— Ты ведь не только сейчас догадался? — осторожно начал Максимофф, поднимая брови и забавно поджимая губы. В эту минуту он был похож на провинившегося щенка или на уточку с его пижамы. — То есть мои намёки не всегда понимают, но ты же не…

Эрик прервал сына жестом. Он просто поднял руку, и Ртуть заткнулся, что уже само по себе представляло картину если не странную, то уж точно необычную. Ну конечно, Эрик не тупица, он давно догадывался, что что-то не так и просто ждал доказательств. Вот и они. Повисла тишина. Леншерр не торопился её нарушать, в отличие от Питера, который в обществе отца вдруг стал слишком уж нерешительным и взволнованным.

— Я ничего не требую, — тихим и даже надтреснутым голосом проговорил парень, опуская взгляд. — Если это ничего не значит для тебя, я пойму. Правда. Будем по-старому, как будто и я ничего не знаю, и ты не в курсе. Знаешь, я не каждый день разбрасываюсь обещаниями молчать, потому что, знаешь ли, не особо умею это делать.

Под конец фразы голос всегда уверенного в себе Питера охрип окончательно. Он развёл руками, в широком, нервном жесте, которым словно пытался подтвердить свои слова. Он нервничал, и Леншерр понимал это. Конечно, ничего он не требует. Питер явно не боялся быть отвергнутым, он, казалось, уже давно смирился с участью изгоя общества. Такое же чувство собственной уникальности — в не самом лучшем смысле этого слова — Эрик замечал в каждом ученике. Эти маленькие мутанты привыкли к тому, что они отличаются от других, и уже не ждали ни от кого доброжелательности. Каждый справлялся с этим по-своему. Многие мысленно ставили стены, ограждающие их от других. Притворялись, что их не волнует чьё-либо мнение.

Вот почему Максимофф сказал это Леншерру. Он надеялся, что Магнито поймёт, насколько Питеру на самом деле всё равно, плевать на всех и вся. Пускай это и не было правдой.

— Но ты классный чувак в любом случае, — кивнул Питер, вставая со своего места.

— Я видел, как ты мило беседовал с Джин Грей. Ты ей что-то впаривал, я слов не слышал. Знаешь, выглядело так, типа она твоя дочка, а ты ей отцовские наставления даёшь. И не скажешь, что ты металло-маньяк, который недавно мир чуть не уничтожил. Вы хорошей командой стали, когда школу отстроили вместе, да? Поэтому постоянно разговариваете о чём-то? Это круто. Наверное.

Ртуть пожал плечами. Со стороны он казался абсолютно равнодушным, по крайней мере, невнимательный собеседник так бы и подумал. Эрик мрачно усмехнулся, услышав в интонации сына какую-то забавную, детскую ревность.

«Почему ты общался с какой-то рыжей девчонкой, а не со мной?» — вот что говорила эта интонация.

Питер привычно улыбнулся и неуверенно переступил с ноги на ногу. Ещё мгновение, и он скроется с глаз, унесётся прочь, если только Эрик не скажет что-нибудь. Максимофф выждал две секунды — и так достаточно долго, по его меркам, после чего ринулся в сторону выхода.

— Питер, — тихо и торопливо позвал Эрик, не желая дать парню уйти. Ртуть застыл на месте, повернулся к Магнито. — Мне не всё равно.

Этих слов было достаточно для Питера. Он ещё какое-то время постоял на месте, убеждаясь, что произнёс это Эрик вполне искренне, после чего улыбнулся, как ребёнок, которому на Рождество подарили щенка.

— Спокойной ночи… пап, — тихо сказал он, словно не веря в происходящее.

Эрик в ответ улыбнулся. Не вымученно и не чтобы поддержать мальчишку. Просто потому что ему самому захотелось это сделать.

Леншерр ещё долго стоял посреди кухни, разглядывая вручённую ему сыном чашку. Кажется, он только что оказал Питеру первую услугу, как заботливый родитель, избавив юношу от бессонницы. А ведь всего-то и надо было уничтожить её причину.

========== Вечернее какао ==========

— Сложные отношения. Ха. Сложно это когда твой батя Магнито, а они мне какую-то пургу гонят.

Курт поднял голову, отрываясь от чтения, и повернулся к соседу по комнате. Тот лежал на своей кровати и представлял собой полнейшую безысходность. Питер лениво подкидывал ракеткой для пинг-понга маленький мячик. Впрочем, лениво — понятие относительно, и Вагнер едва видел сам мячик, в размытом пятне скоростной питеровой лени.

— Вы говорили с Магнито? — поинтересовался Курт, вставая с места и подходя к Ртути. Тот, заметив приблизившегося Змея, хмыкнул и подвинулся, освобождая вместо рядом с собой.

— Вся школа, небось, в курсе, — хмыкнул Питер, глядя на усевшегося на кровать приятеля. — Ты и разболтал, да?

Он ухмыльнулся, когда Курт ожидаемо смутился.

— Я никому не говорил, — пробормотал Вагнер.

Питер фыркнул. Но смеялся он явно не над виноватым видом Курта и не над его усилившимся из-за волнения акцентом. Максимофф, как обычно, бродил по осколкам своих воспоминаний, то и дело натыкаясь на них и причиняя самому себе душевные ранения.

— Скотт жаловался, что они с Джин поругались. Он назвал их отношения сложными, — пояснил Питер. — Ты представляешь? Даже как-то грустно стало. Типа они такие особенные, и никто их не понимает.

Курт кивнул, нахмурившись. Он не отвечал, и Питер, перестав отбивать мячик, осторожно сел. Он ещё какое-то время смотрел на соседа, в чьих глазах отражалось в тот момент слишком много переживаний. Боли. И — да, каким бы странным это не казалось, — злости, затаившейся глубоко-глубоко в душе в мизерном количестве, подавленной бесконечной добротой и любовью ко всему существующему на земле, но всё-таки злости.

— Эй, Курт, — тихо позвал Питер, коснувшись плеча друга. — Что с тобой?

— Можешь не говорить мне, кого не понимают, — в тон Ртути отозвался Ночной Змей.

В его голосе было столько печали, что Максимофф удивлённо поднял брови, неуверенно сглотнул и придвинулся ближе к Вагнеру.

— Расскажи мне.

— Ты и сам знаешь, — отмахнулся Курт. — Видишь же, насколько я отличаюсь даже от тебя, хоть ты и выглядишь так, словно тебя за ноги схватили и в штукатурку головой макнули.

Питер улыбнулся. Искренне, широко. За это он любил Курта. Как бы плохо всё ни было, этот дьяволёнок умел найти в ситуации светлую сторону. Даже если сам погибал во тьме.

— Знаю, — согласился Питер. — Но тебе станет легче, когда выскажешься. Кому ещё ты сможешь довериться, как не соседу по комнате, а? У тебя там личный психолог завёлся? Покажи мне этого парня, и я набью ему морду. Причём так быстро, что он этого и не заметит.

— Ага, Апокалипсису ты тоже набил, и во что это вылилось? — улыбнулся Вагнер. Ну только тупой не заметит, как старательно он уходит от обсуждения проблемы, почему же Питер никак не поймёт и не оставит его в покое?

— Ты мне здорово помог, когда я валялся с гипсом. Ты со своей телепортацией перемещаешься по школе быстрее, чем кто-либо.

— Я просто приготовил какао, когда тебе не спалось, — Курт пожал плечами. — Это не такое уж большое одолжение.

— А потом ещё мы сидели полночи, обсуждая, какой гад этот Апок, — возразил Ртуть.

Вздохнув, он снова улёгся на спину, заложив руки за голову, и закрыл глаза. Курт задумчиво поджал губы, глядя на соседа. Он уже успел изучить этого скоростного парня, узнать некоторые его привычки. Сейчас он выглядел незаинтересованным, и это был явный сигнал. Питер хотел, чтобы Курт поделился с ним своими проблемами и переживаниями, он волновался за Вагнера. Просто не хотел давить.

— Хорошо, я скажу, — наконец, прошептал Курт, устраиваясь поудобнее и замечая, как Питер улыбнулся, так и не открыв глаз и не посмотрев в сторону Змея. Обычно это означает «да катись лесом, мне не интересно». У Питера же это было явным признаком «Давай, рассказывай, я весь внимание, посвящаю тебе весь свой вечер, всегда готов выслушать».

— Дело в Рейвен, — признался Курт.

— О, чувак, отпусти и забудь. Она не для тебя, сам должен понимать.

— Я не о том. Она ведь такая же. Такая же, как и я. Хэнк тоже. Ты знаешь, о чём речь. Просто понимаешь, они нашли способ выглядеть обычно. Ничем не отличаться от нормальных людей. Рейвен всё время говорит о том, что мы не должны стыдиться себя, но стоит нам покинуть стены школы, как она меняется, становится такой же, как все, скрывает свою… ну эту, забыл…