Из груди Полин вырвался нервный смешок:

– Ты псих.

– Мы были счастливы! – продолжал Жак, не обращая внимания на её слова. – Да! Да! Вспомни как все начиналось! Как было хорошо! Я же тебе почти сразу сделал предложение! Потому что… потому что…

– Потому что боялся, что твоя жертва ускользнёт из твоих лап, – саркастическим тоном продолжила за него Полин.

– Потому что не мог жить без тебя. Потому что я влюбился в тебя без памяти. – Пропуская мимо ушей ее реплику, упрямо закончил свою мысль Жак. Он начал нервничать, и его голос звучал неуверенно. – Полин, я любил тебя безумно. И люблю. И буду любить всегда. Ты моя жизнь. Ты мое все. Без тебя меня нет.

– Жак. Я больше не могу это слышать. Я пойду. – Она взяла в руки перчатки, подалась корпусом вперёд, намереваясь встать.

Жак умоляюще замахал руками:

– Пожалуйста. Подожди. Останься. Мы должны поговорить.

Полин обмякла обратно на стуле с мученическим выражением лица.

– Я люблю тебя! У нас все будет хорошо… если ты дашь нам второй шанс. У нас будет счастливая семья! Дети. Все, о чем ты мечтаешь! У нас все будет хорошо! У нас и так все было хорошо!

– «Хорошо»? Ты называешь «хорошо» все те океаны слез, что я пролила из-за тебя? Всё, что произошло за это время, за все эти катастрофичные, страшные три года моей жизни, из которых мы провели «вместе» от силы месяцев семь, если не меньше…хотя сейчас я этому и безмерно рада? «Хорошо» … то, как ты меня планомерно уничтожал? «Хорошо» – твои издевательства и страшнейшая ложь? Ты негодяй, Жак…

Ни один мускул не дрогнул на его лице:

– Это все моя работа, Полин. Ты же знаешь!

– Твоя работа жить с другой женщиной в другой стране? Интересная работа! Сколько платят? У тебя фиксированная зарплата или по тарифу? – Её голос звучал глухо, глазами она равнодушно провожала прохожих на аллее.

В Жаке вспыхнула злоба, но он сделал над собой усилие:

– Полин, это все неправда! Я расстался с ней еще до нашего знакомства. Она преследует меня. Я ненавижу ее, и между нами все давным-давно кончено. Вдали от тебя меня все это время просто удерживала работа! Ты же знаешь, что я занимаю высокий пост. На мне огромная ответственность. Но я всё брошу, обещаю.

– Жаааак, – простонала Полин. – Хватит. Хватит врать. Умоляю. Побойся Бога! Ты мог мне морочить голову этими разговорами раньше, но не сейчас. Я всё знаю. Я видела фотографии. Понимаешь? Мне писала Кристин! И нет у тебя никакой «такой» работы. Пойми, наконец! Я всё знаю. Да, не без посторонней помощи. Но я прозрела. Я сложила 2+2, соединила точки А и Б, раскрыла, наконец, глаза и все поняла, у меня все встало на свои места. Как еще это выразить, чтобы ты понял и оставил меня в покое? На меня не действуют больше ни твоя ложь, ни твои уловки. Я знаю правду. Хватит.

Жак вскочил. Его трясло.

– Что, что ты знаешь! Ты думаешь, что ты знаешь, но ты ничего не знаешь! – он почти сорвался на крик, бешено размахивая руками. Люди, прогуливающиеся по аллее, оборачивались в их сторону. – Фотографии старые. Меня пытались подставить! Я никогда не лгу, я всегда говорю правду! Ты веришь каким-то фотографиям, каким-то жалким людишкам, а не мне. Ты веришь какой-то шлюхе, а не мне.

– Жак, сядь и не ори. Ты не один. На нас смотрят люди.

– Мне плевать, – не унимался он, тяжело дыша, исступлённо заглядывая в её морозные, равнодушные глаза. – Мне плевать, на них. Ты не веришь мне.

– То, что тебе плевать на всех, кроме себя самого, мне хорошо известно. Сядь и угомонись. Мне бы не хотелось, чтобы мы привлекли внимание полицейских, – Полин с презрением смотрела Жаку прямо в лицо. – Если ты продолжишь истерику, я сейчас же ухожу.

Она резко встала.

Жак поднял руки – «сдаюсь» – и сел, жестом указав Полин, чтобы она последовала его примеру. Она нехотя опустилась на краешек стула.

Немного похолодало. Среди ровных рядов каштанов бродил ветер, перекатывая сухие листья по голой земле сада. Он приносил в Тюильри запах реки, который смешивался под редеющими кронами каштанов с пряным запахом осени. Шумел деловито город.

– Где твоя верность и преданность? – глаза Жака хаотично бегали по Полин, пытаясь найти в ее позе или жестах, хоть один признак того, что она поддаётся его уговорам. – Женщина должна верить своему мужу! Жена плоть от плоти её супруга. И сроднится муж с женой. «И будут двое одной плотью»! Ты меня предала, Полин!

– Ты хорошо знаешь все Священные писания, но дальше твоего языка они в тебя не проникают. – Полин говорила спокойным и ровным голосом. Жак предпочёл бы, чтобы она вышла из себя и орала на него. Что угодно, но не это равнодушное спокойствие. – Ты предал меня в самый первый момент нашего знакомства, Жак. Я тебя не предавала никогда. Просто я узнала правду и поставила точку, которую ты, вытягивая из меня жилы, пытаешься превратить в немыслимое многоточие.

– Правдолюбка чёртова, – прошипел он себе под нос.

– Что, прости?

– Ничего! – Жак отмахнулся. – Меня все бросили. И ты такая же, как и все. Всем на меня наплевать. Я всегда почему-то всем должен, должен обо всех заботиться. Мной же все пользуются. Такова моя судьба. Давать обещания, сдерживать их, помогать людям, а в ответ получать плевки.

Глаза Полин хищно сощурились:

– Прости, но назови хоть одно обещание, которое ты дал даже, скажем, мне, и выполнил его.

– Я?.. Я… Я обещал… Я обещал тебе, что… и выпо…– он замялся. Он силился отыскать в памяти нужный пример и не находил.

Паузу прервал слегка надтреснутый тихий смех Полин:

– Видел бы ты сейчас свое лицо, Жак. Не напрягайся. Я тебе помогу. Такого обещания просто не существует. И то же самое говорят все, кто тебя когда-либо знал. Тебе хочется верить, что ты спаситель человечества, и «жертвенность» твое второе имя, но нет. Прости. Увы и ах. Но зато все, кто имеет несчастье попасться тебе на пути, становятся твоими жертвами.

Глаза Жака потемнели от накатывающей ярости. Но он сдержался. Выждав минутную паузу, справляясь с клокочущей бурей внутри, он процедил:

– Я… я тяжело болен. Ты это знаешь. Я страдаю. Мне очень плохо. Ты нужна мне. Я не справлюсь без тебя.

– Хочу напомнить, что все выписки из клиник, которые ты мне присылал, оказались фальшивками. Притом очень бездарными фальшивками. Собственно, так же, как и все твои банковские документы и прочее, кроме, пожалуй, скана твоего паспорта. Хоть что-то подлинное, среди океана фальши, подлогов и обмана. Самое горькое это то, что мои друзья…

– Твои чертовы друзья! – взвился Жак. – Я запретил тебе с ними общаться. Они недостойны тебя и меня. Ты все равно продолжала!..

Ладони Полин сжались в кулаки, костяшки пальцев побелели:

– Это МОИ друзья, Жак, которые были ЗАДОЛГО до тебя. Которые НИКОГДА меня не обманывали и не предавали. Я чуть не обрубила полностью связь с ними, поддавшись твоему давлению. Но я не предала их и не отреклась от них. – Она не кричала. Но ее режущий и жесткий голос раздавался разъяренным воем в голове Жака. – Из-за тебя я лишилась всего. ВСЕГО, слышишь?! Всего, твоей милостью, твоими подлыми махинациями за моей спиной. Ты думал я этого не узнаю? – она зло рассмеялась, глядя на ненавистного ей человека, в глазах которого промелькнул страх. – Единственное, что у меня осталось из прошлой счастливой, разрушенной тобой жизни, Жак, – это мои немногочисленные друзья и мама. Больше у меня не осталось ничего. Ничего, Жак. Благодаря тебе.

На мгновение Жаку показалось, что на ее глазах навернулись слёзы. Но нет, ее глаза были сухими и колючими. Свои слёзы она уже выплакала без остатка.

Жак резко дернулся на стуле и встал. Полин инстинктивно откинулась назад, приподняв руки, готовая отразить возможный удар. Она прекрасно знала, что ожидать от него можно было всего. Постояв с минуту, свирепо глядя на неё, он снова сел, уронив голову на сцепленные пальцы рук. Молчание длилось мучительно долго. Потом он пошевелился, откинулся назад. На своём лице он постарался изобразить страдание.