

– Прости, Петюня, – бабушка перевела глаза на портрет на стене, вытерла слезу и безжалостно срезала все ордена. Портрет смотрел как-то особенно сурово.

– Да знаю, знаю, – отмахнулась она от него, – не носил он ордена! Только звезду… А вот если бы у тебя, – последнее слово бабушка намеренно выделила, – было звание героя соцтруда, то нас бы сейчас очень выручила твоя пенсия.

– А так, Петюня, – и она снова промокнула глаза, – хоть на ордена твои посмотрят.

Наконец, брюки с лампасами, китель с погонами и орденами были готовы. Раздобыты даже сапоги. Оставалось последнее и самое важное, по мнению Зинаиды Терентьевны, – усы. Для начала попробовали нарисовать маминым карандашом для бровей. Получилось неплохо, но тут Вася забылся и почесал над губой. Там моментально образовалось грязное пятно, а этого бабушка стерпеть не могла. Потом было решено вырезать усы из черной бумаги. Бабушка долго примеряла их к лицу внука. Тот отчего-то стал похож на Элькюра Пуаро, а не Сталина.

– Как их прикрепить-то? – размышляла она. Послюнявила пальцем бумажную основу и приложила в ложбинку между Васиным носом и губами. Подержала некоторое время и осторожно отняла руку: усы успешно держались целых десять секунд, пока Вася не чихнул.

– Приклеить? – бабушка покосилась на «Момент», который она бесконечно уважала за выдающиеся клеящие способности и твердость характера. Вздохнула – все-таки здоровье ребенка важнее.

– Может, приделаем палочку? – предложил Васька не самую плохую идею. Он видел такое на бале-маскараде.

Зинаида Терентьевна представила вождя, выходящего к народу с трубкой в одной руке и с палочкой для усов в другой, помотала головой и решительно направилась к своей комнате.

– Не мешать! – крикнула она напоследок.

Последующие дни Вася ходил по квартире на цыпочках. Бабушка заперлась и что-то творила. Процесс явно доставлял ей удовольствие: периодически она выбегала на кухню с криками, что «это последний раз в ее жизни», что она «свое уже отучила и отвыступала». Метод тамбуровки, который она использовала для изготовления усов, требовал усидчивости: при помощи специального крючка, похожего на вязальный, на тюлевую основу крепились длинные ворсинки от черной шубы. После двух часов работы у бабушки немело все тело и тряслись руки, но Зинаиду Терентьевну так просто было не сломить.

Через два дня Вася аккуратно просунул лохматую голову в проем двери:

– Бабушка, Нина Станиславовна сказала, что завтра будет генеральная репетиция, и все должны быть в костюмах.

– Будешь без костюма, – отрезала она, – он еще не готов.

А потом, чуть смягчившись, добавила:

– С учительницей я договорюсь.

– Она сказала, что усы – это хорошо, но еще борода нужна.

– Борода?! – схватилась за сердце бабушка, – ну ладно, дети – неучи, но педагог?!

Она накапала себе валерьянки и пошла звонить учительнице английского. Клятвенно пообещала ей, что к спектаклю костюм будет точно готов. Про бороду бабушка промолчала, решив, что беседы об облике исторических персонажей лучше будет провести при личном контакте в день премьеры.

На следующий день она показала Васе плод своего многодневного труда. Усы выглядели как настоящие и должны были крепиться на театральный клей, который, разумеется, тоже раздобыли.

Наконец, долгожданный день спектакля настал. Зинаида Терентьевна ждала его больше, чем новогодних каникул.

– Ну, мама, ты даешь, – восхищенно пробасил Васин папа, разглядывая сына перед спектаклем.

– Большое вам спасибо, Зинаида Терентьевна, – обнимала ее Васина мама, – я бы никогда не смогла сотворить такой костюм!

Зинаида Терентьевна в ответ на это многозначительно промолчала и заняла место в первом ряду, якобы не заметив табличку: «Для педагогического состава».

– Про акцент, акцент не забудь! – шепнула она напоследок внуку.

– Все-таки странно, Петя, – сказала Васина мама, усаживаясь подальше от свекрови, – что в школе про Сталина спектакль ставят.

– Времена такие, Людочка, – задумчиво ответил Петр Петрович.

– Петя! – вдруг дернула мужа за рукав Людочка. – Это они на что намекают?

И она изумленно показала ему глазами на прошествовавших на сцену девочек в костюмах ангелов.

Холодея от нехорошего предчувствия, Петр Петрович вжал плечи. А в это время за кулисами в поисках очков бегала Нина Станиславовна.

– Очки мои не видели? – щурилась она на каждого. – Начинайте, – крикнула она, наконец, срывающимся от отчаяния голосом.

Зинаида Терентьевна горделиво расправила плечи. Мальчик в белой рубашке с бабочкой вышел на сцену и бодро произнес:

– Мы рады представить вам спектакль «Рождественская звезда». В роли Марии: Анастасия Смолина, в роли Иосифа, мужа Марии, Василий Ивашкин, в роли волхвов…

– Ой, – сползла куда-то под стул Васина мама, которой вдруг сделалось очень жарко.

Со стороны кулис раздался звук падающего тела: это учительница английского нашла свои очки и во всех подробностях рассмотрела Васин костюм.

В сопровождении девочки в длинных одеждах, изображавшей Пресвятую Деву, Вася вышел на сцену. С папкой в одной руке и трубкой в другой.

– Мы нуждаемся в ночлеге, – по-английски обратился он к другой девочке, которая играла роль хозяйки гостиницы, но вдруг вспомнил о бабушкином напутствии и изобразил грузинский акцент, – есть ли у вас места?

Дикий хохот, как цунами, накрыл всех присутствующих. Васин триумф состоялся.

Валентин Юрьевич после уроков никогда не хотел домой. Оставался в школе или подолгу гулял. Иногда шёл в библиотеку или в зоопарк. Сегодня же из-за отовсюду кричащего «С наступающим!» гулять было невозможно, а в библиотеке и в зоопарке были санитарные дни. Пришлось поливать цветы, вытирать пыль со шкафов и оттирать «суку» с «миллениумом» с последней парты второго ряда. (Все знали, что это Егоров рисует на партах, но никак не могли его поймать). Войдя в раж, Валентин Юрьевич сломал и починил гирлянду (жёлтым огонькам, правда, уже никогда не светить). Полистал журнал (Марина Васильевна опять обманула и не выставила четвертные оценки по познанию мира). Вынес мусор и убрался на учительском столе. В общем, переделал всё, что нужно было переделать перед длинными каникулами, и к тому моменту, когда в класс, хихикая, влетела Ирина Ивановна, классный руководитель третьего «А», он старательно выводил на доске «С Новым 2000 годом».

Ирина Ивановна уже не пахла, как утром, фиалками. Причёска у неё была растрёпанной, а в руках она держала пачку сигарет. Обнаружив в своём кабинете Валентина Юрьевича, она ещё и покраснела (как Матвеев, когда пацаны шутили над его гувернанткой). Совсем не по-учительски – как-то бочком Ирина Ивановна выкинула пачку сигарет в мусорное ведро и откашлялась. Кабинет тут же наполнился запахами дома. После она строго посмотрела на Валентина Юрьевича и приготовилась ругаться. Но с голосом не справилась и, отбросив строгость, просто спросила: «Петров, почему не дома?» Валентин Юрьевич тоже покраснел. Не говорить же, в самом деле, Ирине Ивановне, что домой до вечера никак нельзя – там пьяный папа. Что у него, Петрова, как и в прошлом году, не будет настоящего подарка. Что ещё летом во время ремонта сломалась ёлка. А новую ему никто так и не купил. Что на улице холодно. И что домой можно будет только после вечера. Это потому, что вечером папа, наконец, на три месяца уедет на вахту, и у них с бабушкой будет спокойный Новый год. Попытался сказать, что сейчас уйдёт. Но оказалось, что говорить трудно. И что вместо этого он плачет (честное слово, не собирался) и трёт тряпкой для доски глаза и щёки. Ирина Ивановна тоже выглядела расстроенной. Испугавшись, что портит ей жизнь (папа всегда кричал на него, что он испортил ему жизнь), Петров кинулся было к своей парте (первая в первом ряду у окна), чтобы тут же убежать прочь. Но Ирина Ивановна велела не двигаться. Снова став строгой и знакомой, она велела подойти. Петров подошёл (было страшно: вдруг ударит?) Ирина Ивановна, присев перед ним, погладила его по голове и спросила, не в папе ли дело. Чужой запах от Ирины Ивановны так никуда и не делся, но Петрову всё равно захотелось обнять классную руководительницу. Но он все ещё плакал и держал грязную тряпку. Ирина Ивановна обняла его сама. И отобрала тряпку. Петров стал плакать сильнее. И уже не знал отчего. Ему было и стыдно (папа говорил, что мужики не должны ныть), и грустно (Ирина Ивановна, оказывается, тоже курит и выпивает). Ирина Ивановна ничего не говорила (наверное, ей тоже было стыдно). Выплакавшись, Петров стал икать. Ирина Ивановна, ослабив объятия, по-серьёзному сказала: «Хорошо, что не ушёл. Мы с коллегами праздновали. И я специально зашла, чтобы поздравить тебя с Новым годом». Ирина Ивановна быстро поднялась и за руку подвела Петрова к учительскому столу. Благодарно улыбнувшись Петрову (он не в первый раз наводил на нём порядок), стала с энтузиазмом рыться в сумке. У всех учительниц они были огромными. Наконец, Ирина Ивановна извлекла оттуда сетку с мандаринами. Торжественно произнеся «С Новым годом, Валя», вручила её обомлевшему Петрову. На красивой этикетке большими и нарядными буквами было написано «Клементины». Петрову, уже переставшему плакать, слово очень понравилось. И он тут же поинтересовался у Ирины Ивановны: «Это мандарины такие?» Ирина Ивановна, взъерошив ему волосы, подтвердила догадку, добавив: «Из Италии. Очень вкусные». И указательным пальцем сделала динь-диньку курносому носу Петрова. Петров вспомнил, что так же ему делала мама, и уже совсем было успокоился.