Джим смотрел на меня сверху, губы чуть приоткрыты, огонь в его глазах чуть освещал моё лицо. Я был окружён запахом власти, я ощущал рядом нечто мощное.

Я захотел его так, как ещё никогда не хотел. Мне казалось, что жизненно необходимо прижаться к нему, почувствовать его. Но… Помимо я ощутил нечто ещё.

Он же мой дядя. Дядя.

Я подался вперёд, чуть протискиваясь между его ног, и положил руки поперёк его ног. Мне хотелось прижаться к нему. Но я боялся. Мои глаза бегали по лицу дяди, ища разрешение в его мимике. Но Джим продолжал просто наблюдать за мной. И тогда я опустил голову, упираясь лбом в его живот. Эти мурашки отличались от обычных. Это не было обычное возбуждение. Я ощутил потребность в чём-то совсем человеческом, и я почти нашёл способ как удовлетворить её. Мои руки соединились за спиной дяди. Я обнимал его снизу и прижался сильнее.

Джим вздрогнул. Я чуть улыбнулся и потёрся головой о его футболку и тело, что та скрывала. Я хотел, чтобы он погладил меня по голове как в прошлый раз, дал совет, сыграл со мной в бейсбол, научил как чинить машину… Рука дяди легла на мой затылок, а пальцы погрузились в мои волосы, как рыбы стали плыть по ним, создавая волны. Я распахнул глаза. Они сразу стали мокрыми, и слёзы закапали из них прямо на боксёры Джима.

Я никогда не думал, что буду настолько нуждаться в простых объятьях. Без подтекста, без извращений. Ни разу в своей жизни я не был так близко к тому, чтобы стать нормальным. Тем, кто знает, что такое любовь и забота обоих родителей. Я прикусил губу, стараясь не всхлипывать.

— Я хочу, чтобы ты… — я постарался успокоиться. Мои губы дрожали, как и всё тело. Я почти отдал ему свою душу. — чтобы… ты… хоть на минуту… стал мне…

— Я знаю. — мягкий голос дяди выдавил из меня ещё пару слёз. Он не переставал гладить меня по голове.

— Нет… — может он не понял. — я имею… в виду, что… — я вдохнул и выдохнул. Не стоит такое говорить! Не стоит! Я пожалею. — я хочу, чтобы ты… хочу, чтобы ты был для меня…

— Отцом. — договорил Джим.

Я замер. Это ли? Кажется, да.

— Но я не Адам. — прозвучал голос сверху.

— Я знаю. — конечно, он не Адам, но… — Но…

— Я не буду тебе отцом, Эдвард. Семья — лишь формальность. — вдруг оборвал меня Джим. Я резко поднял голову. Его глаза чуть прикрыты, он говорит серьёзно. — Я не стану, как мой братец с кем-то крутить роман, трахаться, ждать пока родиться ребёнок, а потом нянчиться с ним.

— Но он не нянчился… не успел… — меня вдруг охватил ужас.

— Да, но если бы его не убили… — усмехнулся Мориарти. Он тут же стал холодным. — Я не буду ничего такого делать, потому что это скучно. — прошипел Джим, наклоняясь ко мне. — Семья — удел смертных.

Мной тут же овладел гнев и отчаяние.

— Но я хочу этого! — я вдруг до конца осознал, почему до сих пор не стал таким как Джим.

Мориарти рассмеялся. И этот смех не был мне приятен. Я отпрянул.

— Не моё дело, дорогой племянник. — он снова издал смешок. — Разбирайся со своими бзиками сам.

Я рушился от эмоций, бушевавших во мне. Приятные, ещё не ушедшие, столкнулись с негативными, которые пришли сейчас. Я вытер ещё влажные щёки. С меня сдирают розовые очки.

— Мы никогда не станем такими, какими ты хочешь. Ты сам-то ещё не понял, чего желаешь. Хочешь, чтобы я трахал тебя, но в то же время гладил по голове, говоря какой ты молодец.

Слова дяди ранят. Нет. Они убивают. Я схватился за волосы, пытаясь заглушить душевную боль физической. Хочется кричать. Как меня достали эти смешанные эмоции! В моей голове вдруг что-то щёлкает, я беру стул и со всей силы кидаю его в окно. Гнев лишь отчасти уходит. Стекло не разбивается. Лоб разрезает боль. Сознание норовит ускользнуть, но я ему не позволю.

— Откуда в тебе это? — шепчет Джим, оказываясь рядом со мной. — Эти сопли? Сантименты мешают тебе. Они мешают тебе стать богом.

Я понимаю, что Джим прав, но с собой сделать ничего не могу. Страшное осознание заставляет меня зажать рот рукой, в попытке скрыть истерику: всё кончено. Я не смогу избавиться от желаний, которые Джим презирает. Это значит, что всё кончено.

— Тогда прощай. — неожиданно тихо говорю я, опустив голову, давая слезам беспрепятственно литься на пол. — Я бесполезен.

Дыхание дяди ощущается на правом ухе, а затем его странное энергетическое поле проникает в моё. Он стоит сзади, но мне кажется, что если я обернусь, он рассеется.

— Нет-нет, Эдвард. — заверяя, произносит Джим. Я слышу знакомые нотки веселья. — Тебя нужно немного подправить и всё. — страшные слова, сказанные страшным голосом. Я ощущаю себя героем ужастика. — Ты почти смог. — я прикрываю глаза, пытаясь в безумии утопить свою боль. Гори океан, гори.

— Ты был прав. — хриплым голосом отзываюсь я. Кожа покрывается мурашками, мне холодно. — Я сходил с ума без тебя. Почему? Это наследственное?

Тихий смешок из-за спины.

— Кое-что да.

Я снова цепляюсь за розовую реальность, ещё не привыкнув к тому, что она — зло. Может всё и не кончено?…

— Состояние сужения сознания. — пояснил дядя. — Не думал я, что твои эмоции настолько взбесятся. — его руки неожиданно сжимаются на моей талии, я не реагирую, так как привык к этой боли, которая обернулась наслаждением. В паху сладко тянет.

— Разве галлюцинации могут быть настолько реальными? — я вспоминаю тот день на крыше, когда мне привиделся рабочий.

Руки Джима замерли, теперь дыхание чувствовалось на затылке.

— У тебя не было галлюцинаций, Эдвард.

Я открываю глаза, хмурясь в темноту. Только сейчас я осознаю, как мне больно оттого, что пальцы дяди делают с моей кожей. Я стремительно высвобождаюсь из хватки и поворачиваюсь к преступнику лицом. Тот погружён в тень, но я вижу его белки.

— Но я видел рабочего на том здании, на которое ты меня водил. И мне показалось, что я его сбросил! — от правды становится как-то легко. Я выдыхаю. — Но внизу никого не было!

Тут из тьмы рождаются два ряда белых зубов, так же как и белки глаз они почти светятся.

— Ты отключился довольно надолго. — будничный тон. — Мои люди успели всё убрать.

Звон в ушах. Это кровь водопадом начала падать вслед за сердцем.

— Что?..

Этого быть не может. Я убил? Человека? Обычного?

Смех их глубины нарастал. Джим покачал головой, а затем убрал назад пряди, упавшие на лоб.

— Тебя там не было… — вдруг потихоньку начинаю вспоминать я. — Как ты…

— Думаешь, я оставил тебя без присмотра? — искреннее удивление в голосе дяди. — Мои шпионы повсюду… Я всегда буду следить за тобой. За каждым твоим шагом и словом.

Я положил руку на грудь, проверяя где сердце. Там же. Всё ещё в клетке. И стучит, и стучит.

— О, в сердце людском столько зла, что и не знаешь даже с чего начать…

Я прижал к губам ледяные руки. Что же мне делать?

— Чего ты хочешь? — Джим вновь оказался за моей спиной, на этот раз слева. Он шептал. — Чего хочешь? Ну, ответь наконец-то. Чего хочешь ты?

Он повторял и повторял этот вопрос, как заведённый. Ужас мой уступил место гневу. Я вдруг решил, что всё на свете случается из-за Джима. Ярость переполнила меня, мои движения резки и агрессивны. Я резко развернулся и выдал в лицо дяди:

— Я хочу, чтобы ты любил меня!

Тишина. Долгая иль короткая — не ясно. А затем медленно нарастающий хохот прямо из ада. Страшные звуки, отскакивающие от стен. Джим хохотал.

Я сорвался с места и побежал прочь из комнаты. Мне оставалось только в спешке подобрать осколки разбитого сердца и покинуть этот мир. Дверь в свою спальню я чуть ли не вышиб, со всей силы ударил по стене рукой и закрылся на замок.

— Ну же, — шептал я, вжимаясь в подушку. — отключись, отключись. Умоляю. Я не хочу ничего чувствовать. Я НЕ ХОЧУ НИЧЕГО ЧУВСТВОВАТЬ!

========== Глава 30. ==========

— Эдвард.

Себастьян Моран чётко выделялся на фоне серого облачного массива. Он уже успел побриться, причём нехарактерно гладко. Его футболка уже порядком взмокла, и по лицу то и дело стекали капли пота. Полковник дышал часто, но глубоко, так как учили ещё давно в военной академии Её Величества.