— Отчасти, — наконец произнесла она. А потом на мгновение прикрыла глаза, дёрнула головой и признала: — Да.
— Я рад этому, — мягко сказал Тирион.
Серсея снова отпила из бокала. Сегодня она пила больше, чем накануне.
— Он рассказал мне, что ты не хотел моей смерти, — сказала она. — И что ты придумал план, как попытаться спасти меня.
Тирион промолчал. Значит, Джейме не сказал ей, что его смерти он не хотел больше, чем её. Что он пытался отговорить его и лишь поняв, что не сможет, сделал всё, чтобы спасти их обоих. Джейме выставил всё так, будто Тирион с самого начала хотел сделать именно это. Иногда ты бываешь умным, Джейме. И куда добрей нас обоих.
Серсее нелегко давались слова, но не потому, что ей было противно благодарить его. В её голосе не было презрения. Но всё же благодарность Тириону была для неё сродни признанию своих ошибок, а это было слишком тяжело. И Тирион не хотел играть с огнём, дразня её и вызывая к жизни прежнюю ярость.
— Я благодарна тебе за всё, — продолжала Серсея. — За то, как ты помог нам тогда, потом — после рождения Аурелии, и теперь, сделав возможным наше возвращение. Я знаю, что ты сделал всё это ради Джейме, а не ради меня…
Тирион поднял было руку, чтобы возразить, но она подняла ладонь в ответ, прося его помолчать, и он промолчал. В конце концов, во многом она была права.
— Я понимаю, Тирион. Мы с тобой никогда не были дружны. Но… — она помедлила, подбирая слова, и наконец продолжила, спокойно и уверенно, и что-то королевское снова появилось в ней: — Но мы нередко и понимали друг друга. Ты знаешь, ты видел, помимо всех тех вещей, за которые ты меня ненавидишь, ты видел и то, что когда я благодарна — я благодарна. Я помню и ценю помощь. А ты, — и она усмехнулась, отсалютовав ему бокалом, — ты, брат мой, как ни странно, оказался одним из двух человек во всём мире, кто помог мне в самый страшный час. И это изменило для меня очень многое. Я жалею, что мы не были друзьями. Вдвоём мы могли бы многого достичь.
Тирион медленно кивнул ей и отсалютовал бокалом в ответ. Кто знает, когда Серсея говорит правду, а когда лжёт. Но Тирион хотел верить ей. Он хотел верить женщине, которую ненавидел, которой сострадал, и которая, как бы ни пытался он об этом забыть, была его сестрой.
А потом она рассказала ему свою историю. И это была больше история Джейме, чем её.
Когда они выбрались из-под завала, Джейме был изранен ещё сильнее, чем когда только пришёл за ней — он прикрывал её от падающих камней. На полпути к лодке он начал спотыкаться, теряя силы. Тогда настала её очередь тащить его на себе, и она тащила, а потом гребла, не обращая внимания на боль в руках от непривычного напряжения. Они быстро нашли корабль, но по пути Джейме стало совсем худо. Она отнимала у других воду, чтобы промыть его раны и рвала своё платье, чтобы их перевязать. Пока он спал, она сидела рядом с ножом в руке, чтобы их не ограбили и не отняли то малое, что у них было с собой.
К концу путешествия ему стало лучше, и сойти на берег он смог уже сам. К тому времени она не думала ни о чём, кроме ребёнка и Джейме. Она была оглушена и делала то единственное, что умела ещё лучше, чем ненавидеть: выживала. Она готова была разорвать голыми руками и зубами любого, кто угрожал бы её ребёнку или её брату.
Наверное все, кто встречал её, читал это в её глазах, думал Тирион. Этим она восхищала его всегда. Готовностью бороться до смерти с тем, что угрожает ей, её детям или её любви. Это не довело её до добра, но посыл-то хороший, думал Тирион.
Как только Джейме достаточно окреп, она отдала всё в его руки. Он нашёл для них жильё, он приносил ей еду, заботился о том, чтобы ей было хорошо. Он был весел и нежен, и она любила его за это сильнее с каждой минутой. Он пытался смешить её, часами держал её в объятиях, он вёл себя так, будто они жили лучшую свою жизнь, как если бы ещё подростками сбежали вдвоём и укрылись ото всех. И она слушала его, и верила всему, что он говорил, и ей нужно было только одно: чтобы он никогда больше не уходил.
Выныривая из собственной апатии, она видела, как ему тяжело. Впервые в жизни он был никем и ничего не мог сделать. Он учился считать деньги, чего никогда не умел, беречь их. Если была возможность — он находил хоть какую-то работу, где в итоге неизменно оказывался не нужен, потому что кому нужен калека. Но он продолжал смешить её и часами держать в своих руках, и любил её так же отчаянно и страстно, как всегда.
Кое-что она не рассказала Тириону, потому что это принадлежало только им с Джейме. Их ночи, их жаркая и неутолимая страсть. Ничьи прикосновения не доставляли ей такое наслаждение, как его, никому она не доверяла в постели так, как ему. Он истосковался по ней в разлуке, но она истосковалась не меньше. Он рассказал ей о Бриенне — конечно, он не мог лгать ей, не мог предать её, держа в секрете единственную измену в своей жизни. А она не стала рассказывать ему о своих. Это причинило бы ему боль, достаточно было тех мучительных часов, что он провёл за дверью опочивальни Роберта, когда она была там. К тому же, в своих изменах она всегда искала его, пыталась заменить его. Узнав про Бриенну, сперва она была задета и разочарована. Она была единственной женщиной в его жизни, а он был рыцарем, лучшим из всех, что она знала — и вот он разрушил эту связь и так грязно растоптал всё своё рыцарство, вызывавшее её восхищение и гордость. Они поругались. Она дала ему пощёчину, а он в ответ схватил её за плечо здоровой рукой, сильно и грубо. Она вскрикнула и попыталась вырваться, лупя его кулаками куда попадала, но он не отпускал, подставляя под удары покалеченную руку. Он встряхнул её так, что её голова дёрнулась в сторону и в шее что-то хрустнуло, и сказал:
— Думаешь, я не сомневался каждый день вдали от тебя, ждёшь ли ты меня? Думаешь, я не прощал тебе в своих мыслях воображаемые измены? Я не знаю и не хочу знать. Мне плевать, с кем ты спала, пока меня не было рядом. Я смирился с твоим мужем, сестрица, смирюсь как-нибудь и с твоими шлюхами. Я люблю тебя, и никто не полюбит тебя так, как я. И ты никогда никого не полюбишь так, как меня. Потому что для нас обоих есть только мы.
Она яростно вырывалась, но он повалил её на спину, прижал её запястье к подушке и целовал, жадно и нетерпеливо. Она продолжала делать вид, что сопротивляется, била его кулаком свободной руки по плечам и по спине, но хотела его так же сильно, как и он её. Хотела, чтобы он взял её вот так, яростно и настойчиво, чтобы он был таким — сильным и грубым. Она любила его нежность, но сейчас желала именно этого, и всё её тело наполнялось жаром от мысли, как он силой раздвинет ей ноги и втолкнёт в неё свой член. И она извивалась под ним, сопротивляясь и постанывая от предвкушения, а он, чувствуя её желание, ещё сильнее терял разум. Они оба были безумны, их обоих пожирали изнутри обиды, злоба и одиночество, и они находили им выход в этом неистовом и грубом желании. Они уже были вместе сегодня и одежды давно были сброшены. Он протолкнул колено между её ног и с силой раздвинул их.
— Я ненавижу тебя, — прошипела она и вцепилась зубами ему в плечо.
Он застонал и навалился на неё сильнее, выбив воздух у неё из груди.
— Я ненавижу тебя и люблю, — прохрипел он в ответ, и она вскрикнула, почувствовав его член, и сама раздвинула ноги шире, впуская его глубже.
А потом она обнимала его и впивалась в него то зубами, то поцелуями, а он двигался в ней сильно и резко, он брал её, доказывая своё право, и она наслаждалась этим. Никто не смел трахать её так, и она ненавидела, когда Роберт показывал свою власть над ней, грубую и мерзкую власть, и от него она всегда шла к Джейме, и заставляла его взять её так, как сейчас, и они оба торжествовали над её мужем. Она отдавалась Джейме так горячо и покорно, как только была способна, чтобы он вышиб из неё дух Роберта, стёр его следы внутри неё, заполнил её своей спермой, которая всегда была сильнее жалкой мёртвой спермы её мужа.
