— Да-да. — закивал я. — Плюс мама была хорошей мамой, а Майкрофт показал, что значит быть хорошим человеком.

Стоун не кивнула, как я ожидал. Она нахмурилась. Я что-то не то сказал?

— Ты понял, чего хочешь? — вдруг спросила она.

— Мы ещё не заполнили архетип. — напомнил я, отводя взгляд.

— Но ты должен чего-то хотеть прямо сейчас, в своём нынешнем состоянии.

Да. Я хотел прежде всего политика. Хотел его внимания, его заботы. Это было приятно. А ещё я хотел разобраться с кашей. Насчёт первого я не мог прямо сказать. Поэтому пришлось извернуться:

— Я хочу, чтобы Майкрофт был рядом. Я себя лучше чувствую. Он ведь моё сознательное, так?

Стоун неуверенно кивнула.

— Так. Мистер Холмс несомненно положительно на тебя влияет. — я не сдержал улыбку. — Но, — ну, конечно, всегда есть это «но». — ты не должен во всём полгаться лишь на него.

— Я и не полагаюсь! — обиженно воскликнул я.

Психолог подождала пока мой шквал стихнет и спокойно продолжила свою мысль:

— Ты рассказывал мне, что тебе нравилось угождать дяде. Нравилось, когда он хвалил тебя.

— Разумеется. — немного высокомерно кивнул я. — Мне этого не хватало всю жизнь.

— И я не виню тебя. — мягко произнесла психолог. — Я веду к тому, что ты пытаешься заслужить чьё-то одобрение, не обращая внимание на самого себя.

Я в который раз сдвинул брови к носу. Ну, вот удивительно просто сколько я, оказывается, не знал. Если это всё, конечно, правда.

— Если бы я спросила у тебя в чём ты хорош до твоего «ухода», то ты бы ответил, что во всём, так?

Я громко и сокрушительно выпустил воздух.

— Да. Я так думал.

— А что сейчас ты на это ответишь?

— Ни в чём. — сразу же ответил я.

— Та-а-а-к. — Стоун почему-то улыбнулась. — Комплекс неполноценности ты теперь чувствуешь и признаёшь его. Это хорошо. Сейчас следует поднимать твою самооценку за счёт реальных достижений и возможностей. И если ты будешь прятаться за спиной у мистера Холмса у тебя не получится реализовать свой потенциал.

Тоже мне. Америку открыла. Я надулся как жаба, скрестив руки на груди. Знаю я, что прятаться не выход, но пока я слаб и ранен будет лучше отсидеться в безопасном месте. Так я рассуждал.

— Но за дядей то я не прятался. — вдруг сказал я. — Я наоборот бросался в огонь, чтобы показать ему на что способен и готов. — я ощутил вкус горечи на языке. — И его это заводило, я видел. Но когда я был безрассуден до того, чтобы ранить или почти убить себя, то он качал головой. Ему это не нравилось. — я глянул на слушающую меня Стоун. — Он был доволен, когда я выполнял его приказы, и снова же заводился, когда я специально шёл против. И иногда он злился. Я уже говорил об этом.

— Что ты конкретно имеешь в виду под словом «заводился»? — вдруг решила уточнить психолог.

Я слегка покраснел и ощутил себя неуютно, словно голым. Но голым в другом смысле, ведь я не стыдился своего тела. Голой оказалась моя душа.

— Ну, он…

Пустые бездны глаз в миг вспыхивали, словно конфорки плиты, словно пламя зажигалки. Губы сразу намокали под настойчивыми движениями языка. Он смачивал их и сглатывал, словно готовясь к поцелую. Он был готов броситься, словно змея, свернувшаяся перед нападением. Я ощущал, как его энергия менялась, устремлялась на меня. В те секунды у меня скручивало живот от возбуждения. Это был коктейль Молотова, который он кидал в меня, а я наслаждался пожирающим меня пламенем.

И либо он нападал на меня, валил на ближайшую горизонтальную, а бывало и вертикальную поверхность и трахал, либо его прерывали обстоятельства или Себастьян, любивший «вовремя» появляться.

— Он хотел меня. — хрипло сказал я. — Или мне так казалось. Теперь я ни в чём не уверен.

Стоун сделала пометку в уже знакомой мне тетради.

— Этого нельзя отрицать. — не поднимая глаз от листков, произнесла она.

Я не знал, как реагировать. Я просто застыл.

— Психопатам не бывает одиноко. Они могут быть постоянно окружёнными людьми, знать о них всё, но не хотеть ни общения, ни касаний.

— Но Джим постоянно с кем-то трахался. — неожиданно громко произнёс я, хватаясь за подлокотники. — Ему не чуждо это наслаждение.

Я поражался тому, как спокойно Стоун реагировала на мои выпады, и как удивлялась она некоторым моим словам, сказанным почти шёпотом. Я всегда удивлялся, когда встречал не ту отдачу, которую ожидал встретить. Нужно избавиться от этой привычки.

— Я и не говорила, что психопаты равнодушны к подобным вещам. — сказала психолог, заставив меня снова покраснеть. — Некоторые испытывают наслаждение и возбуждение, отрезая кому-то голову. На то они и психопаты. Их возбуждают аморальные вещи.

Я сильнее сжал подлокотники, краснея от волос до пят. Меня возбуждало, что он мой дядя, меня возбуждало, когда он возбуждался моей болью. Даже когда всё было похоже на изнасилование, даже когда это им и было, мой ебучий член вставал. Я слышал, что многие фантазируют о БДСМ и всём таком, но когда дело доходит до практики, весь пыл пропадает. Со мной такого не было. Все мои фантазии одинаково приносили мне удовольствие будучи плодом воображения и реальным делом.

— Но он не делал ничего такого ни с кем, кроме меня. Насколько я знаю. — тихо сказал я. — Остальных он просто трахал. Мне же доставалось то, чего я хотел. Ну, кроме поцелуев и поз кроме той, что… — я заставил себя заткнуться.

— Не стесняйся, Эдвард. — без осуждения сказала психолог. — Мы здесь, чтобы со всем разобраться, а не давать оценку. Её сможешь дать ты сам в ходе дальнейшей рефлексии. Но я советую использовать более приемлемое слово для обозначения полового акта.

Я никогда ни с кем не обсуждал подобных вещей, и я даже не считал их ужасными до этого времени, но мне всё равно стыдно.

— Думаете, что его возбуждало то же, что меня? — спросил я. — Аморальное?

— Скорее всего. — кивнула психолог. — Но тебе не кажется, что он вступал в половой акт с остальными, чтобы вызвать в тебе ревность? — я тут же ощутил подскок сердца.

— Для чего? — я вдруг заулыбался, захотелось рассмеяться.

— Ревность подобна вызову. Вызову, на который ты обязательно должен был ответить. Чем больше ты злился, тем сильнее желал его, а значит, мог больше сделать.

— Я злился. — кивнул я. — Но я скорее хотел убить его. Что-то типа «да не доставайся же ты никому». — признаваться оказалось не так уж и сложно. — А ещё мне было обидно и иногда я почти доходил до слёз.

— Злятся и плачут дети, когда не получают то, чего хотели. — верно подметила Стоун. — Но дети обычно не доходят до желания убивать, чтобы убрать раздражитель. В тебе сталкивались два базовых инстинкта: эрос и разрушение. Ещё один конфликт, который усиливал твой психоз, а вследствие ты лишь сильнее путался в своих желаниях и мотивах.

Я откинул голову на спинку и уставился в потолок. Ебучий психоз. Дайте мне лопату, чтобы всё разгрести. А ещё лучше волшебную палочку, чтобы убрать всё дерьмо за секунду.

— Тебе хотелось одновременно объединиться с дядей, стать с ним одним целым, потому что он привлекал тебя сексуально. Но так же ты хотел разорвать связь, потому что он выступал твоим главным раздражителем, который ты до конца не понимал, отсюда и порыв убить.

— Как всё сложно. — только и сказал я.

Стоун согласно кивнула.

— Человек, а в особенности его разум — невероятно сложный механизм. У человечества ушли десятилетия на изучение одной единственной клетки. Представь, сколько уйдёт, чтобы постичь всё до конца.

Я не хотел этого представлять, потому что мне стало бы страшно. Мне неуютно от мыслей о неизведанном. Думаю, как и любому другому. Это просто инстинкт страха перед темнотой, развеять которую можно лишь светом. А свет — это знания. И мне их не хватает.

— Короче, я понял. — сказал я, глянув на часы. — Мне нужно научиться ходить без помощи ходунков.

Стоун улыбнулась.

— Просто бери с них пример, и всё будет хорошо.

Собственно о хорошем я и думал, шагая по коридору без определённой точки назначения. Я хотел просто походить и подумать о том, о сём. Переварить новость о том, что все психозы, что со мной встречались — следствие одного сбоя. Совсем небольшая, казалось бы, аномалия, способная изменить человека до неузнаваемости. Но как сказала Стоун, мне ещё повезло.