Я как раз размышлял над вариантом быть добрее и относиться ко всему легче, чтобы не кормить монстра, когда ощутил резкий порыв ветра, а затем как в шею вонзилось нечто неприятное. Моя бдительность дала трещину, и это сделало меня уязвимым перед врагами.

Первая мысль — Джим пришёл за мной. Но ощутив запах грёбаного «Акса» и резины, я понял, что драки не избежать.

Что бы мне не вкололи, я ничего не почувствовал, поэтому тут же с размаху зарядил кому-то в нос. Однако, благодаря неожиданности и тому, что их было трое, меня закинули в какое-то помещение, дверь которого была уже открыта. Заранее спланированное нападение. Ублюдки.

В суматохе я даже не успел понять где мы: было практически темно и тесно, стоял запах хлорки. Когда я приземлился на землю, то тогда и почувствовал, что тело странно меня подводит. Резкая усталость, приближается потеря контроля. Это меня испугало, поэтому я с яростью прыгнул на одного и почти свернул ему шею, предвкушая хруст. Но меня схватили сзади в «подлом» захвате. Так что мои руки были накрепко сцеплены за спиной, защищаться я мог лишь дрыгая ногами.

Я еле различил высокого парня. В это темноте он был как призрак, но выйдя на слабый свет, падающий из отверстия вентиляции, я безошибочно определил личину своего обидчика. Ещё один стоял на шухере за дверью.

— А капитан Джек в курсе чем вы занимаетесь? — выплюнул я, скалясь. — Вам вообще-то давно пора быть в кроватках. Тихий час как ни как.

Он повторно разбил мне нос. Неприятно. Тот только начал регенерировать. Но хоть мне было ужасно больно, я рассмеялся. Смех помогал переносить это ужасное ощущение. К тому же я уже почти потерял контроль над телом. Оно начало обмякать.

— Ебаный псих. — сказал держащий меня. — Давай уже, Тайсон.

А куда это они торопятся?

— Тайсон. — повторил я, тяжело дыша. — Кличка для бойцовской псины. На это ты только и годишься.

Мой смех прервался, потому что тело замерло без воздуха. Меня ударили прямо в печень.

Для справки, печень — самый незащищённый орган (кроме члена и яиц, разумеется). Если ударить по печени прямым ударом, прилагая достойную силу, она порвётся. Если ударить с левой, будет хуже. Человек не сможет двигаться где-то час, испытывая жуткую боль как при обострённом аппендиците. Мне повезло, потому что Тайлер ударил меня правой рукой. Но я был не готов к удару, потому что тело едва меня слушалось.

Меня отпустили, и я как кукла упал на пол, сцепив зубы. Больно было невероятно. У меня даже слёзы из глаз брызнули. Я успел сгруппироваться, отдав за это действие последние силы. Знал, что на этом дело не кончится.

Они стали бить меня носками обуви. И снова мне повезло, ибо они были в кроссовках, причём правильных: с достаточно мягкой подошвой, с эластичной подкладкой и дышащей тканью. Было бы больнее, будь на них, скажем, пара броуг или, того хуже, армейские берцы.

Мой мозг паниковал, не зная, как помочь телу. Каждый удар — взрыв беспомощной ярости и вихрь боли. Я закрыл глаза. Нужно думать о чём угодно, только не о боли. Боль. Не думай о том, что тебе ломают кости.

— Боль чувствуешь постоянно. Её не нужно бояться.

Так сказал мне Джим, когда мы стояли на той гребаной балке в шаге от вечного забытья. Как ему удаётся? Как он контролирует эту естественную реакцию на раздражители? Дело в том, что он умеет контролировать каждый нейрон своего мозга? Или он действительно больше, чем человек?..

Удар по пояснице заставил меня вскрикнуть. Шрам от пореза ещё не зажил. Будет кровиться. Снова. Я представил, как чуть красноватые буквы «Д» и «М» медленно алеют, как из их недр начинает сочиться свежая кровь.

Я постарался представить боль. Представил её в виде острого ножа, вид которого уже приносит неприятные ощущения. Прекрасно. А теперь я представлю, как возьму его, всю эту боль, и вспорю этих ублюдков. Картинка была потрясающе страшной. Сначала она меня успокаивала, но потом я словно отстранился и посмотрел на всё это со стороны. О, нет.

Лишь спустя какое-то время я понял, что они уходят.

— И не суйся больше на нашу территорию, блядь. — сказал Тайсон.

Дверь захлопнулась. А ещё я услышал щелчок, означающий, что меня заперли.

Вертели в вентиляции крутились слабо, поэтому свет то исчезал, то появлялся. Моя голова аккурат лежала в центре единственного светлого круга. Я открыл глаза. Пол был слегка испачкан кровью. Не страшно. Страшно то, что творится внутри меня. Печень явно повреждена, так как даже дышать больно. Двигаться я не мог.

Телефон. У меня даже телефона нет! Боже. Я умираю на полу в какой-то каморке и даже крикнуть не могу. Чёрт. Как мне позвать Майкрофта? Я заперт, я обездвижен. Кошмар. Это будто иллюстрирует какую-то часть моего разума.

Остаётся лишь лежать и ждать пока боль поутихнет.

Ублюдки. Сраные ублюдки. Как же я хочу убить их. К чёрту нож. Я хочу задушить их. Без крови, чтобы не было грязно. Я просто хочу смотреть как они прощаются со всем, что им дорого, цепляясь за крепко обвивший их шеи ремень. Я сгорал от злости, но не мог ничего предпринять. Это вводило меня в ярость сильнее.

Благодаря тому, что я никуда не мог деться от самого себя, я слушал своё неровное дыхание и лёгкий шум из вентиляции. Никто, кроме этих сукиных детей, не знает, что я здесь. Интересно, когда придёт уборщица?

Спустя неизвестное мне количество минут мой гнев стал тухнуть. Вместо него пришли слёзы жалости. Я не хотел умирать вот так. Я даже не попрощался с Майкрофтом! Во мне проснулось детское желание позвать мамочку. То, что моя мама умерла, неожиданно стало для меня открытием. Я будто снова пережил эту новость, которую бесцветным голосом сообщил мне Майкрофт. Единственное отличие — тогда я не заплакал. Сейчас я позволил себе пустить одну, две, три десятка слёз. Рыдать было тоже больно.

Следующей стадией оказалось приятное безразличие. Мне удалось перевернуться на спину, и я лежал, пялясь в потолок. Всё казалось отдалённым, бесцельным. Зачем злиться, зачем радоваться? Мы все умрём.

— А для меня время найдётся?

Я повернул голову и заметил сидящего по-турецки Джима. На нём был костюм, который украшал его в первую нашу встречу в «Молодом боге».

— Свали. — сказал я, снова поднимая глаза кверху.

— Как грубо. Я вообще-то тебе помог. — произнёс дядя.

Его голос удивительно натурально прозвучал у меня в голове, поэтому я вновь глянул на него. Ни чёрной массы, ни холода, ни страха. Просто Джим. И даже не Мориарти.

— Когда блин? — я понимал, что можно было и не открывать рот, ведь он бы меня и так услышал.

— Ну, тот совет насчёт боли.

— Это не помогло. — нахмурился я.

Голову захватила мигрень.

— Разве? — дядя склонил голову набок. — Ты отлично всё выдержал.

А что мне оставалось? Визжать и хныкать?

Джим усмехнулся.

— Что тебе надо? — спросил я, начиная потихоньку ощущать все шишки.

— Ты хочешь убить их.

Я, насколько смог, пожал плечами.

— Я могу помочь всё сделать.

— Ой, да, ладно. — я закатил глаза.

— Но ты же хочешь.

— Хочу, но не буду. — твёрдо произнёс я и скривился, почувствовав колющую боль в боку.

Джим надул губы.

— А что ты тогда сделаешь? Оставишь их безнаказанными?

Нет. Но я вспомнил, что перед тем, как во мне снова проснулось желание рвать и метать, я планировал стать лучше. Хотя бы попытаться. Они напали на меня. Не я первый начал. Значит, я смогу выставить всё в таком свете, что их призовут к ответу, а меня погладят по головке.

— Ты никогда не убивал собственноручно. — сказал я.

— Убивал. Моя первая жертва в шестнадцать, помнишь я рассказывал? — Джим начал чуть покачиваться. — Пауэрс тоже издевался надо мной. Он был в команде по плаванию, а я был кем-то вроде ботаника. Будь осторожен, замахиваясь на кого-то, ведь этот кто-то может оказаться психопатом и садистом. Прямо как Артур Шоукросс.

— Не знаю такого.

— Знаешь. — улыбнулся Джим. — Я же из твоей головы всё это беру.