Виктор Кернбах делит главный женский архетип румынских мифов и сказок надвое: он различает Иляну Косынзяну, условную богиню цветов, хтоническую могущественную волшебницу, и Яну Сымзяну, столь же условную богиню луны. Последнюю он «поселяет» в Черном море, на острове Левка (Змеиный), где, по преданию, для нее был построен храм[19]. Да, действительно: у героини сказок, как правило, устойчивые связи с растительным миром, а у героини баллад, песен и колядок — с луной, однако их имена могут и совпадать. Как бы то ни было, Кернбах называет образ Иляны-Яны «мифическим реликтом времен Римской Дакии»[20], и с этим трудно спорить. Возможно, реликт еще старше, хотя бы в некоторых своих аспектах.
Неужели в румынских сказках совсем нет деятельных главных героинь? Конечно, есть, но парадоксальным образом это обычно не могущественные зыны и даже не царевны, а простые крестьянские девушки, которым приходится столкнуться с коварством волшебных существ и одолеть их лишь благодаря отваге, уму и сообразительности. В этом ряду особняком стоит сказка «Иляна Сымзяна» из сборника, составленного фольклористом Петре Испиреску. Ее героиня, с первого взгляда очень похожая на китайскую Мулан и итальянскую Фантагиро (а на самом деле на Арегназан из одноименной армянской сказки), ничего не боится, воюет с монстрами, посрамляет принцев, царей и колдунов… но финал переворачивает историю вверх дном, заодно делая ее необычайно современной: когда героиня выполняет очередное поручение царя, ее проклинают, и в результате она становится мужчиной. Мера, задуманная как жуткое наказание, оказывает прямо противоположный эффект: герою, которого лишь теперь повествователь называет Фэт-Фрумосом, в новом облике весьма комфортно, и еще ему становится доступной главная награда — та самая зына Иляна Сымзяна! Одним словом, эту историю вполне можно назвать «сказкой о трансгендерном переходе».
Вспомним еще раз об ослепительной красоте Иляны Косынзяны, поскольку с этой красотой не все так просто: у нее золотые кудри, заплетенные в косу; там, где она ступает, «зеленеют поля и расцветают цветы» — эта деталь на самом деле не элемент сказочного украшательства, а нечто более глубокое. Дело в том, что с этимологической точки зрения эпитет «косынзяна» (да, это вновь имя нарицательное, а не собственное, как и «фэт-фрумос») — слившееся в одно слово «зына Иляна с [золотой] косой» (zâna Ileana cea cu cosița [de aur]; слово «коса» слышится неспроста — славянских заимствований в румынском языке и впрямь немало). А при чем тут коса и почему золотая? Дело в том, что девушка с золотой косой — точнее, с косой, в которую вплетены золотые пшеничные колосья! — это Дрэгайка, самая красивая из сельских девушек, которую на один день, в честь одноименного праздника, который также именуют Сынзене (24 июня — да, да, на Ивана Купалу), выбирают олицетворением богини плодородия. Другие девушки украшают себя цветами подмаренника (по-румынски это растение называется «сынзянэ»), мифологически тесно связанного со скандинавской Фригг и христианской Девой Марией. Где-то здесь и прячется истинная этимология слова «сынзяна»: по одной из версий, Sînz («святой») + Ion («Иоанн») = праздник Ивана Купалы[21]; по другой, как уже было сказано, — San(cta) Diana, совмещающая римскую Диану и фракийскую Бендиду[22]. Но если уж говорить о произрастании и созревании даров природы, а также о плодородии в более широком смысле, то стоит еще упомянуть другую древнеримскую богиню — Цереру.
День Ивана Купалы. Рисунок Кароля де Сатмари (середина XVIII века)
Wikimedia Commons
Румынская почтовая марка с изображением Фэт-Фрумоса и Иляны Косынзяны
Wikimedia Commons
Иными словами, [Иляна] Косынзяна — самая красивая из девушек в венках из подмаренника, аватар богини плодородия (как ее ни называй), то есть магическое существо, а не просто красавица и даже умница. Сказочное путешествие Фэт-Фрумоса в таком контексте приобретает явные отголоски какого-то очень древнего ритуала, осененного золотой ветвью.
ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗОК
Нэздрэван, вещий конь
Вещий конь Нэздрэван — самый верный соратник Фэт-Фрумоса, без которого герой не смог бы совершать свои знаменитые подвиги. Обычно Нэздрэван скрывается в царской конюшне под видом самой исхудалой и ободранной клячи, и Фэт-Фрумос обнаруживает его либо благодаря интуиции, либо из-за подсказки какой-нибудь зыны. Чтобы конь приобрел истинный облик, за ним нужно много дней ухаживать собственноручно, не жалея сил, кормить отборным зерном, мыть и причесывать — зачастую это становится первым испытанием для царского сына, привыкшего к помощи слуг.
Когда Нэздрэван сбрасывает маскировку, выясняется, что он крылат — причем в некоторых сказках у него не два крыла, а четыре, семь или двенадцать, — питается углями, летает со скоростью ветра или мысли и может предсказывать будущее. Из одной ноздри выдувает холодный ветер, из другой — горячий. И разумеется, умеет говорить и давать мудрые советы, которые иной раз намного важнее прочих волшебных особенностей. Нэздрэван — умелый боец (недаром его опыт битв со змеями и прочими монстрами зачастую превосходит опыт Фэт-Фрумоса) и вполне способен сражаться самостоятельно, если хозяин ранен или убит.
Năzdrăvan в буквальном смысле означает ne zdravăn, «ненормальный», «не такой, как все». Фактически всех волшебных помощников героя любой румынской сказки можно назвать «нэздрэванами», пусть они и не слишком похожи друг на друга.
Крылатые кони. Этрусская терракотовая скульптура
Ulrich Mayring / Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0 Unported
В целом образ коня в румынских сказках, преданиях, песнях и так далее встречается очень часто. В мифологическом смысле у этого животного противоречивый статус. С одной стороны, конь считался проклятым (обреченным вечно испытывать голод), и версий проклятия было несколько: то ли в ту ночь, когда Богоматерь рожала младенца Христа, конь непочтительным образом продолжал поедать овес; то ли первым, кто его оседлал и тем самым лишил чистоты, была Ева; то ли дьявол вылепил его из земли, которую добыл со дна мира (и потому, если идет речь о том, что дьявол вселился в какое-нибудь домашнее животное, конь окажется первым в списке подозреваемых). С другой стороны, в румынском фольклоре лошади занимают очень важное и во многом почтительное место: они прислуживают святым, им посвящены песни, баллады, колядки, и мало какая сказка про Фэт-Фрумоса обойдется без верного говорящего скакуна. Возможно, почтение к лошадям уходит корнями в давние времена, предшествующие римскому завоеванию, и связано с уже упоминавшимся культом Фракийского всадника.
Овидиу Бырля делит остальных второстепенных персонажей на две группы, выделяя категорию «Необычные товарищи» (tovarășii năzdrăvani), в которой у каждого героя какое-то определенное качество усилено до нечеловеческих масштабов[23].
Флэмынзилэ, воплощение голода
Это существо великанского роста, иссохшее, словно копченая рыба, — кожа да кости. Глаза у него запавшие и сияют, как светлячки во тьме. Флэмынзилэ постоянно в поисках еды, он пожирает все, что увидит, — даже землю — и все равно стонет, дескать, умираю от голода. Он такой худющий, что всякая одежда с него падает, ребра можно без труда пересчитать, а желудок кажется прилипшим к хребту. Там, где прошел Флэмынзилэ, начинается голод.
