Чад медленно ухватился за край коробки и очень медленно стал выглядывать за угол. Он ожидал, что вот-вот покажутся прядь волос, широкая улыбка и блестящие глаза брата, который поджидает его, еле сдерживая смех. Конец прохода близок, хотя от нетерпения лабиринт казался Чаду нескончаемым…

Пусто. Чад был немного разочарован, он уже представил, как было бы весело здесь столкнуться. Зато к нему вернулся азарт, когда он подумал, что все еще может обыграть брата и застать его врасплох. В крайнем случае, они встретятся в середине лабиринта.

Очередной поворот, снова осторожные маневры. И опять никого.

Вдруг, когда Чад уже приближался к цели, он почувствовал чье-то присутствие рядом. Он не мог объяснить себе этого, но чувствовал, что не один в комнате и что кто-то движется рядом с ним, по ту сторону картонной стены. Кто-то догонял его. Он хотел остановиться, выходит, он проиграл, но инстинкт приказал ему не терять бдительности. Чад не слышал ни дыхания, ни шороха, но он определенно ощущал чье-то присутствие.

Скрипнул паркет. Охотник снова пустился за ним.

Он идет за мной!

Почему его охватила такая паника? Чад ничего не понимал. Он почти задыхался. Он готов был описаться от страха и вспотел, как в парилке.

Вдруг он заметил, что не подтянул ногу от поворота и нечто или некто уже в любом случае видел его ботинок.

Чад хотел скорее отползти, когда что-то стиснуло его левую лодыжку стальной хваткой. Мальчик не удержался и закричал. Он изо всех сил хватался за все подряд, пытаясь высвободиться. Но тщетно. Его начали тянуть назад, уволакивать за поворот.

Чад отбивался изо всех сил, обезумев от страха, не сдерживая ударов.

Тогда зубы впились в голень, и челюсть стала смыкаться. Все сильнее.

На этот раз Чад бешено заорал и дернул покрывало, которое упало на них.

– Оливия, ты прекрасно знаешь, я не верю в эти сказки про вдохновение, – повторял Том. – Вдохновение для писателя – то же, что религия для человечества. И мне незачем успокаивать себя этими выдумками. Лично я верю в работу.

Оливия положила себя салат и поставила тарелку на стол, сказав:

– Да-да, знаю: «Душа обязана трудиться…» Я просто говорю, что перемена обстановки помогла бы тебе… Ну хорошо, не вдохновиться, но увидеть вещи под новым углом.

Том заметил, что ему приходится оправдываться, и рассердился. После провала его последней пьесы он был особенно чувствителен, его раздражали любые разговоры о творчестве, как будто простое упоминание его профессии было предлогом усомниться в его талант и мастерстве.

– Прости, ты права, – сказал он, кладя руку на руку жены. – Поэтому мы сюда и приехали. Я все ещё не написал ни строчки. Я обустраиваю рабочее место, занимаюсь уборкой… И одновременно я ищу. Это стало привычкой. Другие решили бы, что это просто слова, но ты знаешь, что, когда я просто хожу кругами, смотрю на природу, на людей и ничего не говорю, – на самом деле я работаю. Моё молчание свидетельствует о моем творчестве.

Оливия улыбнулась, потом погладила кончиками пальцев щеку мужа.

– Я в тебя верю. Ты найдёшь свою новую пьесу. Не важно, сколько времени это займёт. Ты писатель, пьесы – это вся твоя жизнь. Следующая будет иметь успех. Я это чувствую.

– Бу-ум! – крикнула Зоуи, роняя ложку с высоты своего детского стульчика.

– Зоуи! Если будешь шалить, на ужин будешь есть плюшевого мишку!

– Нет, не хотю миску! Миска фу!

Том посмотрел на жену влюблённым и благодарным взглядом. Она всегда была рядом, в горе и в радости, и это была правда, а не пустые слова со свадебной церемонии. Даже в тёмные деньки Оливия его не подведёт. Ему так с ней повезло! Заметив, что Зоуи сильно расшалилась, Том подошёл, чтобы сменить Оливию и покормить девочку.

– Зоуи, у папы куда меньше терпения, чем у мамы, так что советую тебе широко открыть рот и не глупить.

– Ну что, мальчики, – спросила мама, – как прошёл день? Не слишком расстроились, что Джемма не водила вас сегодня гулять?

– Все хорошо, – промямлил Оуэн неуверенно.

Чад молча кивнул.

– Что-то не так? – спросил Том. – Вам скучно, Оуэн?

Оуэн помотал головой, а Чад нахмурился.

– Вы поссорились, да? – догадался Том, вдруг понимая, что весь вечер мальчиков не было слышно.

Тогда Чад взорвался.

– Это он! – закричал он, указывая на двоюродного брата. – Он меня укусил!

– Это неправда!

– Конечно, правда! У меня след остался!

– Нет, не делал я ничего!

– Не купил! – строго заявила Зоуи.

Оливия подняла над столом руку, давая всем знак замолчать.

– Оуэн, что произошло?

– Это не я, – смущенно выдавил мальчик.

– Ты меня укусил до крови! – крикнул Чад с упрёком.

Том кивнул Чаду, чтобы он показал. Сын задрал ногу на скамейку и поднял штанину, показывая искусанную покрасневшую голень с характерными следами. С обеих сторон были фиолетовые и красные отпечатки в местах, где зубы впивались в кожу. Ещё немного, и они прокусили бы её до кости.

Оливия, которой из-за другого конца стола ничего не было видно, вопросительно посмотрела на мужа. Том мрачно глянул на Оуэна.

– Что вы такого наговорили друг другу, чтобы до этого докатиться? – спросил он.

Чад возмутился:

– Ничего! Мы играли! А он накинулся на меня, как зверь, и искусал!

Оуэн положил нож с вилкой, откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки с видом человека, которого оскорбили до глубины души.

Тогда вмешалась Оливия:

– Мальчики, этого быть не должно. Вы знаете, как мы с Томом относимся к насилию. Как к физическому, так и к вербальному, – подчеркнула она, глядя на Оуэна и на Чада, который, казалось, был глубоко задет предположением, что он мог спровоцировать нападение. – Сегодня я не буду вас наказывать, но если вы не разберётесь со всем сами, нам придётся принять меры. Вы должны понимать: мы семья. Клан. Мы должны друг друга поддерживать, а не драться. Во внешнем мире достаточно насилия. Вы меня поняли?

Ответом было недовольное молчание.

Том повторил за женой:

– Вы поняли?

Чад кивнул, несмотря на сдерживаемое раздражение. Оуэн последовал его примеру.

– Пусть пройдёт ночь, и вы все объясните, – прибавила Оливия. – И чтобы завтра за ужином вы друг на друга не дулись. Поговорите, по очереди выскажите всё, что у вас на сердце. Постарайтесь друг друга выслушать и пожмите руки. Если я увижу завтра вечером, что вы ничего не уладили, я вмешаюсь.

Остаток ужина прошёл в мрачном молчании. Никто не стал задерживаться, и Чад с Оуэном сразу поднялись к себе, чтобы лечь спать, пока Том занимался Зоуи, которая широко зевала. Позже, лежа в постели, Том с Оливией вернулись к случившемуся. Она опасалась, что Оуэн был травмирован куда глубже, чем они могли подумать. Он почти всегда молчал, очень редко говорил о том несчастном случае и о погибших родителях, и Оливия беспокоилась, что этот удар даст о себе знать тем или иным образом. Укус, по-видимому, свидетельствовал о неконтролируемых эмоциях, которые обуревали мальчика.

– Или о потасовке двух тринадцатилетних пацанов, – возразил Том, потянувшись за книжкой. Зоуи не плакала уже вторую ночь, и это, вероятно, значило, что она наконец привыкла к новому дому и ночные кошмары остались в прошлом. Том чувствовал себя совсем выжатым, ему нужно было хорошо выспаться пару ночей подряд, чтобы восстановиться. Но этим вечером он заснул не сразу. Что-то смутно его беспокоило, но он никак не мог определить причину нервозности. Это не было воспоминание о старушке, прыгнувшей под автомобиль на Атлантик Драйв. Что-то другое тревожило его. Он уткнулся лицом в подушку и смог проспать около часа. Несколько раз просыпался и наконец забылся сном. В час ночи он встал. Сна не было ни в одном глазу. В полумраке он видел что-то на светлом шкафу в углу комнаты. Какие-то округлые коричневые пятна. Они дрожали в воздухе. Он испытал ледяной ужас. Теперь он знал, почему ему не спалось. Сердце его бешено заколотилось.