Ефим медленно, корпусом, склонился к коленям, и распрямился неспешно. Был он человек сугубо штатский. Форма – вся в морщинах и складках, весела на нём. Одно плечо было ниже другого, длинные пальцы узких кистей лениво сжимались –разжимались. На лице было некое брезгливое выражение, похожее на то, что мне приходилось наблюдать в детстве, в Фергане и по пути к ней, а похоже – в зоопарке, на лицах верблюдов, язык не поворачивается, назвать их «мордами»! Глаза Ефима, жёлтые, обычно скорбные, сейчас были ироничными:

– Можно и вор вам… – чётко, но лениво произнёс Ефим. Но правильно пишется «Борман», с одним «р» – и сел.

–Встать! – рявкнул каплей – Издеваться!?

Ефим, так же неспешно, поднялся, молча пожал плечами. Дрожащим от бешенства голосом замполит сказал:

–Ефим Самуилович?

Ефим кивнул. Комбат глядел на него с прищуром, в глазах было скрываемое веселье, которое он хотел скрыть от замполита, но показать и Ефиму, и нам троим.

Коля не обращал внимания, на не касавшееся его происходящее, думая о своём. Юрка моргнул голубыми глазищами на бледном до синевы, плаксивом, большеротом лице. Слушал он не без заинтересованности. Я весь подобрался, сжался, ловил каждое слово, следил за мимикой лиц, выражением глаз. То был цирк – салага и всемогущий замполит, которому не то что сказать что-то не так, посмотреть не так – нельзя было.

– Образование средне-техническое…прекрасно…мастер термического цеха…К печи что ли его приставить? Но какой из него кок? Неряшлив, медлителен., ленив, судя по виду…

Ефим молча кивал на каждое слово замполита, а взгляд его стал излучать неустрашимую силу. Тут вмешался командир, обращаясь к замполиту:

–Аврамов! Я его отобрал для службы ПФС, лично обучу и два года буду абсолютно спокоен – грамма не позволит уворовать!

Замполит как-то угас, но злость ещё душила его, и он попытался ещё куснуть противника:

– Борман…национальность?

–Москвич, товарищ капитан-лейтенант! – Чётко отрапортовал Ефим.

Замполит начал приподниматься со стула, сипя:

–Издеваетесь, мтрос?

–Считаю, что Вы надо мной издеваетесь, товарищ капитан-лейтенант. Перед вами анкета, в которой всё про меня написано и фамилия чётко напечатана, и национальность – еврей. Подтверждаю, что я не немец, не калмык, и не чукча, а русский еврей, родившийся в Москве.

–Гордитесь?

–Горжусь, есть чем гордиться.

Махнув рукой, замполит продолжил работу:

–Шмуль Юрий Моисеевич

Юра неловко встал. Был он ужасно нескладным. Отвечал тихим голосом, чётко выговаривая каждый слог.

–Национальность…русский?! Быть такого не может! Что скажите, Шмуль?!

–Так в свидетельстве с рождения было написано, так и в паспорте значится.

Шмуль – ладно, но Моисеевич?!

–Оставь, запалит, всё бывает… – Вмешался командир., – Ты сам Аврамов…А парнишка хороший, робкий только, ничего, окрепнет, возмужает… Смотри, два курса московского физтеха! Чтобы поступить и продержаться, нужны способности и трудолюбие! А он ведь не бросил институт, а его призвали. У меня он через полтора года будет первоклассным специалистом!, лучшим оператором СОН, помощником приборного радиотехнического завода будет.

Закончив со Шмулем, замполит закурил и начал читать мою анкету. Тягучим вяловатым взглядом посмотрел мне в глаза, давая мне понять, что удивлён, что я не отвожу взгляд.

–Так, призван на год позже. Почему? Понятно, учился, но не доучился… Родился в Архангельске? Не москвич?

При первом же вопросе я распрямился как пружина, вытянулся по стойке, радуясь, что смотрюсь по строевому, подтянуто и опрятно. На последний вопрос ответил чётко:

–Не москвич по рождению, но призван из Москвы. Родился в Архангельске. С семьёй жил в Перми, Вологде, Самаре, Ростоке-на-Дону, а в эвакуации – в Фергане и Шадринске.

– Не Пермь и Самара, матрос, а?

–Города Молотов и Куйбышев, товарищ капитан-лейтенант!

–Теперь правильно…так… Одесское высшее мореходное училище, курсант, электромеханический факультет… Отчислен по собственному желанию? Ответьте искренне, самоволки были? Сколько?

–Зафиксированных две, товарищ капитан-лейтенант!

Он удивлённо поднял брови., но я продолжал:

–Длительность каждой по 45 суток…

–Сколько?! – Подпрыгнул замполит, а командир радостно улыбался и крутил лысой головой, щуря глаза.

–Две самоволки по 45 дней, за которые и был списан в числе группы, нарушивших дисциплину во время плавпрактики на судне Поти. Мы в горы ушли и пешком добирались. Хотели дойти через Кавказ и Крым до Одессы и превзойти подвиг Бендера и его сподвижника Воробьянинова. Не превзошли. В Керчи были отловлены и с позором были доставлены в экипаж родной мореходки. Но нас простили почему-то. Наказан был, без лишней строгости, только руководитель практики, который без ведома капитана выставил нас с вещичками на причал, превысив свои полномочия. Относительно второго случая – решил бросить мореходку, подал соответствующий рапорт. Командование медлило, тянуло… С учётом того, что пагонами мы не были отягощены – присягу с посвящением в мичманы дают пятикурсники, а лейтенантские пагоны запаса полагались лишь на шестом году, не счёл я преступным провести время ожидания не в опостылевшем экипаже, а в частных домиках в окрестностях Одессы, можно сказать, области с подругой и собутыльниками. Но пил я немного.

Мог бы я всего этого и не говорить, но мне весело, отчаянно. Не хотелось победы меньшей, чем у Бормана. Но не получилось. Смял меня замполит, неплохой психолог…

–Начинаю понимать – сказал он, вчитываясь в анкету. – Так, отец начальник ГУУЗиК Минморфлота…член…так-с…завпарткабинетом ГЭС-I… Скажите, матрос, что сей ГУУЗиК означает?

–Главное управление учебных заведений и кадров.

–А что есть ГЭС –I?

–Электростанция в Москве, которая в Кремль ток даёт!

–Да-а, с ы н о к…– Добреньким скрипом втоптал меня в доски казарменного пола под ногами замполит, но снова, в который раз, встрял спаситель-командир:

–Электромеханический факультет, три семестра, плав практика, слесарь-сборщик моторов на автозаводе! Пиши, замполит :оператор ПУАЗО в ПРТВ. Прекрасный будет приборист, а там погляжу.

Замполит заспорил:

–Анархиста неприкрытого берём, командир, да ещё куда! На станцию орудийной наводки, под сердце батареи!

–Ну, что ты! Какой же он анархист? Комсорг учебного отряда, а какой перед присягой концертик из ничего соорудил?! Маяковского импровизировал – слёзы из глаз текли. Помнишь? Мы же с тобой рядом стояли, видели, что слёзы в его глазах стояли настоящие! А сценка «Против хулигана»? Какие чудеса гибкости показал – каучук! Мостики, фляки, сальто, хождение на руках вокруг сцены? А пародия на строевую песню? Сам ведь всё сочинил! Мы же все ухохатывались… Берём?

–Бери, командир, да не замарайся… Чую – г….цом попахивает!

–Читал я в анкете его автобиографию, собственноручно написанную. Восхитился – каждое слово к месту и искренне, без оправданий. Поразил меня его почерк, словно я сам писал…Но мне такой текстик не сплести бы… Беру – и точка!

Командир встал, распахнул дверь в казарму, гаркнул:

–Батарея! Готовность номер один! – И мгновенно затопали сотни ног. Всё задвигалось, побежало на выход, на сопку, к боевым постам и расчётам! Обращаясь к каплею, капитан сказал:

–Товарищ капитан-лейтенант! Замените меня наверху! Час боевой учебной стрельбы. Я подбегу через четверть часа. – И побежал замполит, отмахнув ладонью «честь», как положено, выполнять приказ начальника.

Мы четверо топтались перед командиром, и были уже все влюблены в него, не жалели об учебке и не желали других мест службы… Ну, а замполита, думалось, стерпим как-нибудь, притрёмся! Было у меня предчувствие, что не долго этот замполит тут будет, и прав оказался. Больше мы не «беседовали» с ним. Уехал с женой и дочкой в отпуск и не вернёлся больше. Перевели в плавсостав флота. На его место приехал из Серероморска капитан Любенко, разжалованный аж из подполковников. Имел он прежде кресло в Политуправлении СФ. Был он гитарист, балалаечник, певун народных песен – душа нараспашку! Бывало, мы с ним выпивали с его холодном финском домике над ручьём… Ночи проводили в разговорах… Я пил совсем мало, а он по чёрному, плакал и клял несправедливость судьбы…