Мужчина кинул на стойку фунты и стал быстро удаляться. Я же остался совершенно неудовлетворённым. Боже, ну вот надо было всё снова перевести на себя! В клубе это работало, потому что я общался с уже испорченными людьми, которым было плевать на какую тему я говорю.

— Бля… — тихо сказал я, опустив голову.

— Лонг-Айленд, пожалуйста. — вдруг раздалось рядом.

Какая-то дама стояла напротив меня, требовательно хлопая ресницами. Мне уже было плевать, поэтому я сорвал с груди бейдж и выкинул его.

— Я здесь не работаю. — буркнул я и удалился.

Раздался звонок Майкрофта. Я его проигнорировал. Мне вообще захотелось выкинуть телефон и запереться в своём лофте. Мне было стыдно, а ещё я злился, что не смог убедить мужика перейти на тёмную сторону. Зачем мне это? Не знаю. Может мне просто хочется показать и доказать этим людишкам какие они грешные. Снова же, зачем? И снова я не знаю. Напрашиваются слова: «оправдание для себя», но кто ж его знает.

Всё закончилось, не успев начаться. Я засел в туалете, переваривая свои ужасные ощущения. Майкрофт продолжал настойчиво звонить и писать сообщения, что в конце концов заставило меня совсем выключить телефон. Я знал, что он тут же бросится к камерам отеля, начнёт искать меня, может даже найдёт запись нашего с клиентом разговора. Для моего эго это всё стало шоком. Другой сказал бы: «С кем не бывает? Мы все увлекаемся, но важно учиться на ошибках». Но я заострился на том, что моя удача мне изменила, что будь дело серьёзнее, последствия были бы тоже серьёзнее.

Это был единственный случай. Дело в том, что я перестал брать на себя любые задания. Страх перед провалом впервые осел в моей голове. Поэтому я старался избегать всего, что связано с этим.

Моя рутина стала примерно такой: я спал до обеда, шёл в спортзал, затем слушал музыку в автобусе, в котором колесил по всему Лондону, а затем я возвращался домой и смотрел всё, на что натыкался. Фильм про секс и наркотики? Я во внимании. Резня бензопилой? Ещё лучше. Титаник? Плевать, врубайте.

Я делал всё, чтобы исключить из жизни реальность. Раз уж я не мог позволить себе стать богом, а будучи «хорошим» ни на что не годился, значит, я буду влачить жалкое существование в своём мирке. Я начал снова воздвигать стены.

Разумеется, Майкрофт это без внимания не оставил. После провала со своим агентом, он пожаловал ко мне домой, но я не открыл ему. Он, конечно, был требователен, но не более. Не получив от меня никакого ответа, политик просто уехал. На самом деле я надеялся, что он выбьет дверь, ну или взорвёт её. Мне хотелось, чтобы он спас меня из башни. Но я был одновременно и принцессой, и драконом.

Второй визит состоялся на следующий день. Он поймал меня в автобусе. Я еле подавил желание по детски убежать. И следствием этого подавления стал серьёзный разговор. Я нёс всякую чушь в своё оправдание. Холмс это понимал, но продолжал меня слушать.

— Я не сержусь, Эдвард. — сказал он в самом конце, перед тем как я всё-таки ушёл.

— Меня беспокоит не это. — единственная правда из моих уст.

Наверняка это ужасно утомительно слушать про мои метания и сомнения. Дело в том, что это не простая и довольно скучная история. Так я думал в минуты душевного подъёма, когда мне казалось верным отбросить весь негатив и ринуться в бой с полной осознанностью. Но по большей части я пребывал в своего рода депрессии. В книжке по психологии я вычитал, что являюсь невероятно тщеславным гандоном, что делает меня обузой общества. И что моя депрессия — всего лишь защитная реакция на комплекс неполноценности. Не знаю верить ли этой книженции… Но если я поверю, то это всё равно ничего не изменит. Я ощущаю себя бессильным без того самого огня.

Моё состояние воздвигало стены не только от реальности, но и от Майкрофта, который был моим связующим звеном. У меня возникло предположение, что это всё ради того, чтобы дать себе разрешение наконец-то сойти с ума. Если я потеряю своего наставника, значит, потеряю всё. Мне будет нечего терять, а это, в свою очередь, приведёт к тотальной ликвидации всех более менее добрых установок.

Стоун тоже пыталась до меня достучаться, но я не хотел с ней болтать. Я просто принял за истину, что никогда не смогу измениться. Я никогда не смогу побороть эгоизм и обрести гармонию с человечеством. Я не хотел, чтобы Майкрофт во мне разочаровался, поэтому я делал вид, что просто переживаю ещё одну фазу становления себя.

Прошёл целый год. Год мать вашу с того момента, как всё начало стремительно меняться. Мой день рождения. Мне уже двадцать лет. И это у меня не вызывает совершенно никаких эмоций. Просто ещё один биологический час миновал.

Судя по моему настрою в последний месяц, Робин поняла, что лучше ни о каких вечеринках, да и вообще о значимости этого дня не говорить. Всё выглядело как обычный день за исключением того, что Императрицу не было видно уже несколько часов. Я принял это за подарок судьбы и засел в баре без опасения быть настигнутым толковательницей.

— Пьёшь с самого утра?

— Ага. — я сделал большой глоток мартини прямо из бутылки.

Робин присела на барный стул по другую сторону стола.

— Понятно. — это было её «избитым» словечком. — Не знаешь, где Бриттней?

Я с наслаждением покачал головой, продолжая травить свой организм. Сейчас у меня поедет крыша, всё закружится и будет очень хорошо. И может даже мне станет плевать на всё.

— Странно. — тем временем девушка размышляла о пропаже своей покровительницы. — Её нет с самого-самого утра.

На это я даже плечами не пожал.

— Ой, ну и ублюдок же ты! — Робин вдруг разозлилась и пошла от меня прочь.

А вот теперь я пожал плечами и прикончил всю бутылку.

Может убить себя? Ну, нет. Я не хочу умирать раньше Джима и не хочу, чтобы остальные подумали: «Слабачок, взял и сошёл с дистанции». Это просто упрямство. Но лишь оно меня и держит.

Примерно в два часа дня раздался звонок. Мне снова пришлось сразиться с сомнениями и трусостью, чтобы поднять трубку.

— М? — мне не хотелось многословничать и к тому же у меня язык плохо ворочался.

— Эдвард. — голос Холмса источал беспокойство, и это заставило меня почему-то улыбнуться.

Скажи, что что-нибудь произошло. Что-то, что повеселит меня и вытащит из ямы.

— Ты должен подъехать к набережной Альберта.

Я свесил ноги с барной стойки.

— А что случилось?

— Просто приезжай. — лишние вопросы вызывали у политика раздражение.

Я истерично захихикал.

— Я не могу. — снова смех. — Мне нельзя за руль. Ну, по закону.

— Бога ради… — на том конце раздался мучительный вздох. — Пришлю за тобой машину. Будь готов через полчаса.

Он отключился.

Быть готовым через полчаса? Серьёзно? Мир плывёт перед моими глазами. Я вряд ли протрезвею за это время.

Все эти полчаса занял поход в лофт и переодевания. Перед тем как выйти к машине, я захватил ещё одну бутылочку мартини.

Стыдно ли мне было? В тот момент нет. Я ехал совершенно пьяный в правительственной машине и не отказывал себе в удовольствии пить ещё. Пусть уж это станет моим оправданием. Я не хочу ничего объяснять, рассказывать, хочу, чтобы меня оставили в покое. Или снова спасли. Да, вот такой я жалкий ублюдок.

Автомобиль остановился напротив здания МИ6, но на стороне самой набережной. Я вывалился из тачки и, еле ступая, потопал к знакомым фигурам, которые тут же разглядел.

— А тебя Робин обыскалась! — громко сказал я Бриттней. — А ты, оказывается, шляешься где-то… — я резко развернулся, оглядывая улицу. — здесь.

Бриттней и Майкрофт не изменились в лицах. То ли ожидали, что я появлюсь в таком состоянии, то ли случилось нечто похуже пьяного меня.

Часть мартини выплеснулась на землю, когда я споткнулся о свои же ноги. Подойдя к Майкрофту на почтительно дальнее расстояние, я склонил голову набок.

— И что случилось? Что такого важного, а? Я не хотел сюда ехать.

Мои глаза поплясали к зданию разведки. Стыд и срам. Стыд и срам.