Лось удивлённо моргает.
— Чьего хвоста? — переспрашивает он.
— Моего, — невозмутимо отзывается Слепой, догрызая своё негрызаемое нечто.
Он поворачивается к окну, словно может разглядеть передвижения Кузнечика. Волк с подозрением щурит глаза.
— Он ещё прячется, — с ноткой ревности в голосе добавляет он.
— Сейчас вылезет и к нам побежит, — отвечает Слепой.
Волк провожает взглядом последний автобус и довольно хмыкает. Никто не заметил, ворота снова закрыли, а Кузнечик, выбравшись из своего укрытия, радостно подпрыгнул и на пружинках помчался к дому, задержавшись из-за чего-то непонятного перед входом.
— Знал бы, что он в последний момент передумает, то даже бы собираться не стал, — замечает Волк и показывает в окно на предмет обсуждения. — Зачем бы мне куда-то ехать, если он остаётся?
Лось усмехается. Наклоняется и ласково треплет обоих по голове, из-за чего Волк довольно щурится, а Слепой замирает, переставая дышать.
— Я думаю, он потому и остался, что вы двое здесь, — говорит он.
========== 47. Понимаю (Македонский) ==========
Смотрели они на меня как-то по-другому.
Я молчал. Мне вообще в тот день не хотелось говорить с ними, только слушать, слушать и понимать, кто они, что от меня потребуют и чего будут ждать. Неугомонный и нескладный пронёсся мимо, не переставая тараторить. Я поднял голову, чтобы поймать его озорной взгляд, но наткнулся на проницающий в душу зелёный огонёк.
Огонёк улыбнулся мне в ответ.
Так я попал в четвёртую в первый раз.
Я не знал, о чем говорить с ними, и просто смотрел на свои руки, сидя на кровати. Они жили — вокруг меня, о чем-то спорили, за что-то ругались. Иногда я им помогал: даже чувствовал себя полезным, и это было по-новому приятно. Думаю, им тоже, потому что они стали чаще окликать меня по новому имени и просить что-то сделать.
Я стал понимать, чего от меня ждут.
Он наклоняется ко мне. Смотрит, не мигая. Совсем по-другому. Не так, как смотрели раньше. Он смотрит внимательно и без страха. Без недоверия, подозрения, которое обычно принято выказывать новым людям, без подобострастия, к которому привыкли те, другие. Я смотрю на него в ответ.
— Сегодня ночь сказок, — говорит он. — Ты появился у нас как раз вовремя.
Я прячусь за подушкой, обнимая её. Рядом — чужая лохматая голова, вся в перышках и мелких бусинках. По другое плечо — кто-то, булькающий тягучим сиропом. Я неуверенно кошусь на того, кто меня позвал. Он чуть кивает, прикрывая глаза.
— Можешь пить только кофе.
Голова с бусинками резко поворачивается в мою сторону.
— Как это только кофе?! — вскрикивает он, за что на него в темноте шипит сразу несколько голосов. — Сфинкс, что за отношение к традициям?
— Пускай пьёт что хочет, — вступается за меня и другой голос.
Невольно улыбаюсь. Чужая мелкая лапка стучит по моему плечу покровительственно. Уступает нам в нашем самовольничестве. Для меня делается исключение в их старой традиции, и оставшуюся ночь я жадно ловлю каждое слово.
Я понимаю, кто они.
Он подсаживается ко мне и подталкивает старые кассеты. Разглядываю название, щурюсь, догадываясь, для чего он принес их. Он кивает на каждый, рассказывает, что любит он и велит мне найти то, что полюблю я.
Включаю каждую по очереди. Трое — усаживаются рядом, слушают вместе со мной или лишь проверяют мою реакцию.
— Ты должен выбрать, — говорит мне он, и я вытягивает третью из очереди.
— Вот её.
Он довольно улыбается, одобряет мой выбор. Совпал с его? Наверное. Мне кажется, этому он был бы рад. Мне хотелось бы его порадовать.
Самоотверженно, он разрешает мне взять кассету на время, и я понимаю, что угадал.
Понимаю, чего от меня требуют.
— Орешков?
Кудлатый перекатывается ко мне через одеяла и протягивает горсть камешков вперемешку с орехами на грязной ладони. Разглядываю внезапное угощение, а рука тянется к лежащему в куче мусора и орехов камешку. Улыбаюсь неловко, глажу камешек пальцами. Он в мелкую крапинку, и угощающий тут же хитро хихикает, словно подарил мне весь дом с куском неба над ним.
— Грызи на здоровье, — великодушно делится он, высыпая мне в карман горсть орехов.
Среди которых больше нет ни пустых скорлупок, ни камешков, замечаю я.
И наверняка осознаю, для чего именно я должен здесь быть.
========== 48. Облака замёрзли (Табаки, Слепой, Курильщик) ==========
— Облака замёрзли.
Слепой всё же порой выдаёт те ещё формулировки. Куда там поэтам с философами, вот у кого им всем стоило бы поучиться. Конечно, ученикам пришлось бы запастись терпением, потому что поэт сей слишком в обычное время молчалив.
Но оно того стоит.
Наваливаюсь на подоконник рядом с поэтом. Он придерживает за жилетку, опасаясь, видимо, что восторг во мне приглушил инстинкт самосохранения, но ему ли не знать, что инстинкт этот я лишний раз за ненадобностью и не включаю?
— Вот это да, — выдыхаю, и на стекле остаётся маленькое облачко. — Как белизну вылили.
Слепой рядом со мной усмехается. Принюхивается к свежему снегу, выпавшему тоненькой прослоечкой за ночь.
Есть в первом снеге что-то особенное, что даже таких молчаливых личностей пробивает.
Так что, похоже, ждём, что Македонский сегодня песни петь будет.
— Растает к обеду, — говорит Курильщик, подъезжая к нам и пристраиваясь позади.
Жаль, конечно, что он сегодня не захотел стать молчаливой личностью.
— На что спорим? — тут же вскидываюсь я и протягиваю Курильщику ладонь. Тот смотрит на неё оторопело, будто в ней у меня, по меньшей мере, топор.
— Да на что угодно, — он чиркает зажигалкой. — На твой кэмел.
Для Курильщика это сродни контрабанде, так что надо набить цену. Чешу подбородок, прибавляя себе важности для вида. Строю лицо, будто мне решение даётся ой как тяжко.
— Идёт, — выдыхаю деловито и жму ему руку, — Слепой, разбей.
Слепой лениво стукает пальцами по нашим ладоням и снова отворачивается к своим замерзшим облакам. Я затаиваю дыхание, смотрю на него в надежде, что не спалит.
Видимо, на сегодня он свой лимит по словарному запасу исчерпал, потому что молчит.
И правильно. Лучше Курильщику не знать, что на кэмел я сейчас поспорил лордовский.
А ещё лучше не знать об этом Лорду.
========== 49. Утешаемый (Табаки, Лорд) ==========
Комментарий к 49. Утешаемый (Табаки, Лорд)
Внезапно полюбила Лорда.
Поделюсь с желающими бесценным опытом.
Табаки слышит рванный всхлип где-то у себя под боком.
Тишина, наступившая вмиг после этого, кажется буквально кричащей. Табаки щурится в темноте, подбирается ближе к краю кровати. Отыскивает среди вороха одеял и пледов лежащего неподвижно и зарывшегося лицом в подушку Лорда.
Тот замирает, стараясь казаться незаметным.
Этим себя и выдаёт.
Табаки ложится рядом. Кладёт ладонь на чужое плечо, гладит осторожно. Вообще не обращает внимание на то, что утешаемый упрямо дёргается и пытается столкнуть с плеча его ладонь.
Молчит бесконечные десять секунд.
— Знаешь, тебе повезло, что за тебя взялся Сфинкс.
Лорд резко вскидывает голову. Табаки огорченно цокает языком. Как есть: морда зареванная, взгляд человека, готового убивать.
— Охренеть, повезло, — зло выдаёт он охрипшим голосом.
— Повезло, — настаивает на своём Табаки, внезапно став серьёзным. — Это мог бы быть Слепой.
Лорд отворачивается от него, кривит губы. Раздумывает над ужасающей альтернативой и, наконец, кивает.
— Или я, — продолжает Шакал.
Такую участь Лорду даже представить страшно. Поэтому он только смотрит на старшего состайника. Отстраненно морщится и бессильно снова роняет голову на подушку.
— Ты тоже через это прошёл?
Это не вопрос, и Табаки это прекрасно понимает. Скорее просьба: скажи, что ты тоже с таким сталкивался, и мне, может, станет легче. Знает он такие попытки в дешёвый самообман. Табаки чуть хмурится. И одновременно с тем — едва заметно улыбается, глядя на Лорда со снисходительным пониманием и сочувствием.