- Ланна способствовал отставке министра и получил титул князя, подтвердил Мангольф.
- Если бы разразилась война, он все равно стал бы князем, - уверял Мерзер.
- Весьма возможно, - согласился Мангольф. - Отставленный министр просто послужил предлогом... Его падение было предрешено его же коллегами. Для этого не требовалось и Танжера.
- Последнее вы, господа, в собственных интересах ни в коем случае не должны разглашать, - решительно перебил Терра, и они испуганно дали слово, директор Неккер даже приложил руку к сердцу.
Директор Неккер принимал участие в общем разговоре, польщенный, но не очень заинтересованный; он все время охорашивался. Лично он признавал значение политики, однако был твердо убежден, что его театральные дела несравненно больше трогают не только его самого, но также публику и прессу. Терра держался одного мнения с директором.
- Для всех нас и для каждого в отдельности чрезвычайно важно, чтобы ваше детище, высокочтимый господин директор, не потерпело краха. Я содрогаюсь при мысли, какую бурю это вызвало бы в обществе. А вопрос - будет война или нет - всерьез не волнует никого.
Директор благодарил, тупо улыбаясь, как будто выслушивая привычные комплименты.
- Кто же читает газеты! - с пренебрежением сказал Мерзер. - Люди давно перестали обращать внимание на то, что там пишут. Там только и разговору что о войне. Им важно обделывать свои аферы, в наши они не суются.
Блахфельдер растерянно озирался.
- Значит, снова пронесло. Подумать, из чего мог возникнуть мировой пожар! Во рту какой-то приторный вкус. По меньшей мере как после интересного заезда на бегах! - заключил он и удалился вместе с Мерзером и директором, который побежал вперед, к автомобилю.
Леа крикнула ему из спальни, что сейчас идет. На пути ему попался молодой Клаудиус. Директор успел сказать через дверь:
- Ваш мальчик очарователен, фрейлейн Терра, вылитый ваш портрет. Он будет у меня лучшим молодым любовником.
Мангольф, не шевелясь, стоял перед Терра; вокруг все было пусто, двери распахнуты, стулья сдвинуты в беспорядке.
- Ты хотел мне что-то сказать?
Терра так же быстро, тихо, твердо:
- Дорогой Вольф, я понимаю тебя. Толлебен только что стал министром иностранных дел. Прими мое глубокое соболезнование, но тебе все-таки следовало бы настолько владеть собой, чтобы не разглашать государственных тайн. Нашему высокочтимому рейхсканцлеру и без того известно, что ты, безразлично по каким причинам, тесно связан с ненавистным ему зятем.
- Связан? Я? Таков был твой умысел, когда ты удержал меня от несравненно менее пагубного поединка с Толлебеном.
- Это было необходимо, - возразил Терра и опустил голову, ибо Мангольф сказал правду; таков был его умысел.
- Я связан? - стремительно и страстно заговорил Мангольф. - И это с сознанием, что мне никогда не занять первого места? Я все отмету. Я человек независимый. Я не ты, чтобы жиреть и продавать себя. И кому? Беспардонной государственной системе, которая по легкомыслию каждые полгода ставит нас под угрозу войны!
- Такие слова из твоих уст! - только и успел сказать Терра.
Мангольфа словно прорвало:
- Я никогда не отрицал войны, как явления предельной значимости, но я презираю ее, когда она становится игрушкой. Я знаю, убийство всегда будет крайней ступенью в борьбе за существование. Кровожадный людской сброд, порою утомившись, принимает цивилизованное, деликатное обличье, но кровавый угар неизбежно вновь охватывает его.
Хлопнула дверь. Шаги и шелест; светлое лицо Леи показалось на пороге:
- Браво! Настоящий характерный актер! - И она исчезла. Мангольф зашатался.
- О ней мы позабыли, - сказал Терра. - Во всем прочем ты прав, до единого слова. Ты обрел себя, теперь ты на прямом пути. Прими поздравления от продажного негодяя... Будь человеком! - сказал он уже по-иному, так как Мангольф закрыл глаза.
- Значит, развестись? - прошептал Мангольф, не открывая глаз. - Сразу всему положить конец?
- Из-за молодого Шеллена? Ерунда! Твоя жена просто хочет доказать тебе, что с помощью газетной рекламы ты, пожалуй, еще можешь выплыть. - Терра в испуге охнул и сжал губы: какое страшное предположение он высказал.
Но Мангольф открыл глаза и спросил:
- А Леа? - Как он беспокоится о Лее! Больше, чем об урожденной Кнак, больше, чем о своей карьере! - Если она захочет, если она еще хочет меня, сказал Мангольф нерешительно, - мы уедем куда глаза глядят.
Но Терра уже им не интересовался, он отошел к открытому окну.
Внизу стремительно подкатил второй автомобиль; еще на ходу дверца распахнулась, с подножки спрыгнула дама и вдруг очутилась лицом к лицу с Леей.
- Где мой сын? - крикнула она.
Княгиня Лили! Терра лишь сейчас понял, что происходит.
Леа, стоя на краю тротуара, огляделась по сторонам; юный Клаудиус исчез. Она посмотрела на директора Неккера, потом на остальных.
- Я не знаю, где он, - сказала она и пошла садиться в автомобиль.
Но княгиня Лили успела проскользнуть между нею и дверцей автомобиля. Терра невольно отметил эту гибкость, эту ловкость.
- Вы принимаете моего сына без меня, а потом отговариваетесь незнанием. Так не годится.
- Не годится задерживать меня.
И Леа попыталась отпихнуть ее. Но безуспешно. Напряженная пауза. Директор Неккер вынул часы.
- Осталось три с половиной минуты.
Блахфельдер и Мерзер не шевелились. Шофер застыл в иронической неподвижности.
Леа откинула голову, как перед драматическим уходом со сцены в третьем акте.
- Сударыня, отец мальчика счел, видимо, излишним вводить вас ко мне в дом.
- Ваш дом, сударыня, всем известен, - ответила княгиня Лили спокойно и фамильярно. При этом локти обеих дам соприкоснулись, грозила потасовка. По знаку директора автомобиль проехал два шага вперед. Леа прыгнула в машину. Неккер и Блахфельдер устремились следом. Только Мерзер замешкался.
- Одна и три четверти, - сказал Неккер, глядя на часы.
А Леа, отъезжая, крикнула громко, чтобы отвлечь внимание от недружелюбной выходки княгини Лили:
- Каким образом одна и три четверти? Мой выход только в третьей сцене, у меня полных двенадцать минут, а я уже загримирована. Как вы думаете, стала бы я иначе ломаться весь вечер? Ведь сегодня на спектакле будет антрепренер из Нью-Йорка.
