И Гарри знает, что он был избран, чтобы взять на себя бремя, лежащее на плечах директора, что он должен преуспеть в ролях и обязанностях, которые этот человек нёс со дня своего сражения против Тёмного Лорда Грин-де-Вальда и победы над ним, став надеждой и символом всего, что есть на свете Светлого и Доброго.

К сожалению, Гарри не Свет, и он не добрый. Его магия представляет собой смесь Света и Тьмы, его мораль и верность отданы тем, кто ему ближе всего, и не являются абстрактным представлением о человечестве или волшебном мире.

Возможно, его выбрали, избрали и решили, что Гарри идеально подходит для новой роли усмирителя и врага Тёмного Лорда Волдеморта, величайшего злодея и завоевателя, но Гарри совсем не тот, кем они его считают. В их представлении он идеальный маленький ягнёнок Света, который будет следовать приказам своего лидера спустя долгое время после его смерти, готовый отдать свою жизнь за общее благо, но они никогда его не знали. Они всегда видели только то, что хотели, на что надеялись, и что им рассказывали директор школы и газеты.

Бедный маленький мальчик с мёртвыми родителями и шрамом на лбу, и пророчество, дающее им всем надежду и говорящее им, что это нормально — возложить всё бремя и трудности на плечи мальчика, младенца и заверить их, что сами они ничего не смогут сделать, чтобы спастись.

Они не видят Гарри. Гарри, который заботится о своём собственном выживании, о своих учениках, о домашних эльфах, о портретах и ​​о призраках, хоть это и невозможно по своей сути. Гарри, который сражается не потому, что может и считает это правильным, а потому, что должен. Гарри, которому нет дела до Света или Тьмы, добра или зла. Гарри, который хочет только того, чего он хотел, когда был маленьким мальчиком, который сказал Распределяющей Шляпе: «Я хочу жить счастливо».

Гарри, чья родственная душа — тот самый человек, с которым они все призывают его сражаться и рассматривать которого нужно как чистое определение зла, когда он на самом деле намного сложнее, чем их овечьи умы когда-либо смогут понять.

Они не видят Гарри.

Он сомневается, что директор хоть когда-нибудь сможет действительно увидеть его.

Дело в том, что Гарри не глуп. Дайте ему необходимую информацию или дайте ему время на исследование, разговор с домашними эльфами, портретами и призраками, дайте время посоветоваться с библиотечным портретом, обсудить это со своими учениками, обдумать самостоятельно, и он придёт к выводу и найдёт ответ, но не стоит ждать от него решения сейчас и стоять над ним, ожидая его.

Он не знает, как далеко заходят махинации директора, но он знает, что каждый год, каждая манипуляция была попыткой получить того Спасителя Света, которого все ждали с того момента, как им рассказали о шраме и пророчестве.

Он знает, что директор стоял перед унылой стеной. Он знал, что Тёмный Лорд Волдеморт воскреснет, знал о его крестражах, не знал только где они и сколько их. Он знал, что никто не верил ему, кроме самых близких ему людей. Он знал, что как только Тёмный Лорд Волдеморт вернётся, все будут требовать того, кто когда-то уже прогонял его, младенца, который смог почти убить его, прежде чем научился произносить целые предложения.

Поэтому директор попытался дать им того спасителя, которого они все жаждали.

Он пытался повлиять на Гарри, оставив его в неведении о Волшебном Мире, чтобы тот не рос в славе, не сталкивался с ожиданиями и не тонул в насмешках. Он послал Хагрида, который сказал бы ему только то, что директор хотел, чтобы Гарри знал. Если бы Гарри в первый же день убедился, что всё, что делает директор, справедливо и правильно, а всё, что делает Слизерин и Тьма — зло и неправильно, он получил бы того гриффиндорского воина, которого ждал весь мир. Когда Гарри поступил в Слизерин, директор изо всех сил старался настроить его против Тёмного Лорда Волдеморта, бросая знания об этом на его пути, чтобы показать, насколько плохим, злым и достойным поражения и смерти этот человек является. Он пытался заставить Гарри принять его черты Гриффиндорца, отправив его сражаться с Василиском, монстром Слизерина, болью-безумием-печалью-печалью-печалью, которую директор не хотел видеть сам. Он пытался заставить Гарри принять человека с позицией, похожей на позицию директора, как своего друга, как крёстного отца, чтобы показать ему всё то, что не так с Волшебным миром, коррупцию и неравенство, которые преобладают в этом, казалось бы, идеальном мире. Но он также не хотел терять одного из самых важных игроков своей стороны на случай, если Гарри будет меняться из-за этого слишком сильно, не мог рисковать потерей денег, способностей аврора, ненависти к Тьме и достаточному безумию, чтобы противостоять этому, поэтому он разорвал связь крёстного отца. На пятом курсе он хотел предупредить людей, но министерство протестовало, чем связало ему руки. Возможно, он даже рассчитывал, что пытки, которым подвергся Гарри, подтолкнут его ближе к фальшивым улыбкам и мерцающим глазам Светлой стороны. Возможно, он действительно не знал о них. А потом стало слишком поздно. Теперь Гарри считает, что тогда, пытаясь сорвать его браслет, директор знал, что что-то не так. Но он возлагал все свои надежды на молодого Светлого Гриффиндорца, жаждущего сражаться против Тьмы, зла, Тёмного Лорда Волдеморта и его Пожирателей Смерти, и отступать было просто слишком поздно.

Поэтому он попытался снова. В этом году он пытался убедить его, но его попытки повлиять на Гарри не увенчались успехом. Поэтому он обратился к шантажу, угрозам и насилию.

Гарри всё это понимает.

Но это не делает директора лучше, и это не делает его правильным.

Гарри — раб своих близких — и он знает, что готов убить, причинять боль и умереть за добрых домашних эльфов, которые первыми приняли его, за портреты, которые всегда давали ему советы, за призраков, которые всегда его ободряли, за тех студентов, которые всегда нуждались в нём и давали ему цель к существованию, может быть, даже за родственную душу, которая так ужасно одинока и сломлена. Директор — раб Волшебного Мира.

Гарри только надеется, что никогда не станет таким, не станет жертвовать меньшей частью, чтобы, возможно, защитить большую, не станет бороться за общее благо, а не за людей. Если бы у него был выбор между тем, чтобы Этель сломали руку, и атакой на напавшего на неё, он попытался бы вывести из строя нападавшего, прежде чем он причинит вред другим его ученикам, и, может быть, сделал бы даже более страшные вещи. Но он знает, что не смог бы наставить Этель на путь, который заставил бы её взять свою сломанную руку и дать отпор, несмотря ни на что. Вспыльчивая Арвилл, и милый Роуэн, застенчивая Мод, неуклюжая Этель и все остальные его ученики — он не смог бы распланировать их судьбы, как кукловод, сидящий высоко над всеми и наблюдающий, как они танцуют по его прихоти.

Но директор может, и делал так, или пытался во всяком случае, и одно это отвращает Гарри от него. Как он может говорить, что всё Тёмное плохо, когда сам бросает ребёнка перед волком в надежде, что тот научится сопротивляться, прежде чем его съедят?

Как он вообще может доверять такому лидеру? Своей улыбкой он мог привести его как к верной победе, так и к смерти, если она будет полезна для Волшебного Мира.

Итак, на невысказанный вопрос, безмолвную просьбу сменить директора, невысказанный приказ быть тем, кем его считает Волшебный Мир, Гарри отвечает: «Нет».

Улыбка директора тускнеет.

— Несомненно, я умру, мой мальчик, как это ни печально, и очень скоро. Северус даёт мне ещё два месяца. Я почти уверен, что это произойдёт раньше. Но не беспокойся, смерть — это всего лишь очередное великое приключение.

Гарри не уверен, действительно ли директор его неправильно понял или он притворяется, но ему всё равно. У него всё болит, запекшаяся кровь на лице, руках, одежда липкая и вообще, он чувствует себя грязным. Гарри так устал, что готов спать, пока не кончится назревающая война.

Так что да: на сегодня он закончил подыгрывать. Он устал слушать старика, который никогда не будет тратить время на то, чтобы в свою очередь выслушать или попытаться понять его, увидеть другой путь, кроме того, который он себе представил после того, как услышал пророчество и увидел шрам.