И носила тебя мать легко, и рожала тебя мать легко, и руки акушерки были чуткими, а первая любовь оказалась мерзостью.

И кинулась в ту жизнь, даже не пытаясь её понюхать и вдохнуть, а возжелала остро, до боли, сразу ощущать все кожей и нутром. Она захотела видеть всё своими большими глазами, видеть, как быстро и удивительно нарождается мир. Она пришла пешком из маленькой, забытой всеми деревни, в большой, наполненный светом и мглой город! Она была просящей и требующей, богатой и бедной, уходящей и возвращающейся вновь, как изрядно потрепанная мартовская кошка. Она возникала, казалось, из небытия, дрожащая, мокрая, ослабленная и ко всему безучастная. Она возвращалась к своему сохранному человеку, понуро выслушивая его злые, угарные от безысходности слова, озлобляясь и отворачиваясь, отплёвываясь и отталкиваясь, и думая, когда всё это закончится, чтобы снова уйти и снова вернуться к нему.

Она пролетала жизнь со скоростью звука, и в это же время вращалась в ней со скоростью максимально раскрученной юлы.

У него было много друзей, осталось мало, не самых верных, а самых слабовольных, какое-то время жалости своей ради пребывавших с ним, чтобы поддерживать его самолюбие, гордыню и попытаться сохранить стойкость невозвратно увядшего духа. Мы, как-то незаметно для себя, потеряли его, хотя за это время он не стал ни знатен, ни богат, но ему удалось доползти до хорошей должности, и он хлебнул лишнего от подаренной по случаю жизни.

Когда он с очередной проверкой в окружении свиты чиновников появится в моём кабинете, я не скажу ему о ней. Я не скажу, как мы стояли. Пусть человек живет в неведении, незнании и молчании, и время, когда-то ушедшее, пусть останется ушедшим. Люди должны ведать жалость друг к другу, людям надобна жалость.

Я обязан был её узнать: никаких новых родимых пятен, только две небольших тёмных точки на лице. Я, безусловно, видел их раньше, в другие времена.

И полетели глупые мысли в умные дали.

Как быстро ни беги, всё равно не взлетишь, это не оргазм и не фантазия.

Женщина не должна скрывать свой возраст и ум, вот только, как она прошла и добилась этого, дожила до этих лет и познала сущность и горечь бытия, лучше не знать ни мне, ни сыну, ни мужу, ни матери, которая её родила и вскормила своей грудью. Я смотрел на неё, на этого ещё несмышлёного мальчугана и подумал, что ему суждено пролететь свой путь, что у него будут другие учителя и, вполне возможно, они окажутся умнее. Хотелось бы надеяться, что ему повезёт.

Я должен был её сразу узнать, но изменились глаза. Не цвет, не разрез, не морщинки вокруг, как трогательная неизбежность, в них добавилась совершенно другая женщина, которую я даже не мог себе представить.

Мир меняется масштабно, а люди тонко.

Она посмотрела на меня, и я увидел, я почувствовал её дыхание и задержал своё. И она сделала почти незаметное движение губами, и я услышал. Однажды великая и несравненная Коко Шанель сказала: «мне плевать, что вы обо мне думаете. Я о вас вообще ничего не думаю». Полагаю, что в этой фразе не было ни единого восклицательного знака.

Мои мысли даже не успели испариться, я только почувствовал, что нам не о чем и вообще не стоить говорить. Но прежде чем развернуться и уйти, она подарила несколько минут молчаливых и разношёрстных воспоминаний. Хотя нам не хотелось возвращаться в то время, откуда мы вышли, видимо, с годами уменьшается важность и яркость того, что так пышно и заманчиво цвело и тепло горело.

Она была тогда в красоте тела, а я, как полагал, в уме и силе. С годами уменьшается и увеличивается всё, ибо одно изначально было большим, другое маленьким, а третье пролетело, и не было замечено никем, его, как- бы не существовало вообще.

Душевное устроение замещается художественным свистом.

Наша немота, как лист бумаги, многое стерпит.

– Извините меня, пожалуйста, мне необходимо помощь. Со мною произошла какая-то непонятная история: я заблудился.

Это был довольно прилично одетый, но очень растерянный мужчина.

– Вас проводить домой?

– Но я не могу вспомнить, где я живу.

– Паспорт есть?

– Да, конечно, наверное, должен быть. Прошу вас не уходите, я должен его найти.

– Тогда я вызову такси и всё объясню шоферу.

– Буду весьма признателен.

Тогда я не мог на неё повлиять в силу многих причин, ибо я просто пробегал мимо, спешил куда-то, пытался выбраться сам, а она, как сказал отец Иоанн Кронштадский, была лицо «добровольно падшее». Не ведаю, не разглагольствую, не постигаю, кого молила и перед кем проливала свои слёзы она, но произошло то же самое, и в её глазах светились все оттенки женственности и вновь обретенной жизни.

Мы смотрели глаза в глаза – ни смущения, ни уничижения. А ребёнок думал о своём, как и положено ему в присутствии взрослых, и наши мысли ему были неведомы и неинтересны. Видимо, беременность случилась неосознанно, но оказалась желательной, может быть, даже и выстраданной, и поэтому не уничтоженной. Но сие тайна великая, как рождение всего и вся.

Я только понял одно: она, действительно носила его под своим сердцем, и их сердца стучали рядом.

Зачать, с одной стороны, просто, но возникает другой вопрос, кто тебя встретит после родов, и что затем придется услышать, и с кем прожить, и от кого родить снова, если такое случится.

Быть рассудительным – знать, как подняться, быть умным – запомнить, как ты это сделал.

Будьте внимательны! Двери закрываются.

Извините, простите, пожалуйста. Двери открываются.

– Как нам теперь со всем этим жить?

– Как все.

Эпопея с покрасневшим ухом: в детские годы понимаешь, что его за что-то очень сильно драли, в зрелые – просто драли, в старости – крепко уснула и неудобно спала, и некому было раз будить, вот и отлежала.

В благодарность за внезапно возникшую, интересную мысль, посетившую нас в одно мгновение, мы тихонько ударяем себя по лбу. Именно по этой причине, мужчина всегда подтягивает брюки спереди, а женщина сзади.

В кабинет вошли мужчина и женщина. Оба окольцованные. В этот момент мне трудно было понять направление и скорость движения их болезни. Они метались, словно ртутные шарики, но не по моему кабинету, а между собой.

Когда человек мается головой, сердцем для постороннего глаза это не очень заметно. В данном случае, как говорится, факт был на лицо.

Русский народ очень наблюдательный.

Плакали оба, но это были слезы радости и умиления, вдобавок ко всему, у представителя сильной половины человечества, беспрестанно дергалась с болезненной гримасой левая половина лица.

– Разрешите, мы присядем? – спросил мужчина.

– Почему нет? Присаживайтесь, пожалуйста. Не на демонстрацию пришли, – ответил доктор.

Вторая половина человечества имела проблемы более серьёзные. Глазная щель слева широкая, мигание практически отсутствует, слезотечение, беспрестанное выделение слюны слева, сглажены лобная, носогубная складка. Говорит только правой стороной.

Постоянно плачущая и невнятно говорящая женщина. О чём ещё можно мечтать женатому мужчине?

– «Когда это с вами произошло? – вы захворали вместе, откровенно говоря, не думал, что так бывает», – сказал доктор.

Она достала свою ярко красную косметичку и, достав из нее платочек, аккуратно вытерла слезу, потом не накрашенные губы слева.

– Давно. Мы признались друг другу, что давно, – сказала пациентка.