Было обидно, противно и горько.

Никогда, никогда больше не буду относиться к другим людям с предубеждением!

Библиотека поразила размерами. Стеллажи, забитые книгами, устремлялись к высокому потолку. Несколько добротных рабочих столов из тёмного дерева так и манили сесть и написать литературный шедевр про селянку с редким именем Лебедина. Удобные кресла и небольшие светильники над каждым обещали уют и вдохновение. Мраморные полы дышали холодом. На них замерли мозаичные изображения свирепых существ. Я от всей души надеялась, что мифическими, ведь даже в таком плоском и отполированном до блеска виде они смотрелись устрашающе. Огромные осёдланные пауки-скорпионы среди барханов, гигантские клыкастые медведи на фоне закованных во льды вершин, ящеры высотой с человека, крадущиеся по болотам.

Внимание привлекла огромная карта, висящая на противоположной стене. Я пробежалась пальцами по плотному тиснению. Ну здравствуй, другой мир. Не такой уж ты и большой, всего три материка. Один на севере, второй на юге, третий, самый крупный и вытянутый, посередине. Я попыталась прочитать обозначения на карте. Естественно, ничего не получилось. Местная крючковатая письменность показалась совершенно чуждой. Я даже не смогла опознать отдельные буквы. О том, чтобы понять, в Альмендри́и я или нет, даже речи не шло. Рядом висели другие карты, более подробные, можно предположить, что той страны, в которой я находилась. Не понятны ни размеры, ни название.

Поиск по книгам никаких результатов не принёс. Иллюстрации попадались нечасто. Правда, одна книга с изображениями разных животных особенно выделялась яркими и правдоподобными картинками. Названий этих зверей я не знала, поэтому справочник ничем не помог.

«Можно взять эту книгу, показать кому-то и узнать названия животных. Попробовать соотнести звуки и надписи, отследить закономерности», – предложил Разум.

«А если книги брать запрещено, и нас накажут за самовольство?» – засомневалась Осторожность.

«Да разве кто-то захочет нас обидеть? Для чего? Мы же никому ничего плохого не сделали!» – воскликнула Наивность.

«Да уж, таки хорошо, что никто никого не обижает просто так!» – весело воскликнул Сарказм.

На это даже Наивность ничего не ответила.

Пришлось вернуться в свою комнату-пенал. Если где-то потребовалась бы иллюстрация слова «аскетичность», то фото этой комнаты не приняли бы, ибо дело обстояло гораздо хуже. Тут имелись только кровать и две плетёные корзины под ней вместо шкафа. Их я сначала даже не заметила. Ширина комнаты была такова, что я доставала до обеих стен, раскинув руки. Длина – около трёх метров. На дальней стене сочилось мутным светом узкое – в три ладони шириной – окно с цветным, жёлтым стеклом. Оно не выглядело особо кустарным, но цвет имело несколько непривычный.

Вскоре ко мне постучалась девочка и передала объёмный свёрток.

– Ты где была? Тебя искала Домоправительница, чтобы вещи отдать. Вот, возьми.

Я закивала, выражая благодарность, а потом осторожно погладила её по тыльной стороне ладони.

– Спасибо! – сказала я, хотя и знала, что она ничего не поймёт.

– Ты чего, ластишься, что ли? – удивилась она.

Я неуверенно кивнула. Вдруг девочка улыбнулась и слегка неловко погладила меня по голове. А затем убежала.

С интересом вывалила содержимое свёртка на кровать. Да уж, не сокровища. Запасное платье-чехол, две рубашки, трое панталон, тёплая кофта, одна глухая фланелевая ночнушка, зубная щётка и порошок в маленькой коробочке (аллилуйя!), ещё какой-то непонятный предмет, фонящий магией – видимо, артефакт. Два полотенца, деревянный гребень с длинными зубцами, три пары носков, ещё один передник и брусок мутного мыла с не самым приятным запахом в другой деревянной коробочке. Всё. Даже запасной пары обуви не было, а ведь вредно всё время носить одну и ту же. Сложила свой договор и остальное в корзины под кроватью и села, уставившись на стену перед собой.

Раньше я бы на такие вещи даже не посмотрела, но они, бесспорно, привлекали больше, чем перспектива ходить голышом.

«Мы обречены влачить жалкое существование до конца своих безрадостных дней», – с подвыванием запричитало Отчаяние.

Ему никто не ответил. Я легла на жёсткую постель с грубым бельём и разрыдалась.

«Не надо реветь! Завтра обследуем замок и выясним, что к чему», – сказал Разум.

«Наша жизнь бессмысленна и безрадостна. Мы – лишь жалкая песчинка в жерновах судьбы. Счастье никогда не улыбнётся нам. Мы обречены вечно прозябать под сенью бесконечных неудач!» – не унималось Отчаяние.

«Руки-ноги есть, голова на месте. Мы сыты, здоровы, одеты, обуты и размещены в индивидуальных стилизованных под средневековье апартаментах. Перед нами целый новый магический мир, который нам ещё предстоит исследовать! Да нам вообще повезло!» – подал голос Оптимизм.

«Действительно, просто-таки нереальное везение!» – согласился с ним Сарказм.

«Давайте лучше спать. Завтра предстоит нелёгкий день», – сказал Разум.

«Очередной безрадостный день…» – прошелестело Отчаяние.

«В котором нам обязательно повезёт», – совсем тихо прошептал Оптимизм.

И я уснула. Прямо в платье.

За что и поплатилась уже на следующее утро.

– Ты что, в хлеву валялась? Что за вид? – орала на меня Домоправительница.

Мне было не до её криков, жутко хотелось в туалет. Вчера перед сном я в ванную комнату не заглянула, и сегодня об этом активно жалела.

«Пока сдерживаю натиск, но я бессилен против гравитации! – взволнованно сказал Организм. – Ещё немного, и я за себя не отвечаю!».

«Я приказываю тебе держаться!» – суровым тоном велел Разум.

«Таки шо ещё ты имеешь ему приказать? Отменить физиологию?» – ехидно спросил Сарказм.

Домомучительница что-то ещё вещала на повышенных тонах, но я была сосредоточена только на одном: дотерпеть. В конце концов дождалась короткой паузы в её тираде, коротко промычала что-то согласное и бросилась в сторону туалета. Три вожделенные кабинки для раздумий с каменными чашами под ногами, такие непривычные и такие желанные! Я залетела в первую попавшуюся и закрыла за собой дверь.

– А ну-ка мигом выходи оттуда! – яростно взревела бабища снаружи.

Ответом ей стало виноватое журчание. Я бы честно дослушала её до конца, если бы не крайняя нужда. Стоило выйти из кабинки, как на меня обрушился град слов и ударов тростью.

– Убогая, своенравная, жалкая непослушная лентяйка! Будешь намывать уборные! – не унималась она, стегая меня палкой по ногам.

Ну это уж слишком!

– Я что, виновата, что вы на меня орать решили с утра пораньше, не дав даже отлучиться в уборную! Кружевная Жаба! – сердито воскликнула я, с изяществом горной козы отпрыгивая от очередного удара.

– А ну не смей на меня блеять! Уродина бледноглазая! – заорала она в ответ.

В этот момент я разозлилась по-настоящему.

Свет в ванной комнате и коридоре вспыхнул, рассыпался искрами и потух.

«Мы можем её придушить… прямо сейчас… за то, что она посмела поднять на нас руку…» – змеёй зашипела Тьма.

Нет, это уже за гранью. Убивать за грубость – это слишком.

В помещении стало жутковато, и остальные попятились.

– Ой, не вяжитесь с ней! Мало ли какая скверна в этой бледноглазой! Проклятое семя! – запричитала луковая бабка.

А я вдруг поняла, что да, могу и проклясть. Верно бабка говорит.

Домомучительница стушевалась. Я воспользовалась паузой. Задрав голову и печатая шаг, вышла из ванной, взяла ведро с тряпкой и отправилась в библиотеку. Может, оно и на руку, что меня считают юродивой. Мыть туалеты полтора года желания не возникло. А зубы почищу, когда все разойдутся. Аппетит пропал, поэтому на завтрак решила не ходить.

Когда бабища нашла меня пару часов спустя, я аккуратно и очень бережно, едва влажной тряпочкой, протирала стеллажи и старые фолианты на них. Она, кажется, хотела сделать замечание, но сдержалась. Только с подозрением, опаской и затаённой ненавистью наблюдала за моими движениями. Я не торопилась, но и не медлила. Вынимала с полок книги, протирала запылённые поверхности, затем отдельной тряпицей – сами фолианты. Обратно устанавливала в том же порядке, мало ли, может, тут есть система?