– Хвала небесам! – кричит в ответ хозяин гостиницы, и они с девчонкой лезут к нему вверх по склону. Хозяин вертит головой, щурится в тусклом свете. – Где он?

– Вот, – говорит Виктор. – Вы только посмотрите, какое чудо! – Длинный, вытянутый вперед череп. Черные ласты, а может, плавники. Он предвкушает, как они изумятся, как иззавидуются его удаче.

Хозяин гостиницы впивается в него диким взглядом.

– А Уилбур? Где Уилбур?

Виктор закусывает губу. Он совсем позабыл о мальчике, позабыл, что где-то внизу, под массами черной чавкающей земли, погребено его мертвое тело.

– Мне ужасно жаль… – Виктор запинается. – У него не было ни малейшего шанса, сами же видели, что творится. Оползень сошел в мгновение…

Хозяин гостиницы делает к нему шаг. Долю секунды Виктор пугается, что тот намеревается ударить его. Но нет, руки мужчины безвольно свисают вдоль тела, челюсть расслаблена, и только боль искажает его измученное лицо. Виктор отходит в сторонку и наблюдает, как мужчина с девочкой ползут вдоль склона, выкликая имя мальчика, разгребают рыхлую землю, скребут пальцами, втыкают прутики. Он хочет сказать им, что все бесполезно, что мальчик наверняка уже мертв. Он оглядывается, видит, что вода уже подкрадывается. Сколько у него времени? Если никто не поможет, его находку унесет в открытое море – и прости-прощай великое открытие. Слабый крик вырывается из его горла. Его шанс, единственный шанс урвать у судьбы почет и славу тает на глазах.

Он лихорадочно шарит по карманам в поиске карандаша и бумаги, кое-как царапает на листке цифры и размахивает им перед носом у двух грузчиков с мощными ручищами:

– Десять фунтов, нет, двадцать!

Они переминаются с ноги на ногу, но в конце концов кивают, и он ведет их к своей находке. Молотки звенят о камень, веревки скрипят, натягиваются. Дождь смывает с чудовища облепившую его грязь, и Виктор видит, что скелет в идеальной сохранности, он и вообразить не мог, что такое бывает: ребра, хребет, ласты – все на месте. Они подтыкают остов кольями, закрепляют веревками, потом еще веревками, а Виктор бегает вокруг в диком страхе, как бы от их усердия находка не раскололась надвое. Лошади в нетерпении выбивают копытами комья глины, их жилы натянуты как канаты, головы в тусклом свете фонарей отбрасывают пугающие тени. Протяжный стон: то ли человеческий, то ли животный – Виктору нет дела. Волны ревут, вода наступает.

– Надо возвращаться. Прилив, – кричит один грузчик, вода уже бурлит у их щиколоток. Хозяин гостиницы с девочкой покорно поворачивают к городу, бредут с пустыми руками, с поникшими головами. Виктор смотрит, как их фонари удаляются, превращаясь в крохотные точки.

Но черта с два он уйдет с берега, он хватает за шиворот грузчика, когда тот пробует тронуть лошадей. Снова вытаскивает карандаш и бумагу, царапает несусветные суммы, те двое в раздумьях щелкают кнутами, но в конце концов, слава богу, соглашаются и с жутким треском вытаскивают из земли весь скелет. Виктор приплясывает от нетерпения, пока они привязывают скелет к подводе, ее деревянное днище прогибается под неимоверной тяжестью.

– Быстрее, – шепчет Виктор, потом кричит в полный голос: – Быстрее!

Приливные воды уже доходят ему до бедер, волны норовят утащить его в сторону. Вода бурлит пеной уже у самого пояса.

– Дайте сам привяжу, – кричит он этим двоим и только сейчас замечает, как они испуганы, как беспокойны лошади, белки их выпученных глаз поблескивают в неверном свете фонарей.

Они с трудом пробиваются вперед среди бушующих волн, Виктор сидит на подводе, вода бешено бьется в ее борта. Ночь, как на грех, темная и промозглая. Он весь трясется, сырой холод моря пробирает его до костей. Он в грязи с головы до ног, она застряла в его волосах, налипла на уши. Он склоняет голову и баюкает остов своего исполина, как любящая мать – младенца.

Ножи звякают по фарфору. Рыбный пирог, еще не остывший, весь утыкан костями. Виктор вытаскивает воткнувшуюся в десну тоненькую прозрачную пику рыбьей косточки и откладывает на край тарелки. Мейбл не поднимает на него глаз, не разговаривает с ним. Они едва перемолвились словом с момента, когда он ввалился в их комнату, до костей промокший, истекающий грязью. Он-то надеялся, что она побежит с ним посмотреть, как его исполина сгружают с подводы прямо на улице, у дверей лавки, а она только отшатнулась от него и замотала головой. Это он в одиночку торчал под дождем и торговался с лавочником о цене, в одиночку раздавал указания десятерым грузчикам, пока те стаскивали остов вниз по замшелым ступеням в погреб под лавкой. Будь его, Виктора, воля, он велел бы затащить драгоценную находку к ним в комнату или устроился бы на ночлег прямо в погребе под боком у исполина.

От возбуждения у него дергается и подпрыгивает колено.

– Веришь ли ты? – шепчет он Мейбл. – Мое чудовище! Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь его. Оно восхитительно. Оно станет величайшей находкой со времен Plesiosaurus Вильяма Конибира.

– Не Конибира, а Мэри Эннинг, – тихо возражает ему Мейбл.

– Прошу прощения?

– Этого Plesiosaurus обнаружила Мэри Эннинг.

– Не надо придирок, – говорит он. – Конибир составил его описание, ведь так? – Он похлопывает ее по руке. – Очень скоро, может, уже завтра, сюда налетят газетчики. Ученые мужи! Палеонтологи. – Глубокий вдох, от восторга у него перехватывает горло. – Королевское общество! Ох, что начнется, когда они прослышат!

– Капустки? – предлагает хозяин гостиницы, поднося им соусник с разваренными до желтизны овощами.

Виктор хлопает себя по лбу от мысли: «Что, если в погребе ему угрожает опасность? Вдруг они продадут его?»

– Капустки? – снова вопрошает хозяин гостиницы. Глаза его красны, посеревшие щеки ввалились.

– Благодарю вас, Джеймс, – отвечает ему Мейбл и смотрит на него участливо, почти с любовью. Когда он пододвигается, чтобы положить капусту ей на тарелку, его пальцы легонько прикасаются к ее. Надо же, а он весьма привлекательный мужчина, удивленно думает Виктор.

– Боюсь, уже не осилю, Джеймс, – говорит Виктор, похлопывая себя по животу. – С меня уже достаточно.

Мужчина с поклоном отходит от их стола. Виктор замечает, что Мейбл провожает его глазами, следит за его перемещениями по столовой. Она создание добросердечное, говорит себе Виктор; она просто сострадает ему из-за гибели его племянника.

– Уверен, это новый вид в семействе Plesiosaurus. Если я прав, пожалуй, назову его Plesiosaurus V. Crispus.

Виктор выжидательно замолкает. Его жена сосредоточенно изучает овощи у себя в тарелке. Молчит, даже не дернулась.

– Знаю, знаю, я обещал назвать его…

– И почему это мужчинам надо вечно во все соваться? – перебивает его Мейбл.

Никогда прежде Виктор не слышал у нее такого тона.

– Прости, дорогая, ты о чем?

– Я говорю: и почему это мужчины не могут оставить все как есть? Почему им обязательно надо за все хвататься и…

Он протирает губы салфеткой.

– А-а-а, так ты о мальчике, да?

Она бросает на стол нож и вилку. Он в удивлении замечает слезы в уголках ее глаз.

– Мерзкое это дело, дурное, я так считаю. И решила, что оплачу ему пышные похороны для мальчика, достойные джентльмена. С плакальщиками, настоящим катафалком…

– И это вернет мальчика? – Он в раздражении дергает себя за галстук. – Вряд ли я виноват в том, что сошел оползень. А ты смотришь на меня волком, будто я какой-нибудь убийца. – Он передергивается от своих слов. – Это всего лишь злополучие, что мальчик оказался втянут во все это. Проживешь на свете подольше – сама поймешь, что людям частенько приходится платить за прогресс своими жизнями. Люди гибнут, когда возводят грандиозные мосты, когда колонизуют новые земли. Такое случается.

Ее рот сжимается в тонкую нитку, в уголках губ проступает кровь.

Его осеняет некая мысль, и он едва подавляет внезапный позыв рассмеяться.