– Ты… – пробормотал он потерянно. – Ты молодец, Нора. Мне пора.
Когда он развернулся и ушёл, оставив нас троих в недоумении, я увидела, как его рука потянулась во внутренний карман куртки, где у него всегда хранились самокрутки с марихуаной.
Я ещё подумала тогда, мол, бывает – все творческие люди подвержены небольшой «шизе», поэтому вскоре моё внимание снова переключилось на беседу с Майком и Генри, хотя где-то глубоко внутри во мне что-то скреблось. Я всегда старалась не быть курицей-наседкой, не быть навязчивой, слишком обеспокоенной, что в противном случае граничило бы с помешательством, как у какой-нибудь типичной мамочки. Я была его подругой, а дело друзей – всего лишь приглядывать друг за другом. Я так сильно уважала Клода и так яро запрещала себе наседать на него, что перестала подмечать детали, вовремя не увидев на горизонте ту приближающуюся наклонную, по которой вскоре скатилась его жизнь.
После выставки я написала ему, всё ли у него в порядке, на что он ответил мне кивающим анимационным смайликом. После этого мы не общались с ним недели три, пока не случилось нечто из ряда вон выходящее.
Обычно я не читала журналы и уж тем более газеты, предпочитая им более духовную пищу для ума, однако не смогла пройти мимо газетного киоска, в котором продавался выпуск одной очень скандальной жёлтой газеты с заголовком на обложке: «Вдохновился ли Клод Гарднер Джией Мари Каранджи[2]? О съёмках в наркотическом угаре».
Казалось бы, что общего у молодого восходящего актёра и давно скончавшейся от СПИДа модели? Так я думала, как-то непроизвольно игнорируя второе предложение заголовка, словно пытаясь защитить себя от этой абсурдной информации. Но, получается, если я пыталась защитить себя от неё, значит, что где-то подсознательно я допускала такую мысль о Клоде? Значит, подсознательно я догадывалась, что он способен на подобное? Я понятия не имела, как ответить себе на этот вопрос, поэтому, с надеждой ссылаясь на ненадёжный источник в виде данной газетёнки, решила тут же позвонить Клоду.
Судя по его хриплому низкому голосу, минутами ранее он спал, но мне было плевать.
– Пожалуйста, скажи, что это всё неправда, – вместо приветствия сказала я.
Клод моментально понял, о чём речь.
– Нора, всё не так, как это расписывают в СМИ.
– Тогда как? Новость всегда имеет под собой какое-то основание, инфоповод не берётся с небес, тебе ли не знать?
Клод вздохнул на том конце трубки.
– Послушай, давай не сейчас. Я чертовски устал.
– Не оставляй меня с этим.
– Ну, хорошо. Приезжай завтра на съёмки. Я предупрежу, и тебя пропустят. И, пожалуйста, – он устало протянул последнее слово, – больше не читай ничего из того, что пишут об этой ситуации.
Конечно, я прочитала.
Прежде всего я купила эту несчастную газетёнку и пробежалась глазами по первой полосе, где и был размещён материал о Клоде. Он был кратенький, но представлял собой основную «выжимку», рисующую ситуацию следующим образом: Клод заявился на съёмки, находясь в состоянии наркотического опьянения; он был подозрительно гиперактивным, постоянно выдумывал реплики и мешал процессу, влезая в кадр, когда снимали не его; когда это поведение надоело режиссёру, тот высказал Клоду пару нелестных слов о его неподобающем поведении, на что Клод плюнул ему в лицо, порвал сценарий и покинул площадку. В самом последнем абзаце говорилось о том, что никто не собирается разрывать с ним контракт, хотя этот вопрос определённо ставился на рассмотрение.
В Интернете писали совсем иное. Писали о том, что якобы Клод скурил прямо на съёмках два косяка какой-то неопределённой «зелени» и начал проявлять признаки девиантного поведения в виде препятствия процессу съёмок под предлогом того, что ему не нравился уже давно утверждённый сценарий. Здесь он уже не плюнул в лицо режиссёру, а выплеснул на него стакан воды, после чего поспешил покинуть съёмочную площадку.
Да, я обещала себе не делать поспешных выводов и не верить всему написанному на слово, но мощный диссонанс всё равно ударил по мне, как битой, и первые несколько секунд после осмысленной мозгом информации я стояла в ступоре прямо посреди улицы и уже начинала чувствовать, как на виски давит неприятное ощущение вплоть до потемнения в глазах.
Я слышала много историй об абсурдном поведении звёзд на публике и каждый раз не бралась судить о той или иной ситуации, потому что саму правду, которую никак не передают новостные сводки (хотя отчаянно пытаются), никто так и не узнает. Однако я была склонна считать, что в конфликте всегда виноваты обе стороны хотя бы потому, что ни одна из них не применила самую верную тактику – дипломатический подход. Понятное дело, не все владеют навыками дипломатии, но всем знакомо понятие компромисса. Некоторые считают компромисс своего рода проституцией из-за неумения выразить свою позицию и неумения придерживаться её до победного конца, но я относила саму суть компромисса к выигрышному варианту развития событий, потому что только так человек сможет остаться человеком понимающим и эмпатичным, и победа будет прежде всего для себя самого.
Что произошло в случае с Клодом было загадкой. Я не бралась судить, ничего не зная, и это незнание мучило меня вплоть до той секунды, пока я не подошла к съёмочной площадке. Мне повесили на шею бейджик с надписью «ассистент», и я пошла по направлению к основному разворачивающемуся действу недалеко от павильона. Клод доигрывал сцену, в которой он шёл по улице мимо многочисленных бутиков рядом с милой девушкой. Они о чём-то разговаривали и улыбались. Увидев улыбку Клода, от моего сердца отлегло, потому что именно эта улыбка всегда символизировала для меня одно – что всё в полном порядке.
Когда прозвучало «стоп, снято», спустя пару минут Клод подошёл ко мне, на ходу прикуривая сигарету.
– Отойдём, – сразу же кивнул он в сторону.
Мы встали в теньке, спрятавшись от палящего солнца.
– Ну и?
Клод какое-то время молчал, сосредоточенно смотря вниз и обмозговывая, что мне сказать.
– Как я уже говорил, всё не так, как об этом пишут. – Наконец он посмотрел на меня и выдохнул струйку сизого дыма. – Мой коллега по фильму предложил мне выкурить косячок в перерыве.
– Косячок?! На съёмках?!..
– Погоди же ты, – с нажимом произнёс он. – Мы делали это в моём трейлере. Мы немного расслабились, стали чуть бодрее, активнее. Признаю, было дело – мы немного отошли от сценария, немного сымпровизировали… К сожалению, режиссёру это не понравилось и он решил перейти на личности, чего я от него никак не ожидал. Ну я и толкнул его плечом, когда уходил, и покинул съёмки.
К концу рассказа я уже хваталась за голову.
– Естественно, ему не понравилось! Кто в здравом уме вообще позволяет себе баловаться наркотиками на работе?
– Я знаю, это плохо, но… Мне было нужно, понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– А я этого и не жду. Просто иногда такое бывает.
– В последнее время ты стал часто налегать на травку. Я долго молчала, но теперь не буду. Всё это чушь собачья, что она якобы помогает в повышении сенсорной активности. Единственное, что она делает – это туманит мозги и вызывает привыкание.
– Речь не об этом. Речь о ситуации. А ситуация такова, что в итоге всё закончилось хорошо. Режиссёр оттаял и в довольно сдержанных тонах мы обоюдно извинились. Мы по-прежнему в нормальных отношениях.
– И это, чёрт возьми, чудо! – В недовольстве я тяжело выдохнула.
Повисло молчание. Я слышала, как с тихим шипением сгорает табак с каждой затяжкой Клода и смотрела на него, стоявшего передо мной, но почему-то так и не покаявшегося в полной мере.
Я отвлеклась на свои мысли, а когда вынырнула из них, увидела у Клода тот же самый опустошённый взгляд, что и на выставке пару недель назад.
Я обернулась.
За моей спиной, метрах в тридцати шли двое мужчин, среди которых был режиссёр снимаемой кинокартины. Второго я не знала, но отчётливо помнила, что именно его лицо я видела на выставке, когда точно так же оборачивалась на толпу через плечо. Удивительное совпадение.
