– А с ней-то что было не так?

– Есть перестала.

Хелен засовывает руки в карманы.

– Так он что, священник? С виду похож.

– У него нечто вроде церкви, так я думаю, – отвечает Мюррей. – Во всяком случае, люди к нему приходят и слушают его.

– Какие такие люди?

– Да не знаю я, какие, – отмахивается Мюррей. – Просто слышал, и все.

– Ну и что он будет делать? – не отстает Хелен. – Молитвы, что ли, читать? Сдается мне, Джо нужно что-то посущественнее молитвы. Да и тебе – тоже.

Она помогает Мюррею натянуть куртку, застегивает доверху молнию и поднимает ему воротник.

– Раз уж он здесь, – говорит Мюррей, – давай хотя бы выслушаем, что он скажет.

Снаружи сырой зимний полдень, над двором и пустырем перед ним повисла ледяная, промозглая мгла. Хелен с Мюрреем возвращаются в дом, входят через переднее крыльцо, идут в кухню, где за столом сидит приглашенный Мюрреем Крауленд, высокий сухощавый мужчина. Он встает и за руку здоровается с обоими Оксбарроусами, потом надевает на нос очки и рассматривает синяк Мюррея.

– Болезненный, похоже, – говорит он.

– Было бы еще хуже, кабы Джо нарочно его приложил, – отзывается Хелен.

– Бросьте, именно что нарочно, – возражает Крауленд. – Тут и вопроса нет.

– Я все думаю, что это мы, наверное, сделали что-то такое, – задумчиво изрекает Мюррей, – или, наоборот, не сделали.

Крауленд решительно мотает головой и кивком указывает Мюррею на стул.

– Нет, – говорит он. – Как я уже сказал вам по телефону, ваша единственная ошибка в том, что вы пытались договориться с этим, вот и все.

– С чем этим? – переспрашивает Хелен.

– С демоном, который сидит у Джо внутри.

Хелен насмешливо фыркает, Мюррей бросает на нее укоризненный взгляд.

– Прошу тебя, Хелен, давай лучше послушаем.

Крауленд смотрит на добермана, греющегося у печки с самым несчастным видом, задняя лапа у него забинтована.

– Неужели вы думаете, Хелен, что это Джо подбил лапу вашей собаке? – обращается к ней Крауленд. – Неужели вы считаете, что он способен на такое?

– Нет, тот Джо, которого я знаю, неспособен.

– Я тоже так думаю, – подтверждает Крауленд.

– Но это еще не означает, будто в него что-то вселилось, – стоит на своем Хелен, – а только что он болен.

Крауленд не скрывает снисходительной усмешки.

– Если вы не готовы мне поверить и предпочитаете искать другое объяснение, это целиком ваше право, – говорит он. – Хотя вы только осложните для Джо все дело, а ведь мы именно что Джо пытаемся помочь. От правды ему будет куда больше пользы, чем от всего, что бы вы там ни придумали, уж поверьте мне.

– Он так хорошо справлялся, – сетует Мюррей, прикуривая сигарету. – Почти год молодцом держался. Поверить не могу, что после такого перерыва он снова взялся за старое.

– Интересно знать, почему, ведь не из-за бисквитов, которые вы выпекли ему за хорошее поведение? – возражает Крауленд.

– Да потому что он всегда говорил нам, что намного лучше чувствует себя без выпивки, – снова вступает Хелен. – С чего бы ему вдруг захотеть снова к ней вернуться?

– Так это не он захотел, а демон, который в нем сидит, – говорит Крауленд. – Потому что Джо не слушался его, и тот начал безобразить, чтобы его услышали.

– Но с какой стати нашему Джо вообще его слушаться, этого демона? – вопрошает Мюррей.

Крауленд снимает очки, кладет на стол. Я замечаю, что его лицо и руки тоже покрыты старыми рубцами и шрамами, точь-в-точь как у Джо, когда он пришел ко мне в церковь Святого Петра.

– Нам надо отнестись к Джо как к ребенку, – говорит он. – К ребенку, который попал под дурное влияние. И он больше не будет прислушиваться к вам, не будет стараться угодить вам, каких бы наград вы ему ни посулили.

– И что же нам делать?

– Да очень просто, – отвечает Крауленд. – Мы устраним дурное влияние.

– Как устраним? – спрашивает Мюррей.

Крауленд задумчиво обводит взглядом обоих.

– Есть в лесах определенные растения, которые в это время года невыносимы для терзающего Джо демона, – говорит Крауленд. – Если мы принесем их в дом, то изгоним из Джо его демона.

– Мы? – удивленно спрашивает Хелен.

– Я знаю кое-кого, кого можно позвать на подмогу, – говорит Крауленд. – Людей, понимающих, с чем вы имеете дело.

Наверху снова кричит Джо, то ли от боли, то ли его корчит от кошмаров.

– Зовите их, – решает Мюррей, – если лучшего выхода у нас нет.

– То-то и оно, что нет, – говорит Крауленд, встает и сжимает плечо Мюррея.

Крауленд уходит, а Мюррей с Хелен заводят спор.

И все еще продолжают спорить, когда темным и сырым зимним утром готовят на кухне завтрак и умудряются так переругаться, что Мюррей в сердцах на весь день запирается у себя в мастерской, а Хелен – у себя на кухне.

Время снова сдвигается, и теперь Джо сидит за столом, а Хелен ставит перед ним миску с супом.

Но Джо не притрагивается к еде.

Он упорно отказывается есть, как маленький ребенок, каким считает его Крауленд.

А сейчас суп уже разлит по полу, рядом валяются черепки керамической миски.

Задняя дверь открыта.

А вон Джо, он перелезает через ограду, стараясь побыстрее смыться.

Еще через некоторое время Джо в бесчувствии валяется на дворе.

Хелен поднимает его.

Мюррей держит его голову под краном на кухне.

Джо силой водворяют в его комнату.

Снаружи под его дверью лает доберман, все громче и громче.

Потом скулит.

А вот кричит Хелен, зовет Мюррея.

Доберман с перерезанным горлом.

Джо размахивает ножом, Хелен пытается отнять его.

Хелен оборачивает полотенцем порезанную кровоточащую руку.

Мюррей изо всех сил подпирает дверь в комнату Джо. Джо просит, чтобы его выпустили, его обуревает отчаянное желание попросить прощения.

Мюррей гвоздями заколачивает дверь Джо.

Перевязанная рука Хелен набухает кровью.

Мюррей везет ее в больницу. Фургон катится по дорожке, у него светит только одна фара, желтый кружок света прыгает по стволам голых деревьев.

Я наблюдаю, как они сворачивают на дорогу, а последний свет дня тем временем растворяется в снегопаде, который зарядил не на шутку; снег валит тяжелыми хлопьями, тут же слипается и одевает белым саваном все, на что падает.

Наверху Джо громко зовет Мюррея и со всей силы трясет дверную ручку, потом в бессильном отчаянии принимается крушить мебель. Он переходит от ярости к сожалениям, потом к изъявлениям глубочайшего почтения, он то выкрикивает мольбы, то угрозы, пока, выбившись из сил, не забывается сном. Он даже не шевелится, когда Мюррей, в одиночестве вернувшись из больницы, заходит к нему, а потом спускается вниз, закуривает сигарету и начинает звонить Крауленду.

Теперь я вижу следующий день: метет поземка, стоит тишина. Небо бесцветное, как лист бумаги.

Двери в мастерскую открыты, в следующий момент я вижу, что Мюррей выходит, неся перед собой стремянку. По дороге на переднее крыльцо останавливается подождать трех мужчин, спускающихся по склону холма от питомника. Крауленд и с ним еще двое – по виду их можно принять за его сыновей.

До меня доходит, что это их голоса я, скорее всего, слышал, когда подъехал к Солеварной ферме. Тем временем они проходят в ворота, у каждого в руках по охапке веток остролиста.

Теперь голоса доносятся еще c другой стороны, я вижу с дюжину людей, они сходят с дороги и сворачивают на дорожку к дому. Одеты они так же, как я: шапки надвинуты до самых глаз, на шеях намотаны шарфы, на пальто корки намерзшего льда, как у овцы, которая попалась мне по дороге сюда. У них тоже в руках большие охапки хвойных веток, и они заносят все это в дом. Разнообразные хвойные ветки и молодые побеги, которые наломали в живых изгородях, в лесу, а может, и в собственном саду. Гирлянды, которые сплели собственноручно, украсили веселыми рожицами и фигурками зверушек, которые виднеются сквозь хвойные ветки.