— Ну, вперед, на территорию врага,— проронил он и с улыбкой уставился в обитое сиденье возле нее.

Это замечание никак не успокоило Пинки. «Я должна была его послушать и согласиться на винный ресторан»,— звучало у нее в голове, пока автоматическая кабина поднималась в воздух. Но такси уже гладко входило на верхний уровень, где было налажено быстрое движение для поездок на дальние расстояния, и встроилось в полосу над крышами зданий. Пинки рассудила, что уже поздно, и поддалась судьбе. В конце концов, это не могло быть настолько страшно. Хоть Лукас и показывал всем своим видом, что идти в ӧссенскую чайную немного странно, он все же без колебаний ее туда вел, потому идея уже не казалась такой провальной. Кроме того, если она не использует эту возможность, когда еще ей удастся посмотреть на подобное место? Сама она вряд ли рискнула бы идти куда-то, где в меню не разобрать даже вспомогательных определительных значков.

Но прежде всего…

«Прежде всего, я надеюсь, что, выпив этот чай, обрету каким-то чудом храбрость»,— допустила она мысленно. Письмо лежало в ее сливово-синей сумочке, спрятанное на самом дне. Она все еще не знала, что в итоге с ним сделает.

— Чем, собственно, ӧссенская чайная отличается от нашей? — произнесла она от полной беспомощности, пока такси мчалось высоко над ночной улицей.

— Там ӧссеане,— сообщил Лукас.— И их там много. Немного некомфортно, если не привык. Но, как я всегда говорю, хорошее вино поможет. Если что, нам есть куда бежать — адрес винного ресторана я не забуду.

Пинки не понимала, о чем он говорит. Вообще. Боже, в какую авантюру она ввязалась? В ней усиливалась неподдельная тревога.

— Ну уж нет. Сначала чай! — объявила она с решимостью, которой совершенно не испытывала.

Чувство самосохранения ей велело поддерживать беседу любой ценой, потому что только так она может получить мельчайшие крупинки информации.

— Так какой он, чай?

— Я бы сказал, он совершенно обычный, потому что я пью его с детства, но это, как и трёигрӱ, дело привычки,— признал Лукас.— Конечно, это вообще не чай. На Ӧссе чайные деревья не выращивают. Там делают отвары из всего подряд, и лучше большинство из них не изучать.

Пинки принужденно засмеялась:

— Отвар из толченых червей?

— Ты сама это сказала! — запротестовал он.— В основном это грибы. Тебе бы понравилось суррӧ — это такое божоле из грибов, но сомневаюсь, что оно там будет. Его можно раздобыть в duty free в аэропорту, но только в определенное время года. Без суррӧ не обходится ни один ӧссенский праздник.

— Суре я пила у Софии.

На губах Лукаса все еще играла улыбка.

— Это другое! В таком случае тебя не удивят сомнительные напитки.

— А некоторые виды их чая я знаю от… — начала она.

Но в горле встал ком, и ее голос затих. Она хотела ему сказать, правда. Все, насколько это возможно, и лучше раньше, чем они доедут. Но в последний момент она лишилась смелости.

Так как разговор был несерьезный, Лукас сразу же заметил ее сомнения. «Неужели он всегда начеку?!» Пинки поймала на себе блеск его взгляда, и кровь прилила к ее щекам.

— Потому что они продаются в гипермаркетах,— пробормотала она с огромным усилием.

Посмотреть на Лукаса она не осмелилась.

— Это, конечно, так,— сказал он безучастно.

На этом они закрыли тему напитков и начали обсуждать ӧссенскую кухню.

Чуть позже они покинули такси и оказались на спокойной улице, неожиданно заканчивающейся проволочной изгородью, за которой растянулась полоса травы под одним из городских шоссе. Обычный кабинный транспорт располагался в прямоугольной сети ­плазменных коридоров над крышами домов, но это не распространялось на грузовики и скорые поезда дальнего следования. Из соображений безопасности их трассы не должны были пролегать над зданиями, потому под ними оставались незастроенные зоны — буквально дорожки — тут и там прерываемые башнями радиоточек с системой стрелок и полос для ускорения. Достаточно поднять голову, чтобы увидеть на высоте двухсот метров переливающуюся разными цветами скоростную дорогу, а на ней, как валики, пассажирские и грузовые поезда, бесшумно курсирующие поперек неба между Н-н-Йорком и ближайшим поселением Н-м-Гаага.

Но Пинки не обращала внимания на скоростную дорогу. В смешанных чувствах она смотрела на вход в чайную, на каменную арку, подсвеченную во тьме синим пламенем ламп. Дверь была обита стальными пластинами.

Лукас подождал, пока такси оторвется от земли, а потом наклонился к ней.

— Я кое-что тебе скажу, Пинки,— сказал он приглушенным голосом.— Я считал, что ты знаешь, но, слушая тебя, начинаю в этом сомневаться.

Помолчал.

— Когда мы зайдем, старайся никому не смотреть в глаза.

Пинки уставилась на него.

— Чего?!

— Ты когда-нибудь видела ӧссеанина без очков? Хотя бы на фотографии? — терпеливо спрашивал он.— Знаешь, какие у них глаза?

— Да, но…

— Не смотри в них,— повторил он.— Я совершенно серьезно.

От его тона у нее пошли мурашки по телу.

— Почему? — пискнула она.

— Просто традиция. Местный фольклор.

Уголки его губ растянулись, но это была совсем не веселая улыбка.

— То есть я должна все время смотреть в пол?

— Да нет. Можешь смотреть по сторонам. Просто не ищи зрительного контакта.— Он заколебался.— Не стоит это недооценивать, Пинки. Как только ты попадешь в трёигрӱ, отвести взгляд станет действительно сложно.

— Раз они так опасны для людей, почему… — вырвалось у нее.

Но в последний момент Пинки осеклась. «Почему мы их здесь терпим? — хотела она сказать.— Почему мы их вообще сюда пустили?» Но тут же сама себе ответила. «Потому что нам нужны их технологии. Потому что, даже если мы захотим, мы не сможем их отсюда выгнать. Потому что мы любопытны — как и я сейчас».

Лукас встряхнул головой.

— Опасность происходит лишь от незнания,— произнес он.— Достаточно придерживаться конкретных принципов, и с тобой ничего не случится. Если к тебе кто-то обратится, даже по-терронски, ничего не отвечай, склони голову и молчи, насколько это возможно. Даже если тебе будет неприятно. Ни в коем случае не кричи и не убегай. Если мы вдруг разделимся и с тобой это случится, просто уткнись лицом в стол, положи руки за голову — вот так — и читай себе какой-нибудь стишок, пока я не приду. Хорошего впечатления ты на них не произведешь, но они оставят тебя в покое.

Когда Лукас увидел выражение ее лица, то добавил в свою улыбку пару капель ободрения.

— Ты сможешь! На каждом соревновании ты рискуешь гораздо больше, чем сейчас.

Он повернулся и направился к железным воротам.

Она схватила его за руку.

— Лукас!.. Это правда так серьезно?!

Он посмотрел на нее с удивлением.

— Боже, а ты чего ждала?

— Приятно посидеть в чайной?..— проронила она.

Он закатил глаза.

— Пинки, Пинки… — вздохнул он.

Покачал головой, обхватил ее за плечи и открыл стальную дверь.

Чайная на первый взгляд ничем не отличалась от земной. Преобладали металл и керамика, пол был покрыт рассыпанными камешками, но шестиугольные столики со скамейками в отдельных боксах были точно такими, как представляла себе Пинки. Тут она поняла, что и это вопрос привычки. Ӧссенский стиль был так узнаваем на Земле, что уже не производил впечатления экзотики.

Чего нельзя было сказать о самих ӧссеанах.

Как и предвидел Лукас, в чайной их в это время было действительно много. Первым был вышибала в капюшоне и темных очках, который остановил их на входе — он обратился к ним по-терронски, но Лукас ответил на ӧссеине, чего было более чем достаточно, чтобы без дальнейших расспросов пустить их внутрь. Пинки с блуждающим взглядом шагала в темноте, полной иссиня-серых лиц.

Конечно, она уже не раз в жизни видела ӧссеан — и не только на фото. Но, как она только что поняла, и правда никогда не видела ни одного из них без солнечных очков — даже в дождливые дни. Они не показывали своих глаз землянам. Это довольно незаметная мера, которую никто не скрывал, но в то же время никто не заострял на этом внимания. Пинки не могла вспомнить, чтобы в Медианете хоть раз упоминались какие-либо особенности ӧссенских глаз. Об ӧссеанах вообще мало говорили. Что было странно в государстве, где действовал Закон о передаче информации и где медианты представляли собой мощную политическую силу.