Наконец Янка сердито выдохнула и полезла в сумку – заесть непонятные неприятности прихваченным из дома сникерсом. Посмотрела на Тота ещё раз, поджала губы и сунула второй батончик ему в руки:

– Бери, пока я добрая.

Тот оживился, зубами надорвал обёртку и тут же откусил. Не успев ещё толком прожевать, неразборчиво ответил сразу на всё:

– Ешли ш первого ража не вышло, не получится. Я жнаю.

– Аш-ш… А что ты пытался сделать-то?

Тот откусил ещё, прожевал и вдруг спросил:

– Помнишь того мужика, которого я вместе с тобой выводил?

Янка неопределённо кивнула: факт наличия она помнила, и ещё чёрный шарф, а вот в лицо…

– В общем, он… Он принадлежит Ноябрю.

– Это как?

– Ну… он никому не нужен. Его ничего не держит в мире, и он соскальзывает в Ноябрь, понимаешь? – Тот сделал паузу на ещё один укус. – Его выбрасывает сюда – само Мироздание, равнодушие людей вокруг, он сам… Не знаю. За ненадобностью.

– Так, подожди… А при чём здесь равнодушие и «за ненадобностью»?

Тот вздохнул – он был явно не в настроении читать лекцию.

– При том, что это Ноябрь. Всё, что не нужно, забыто, выброшено из жизни – то, что когда-то было важным, значимым… живым – всё это попадает сюда. – Он помолчал, но по выразительному взгляду Янки понял, что объяснение надо всё-таки расширить: – Ну, вещи, дома… Особенно дома. В зданиях есть особая сила, понимаешь? Отблеск силы тех, кто в них живёт. Которая делает здание тем самым настоящим домом… И обрекает проваливаться сюда, в Ноябрь. Ноябрь – это чулан, чердак и свалка мира.

– Для всемирной свалки здесь как-то… пустынно, – Янка с сомнением огляделась. – Если б все помойки сюда валились… да одних телефонов тут было бы по колено ровным слоем!

– Да нет же! – рассердился Тот. – Причём здесь помойки! Здесь память, понимаешь? Ну, вот, помнишь… не знаю, там, любимую куклу детства?

В голове всплыло что-то розовое, в рюшечках и с колокольчиком внутри.

– Не помню.

– Но ведь была у тебя, да?

– Была. Розовая какая-то… в шляпке. Жуть. А, точно, её Юшей звали! В смысле, Рюшей, но буква «р» мне тогда не давалась. Ну, верх оригинальности вообще, – Янка покачала головой, не веря собственной памяти. Рюша в волнах розовых рюшечек! Это же надо – любимая кукла!

– А ты помнишь… свою любовь к ней? – осторожно спросил Тот.

– Бр-р, нет, конечно. Я была мелкая, безмозглая, и куклы у меня были соответствующие.

А память безжалостно подсказывала: Рюшу подарил папа… Янка отвернулась и сердито прикусила костяшку пальца, стараясь привести себя в чувство.

– Она где-то здесь, – Тот широко махнул рукой. Даже отвернувшись, Янка поймала это движение краем глаза. – Нет, та самая кукла, может, пылится в коробке на антресолях. Но твоя Рюша – здесь. Вместе с твоей любовью к ней. Когда ты выросла, ты её забыла. И Рюшу, и любовь. Выбросила из жизни – сюда.

А Янка вспомнила того пингвинёнка из киндер-сюрприза. Значит, кто-то его тоже… выбросил? Любил… а потом выбросил. Вот его было жалко, куда жальче, чем дурацкую Рюшу.

– Так! – Янка сердито подняла руку. – Хватит! Бог с ней, с этой глупой куклой, если ты сейчас заявишь, что надо бегать и искать её здесь…

– Не, не скажу. Это я так, для примера.

– А ты можешь наконец объяснить, причём здесь архэ?!

– Свет первотварный. Сила творения, – непонятно ответил Тот, глядя на искру в своей ладони. И продолжил уже нормальным голосом: – В людях этот свет горит… но в таких, как тот мужик – гаснет. Архэ – изначальное – своей искрой зажжёт его заново. Вернёт из Ноября память, кем человек был и кто он есть… То есть уже не вернёт. Ничего не вышло. Этот мужик будет проваливаться сюда раз за разом, и однажды просто… Ладно, не грузи себя чужими проблемами, для этого я есть.

«Какой полезный с-с-совет», – оценил внутренний голос, хотя то, что Тот не договаривает, царапало и тревожило.

Выбросить из головы, не думать, какая разница, чужой человек…

«Даже Тот сказал не грузиться», – успокоила себя Янка и вымученно улыбнулась.

– Ну и что ты будешь делать?

Тот пожал плечами:

– Находить. Выводить.

– Да нет же, я про архэ!

Тот осторожно сжал кулак, вздохнул и затолкал в рот остаток сникерса. Прожевал, проглотил и вскочил на ноги:

– Подарю Ноябрю.

– В каком смысле?

Из-под ежиной мордочки по губам неожиданно разлилась довольная ухмылка:

– В самом прямом. Возьму и отдам сейчас архэ Ноябрю. Ему ведь и самому очень не хватает этого света. Пусть мёртвая земля хоть на капельку станет… живее.

Тот спрыгнул на землю мимо ступенек и опять уселся по-турецки.

Осторожно перевесившись через раму разбитого окна, Янка решила, что присоединяться на сей раз не будет, посмотрит так.

Тот сосредоточенно чертил перед собой пальцем в пыли. Сначала круг. В нём сверху вниз дугу, следом из той же точки – зеркальную, поперёк ещё одну, отсекая верхнюю треть, по бокам – две закорючки. Рисунок показался Янке смутно знакомым, а ещё напомнил схематичное изображение… рыбки.

Пока Янка думала, Тот уже сноровисто писал по наружной стороне круга следующую порцию закорючек. Янка пригляделась, но не сумела разобрать ни слова. Буквы были странные, не очень похожи на русские. Хотя вон те характерные хвостики напоминали что-то из алгебры… греческий язык? А две закорючки по бокам «рыбки» – это же альфа и омега, точно!

На этом Янкины познания в греческом иссякли.

Наконец Тот закончил и занёс вторую руку над рисунком. Соединил ладони лодочкой, раскрыл кулак…

Теперь он ничего не говорил, но архэ вспыхнуло – и растеклось жидким светом, наполнив ладони до краёв, словно чашу – прекрасную, золотую, сияющую. От тишины и сияния, казалось, начал дрожать воздух – и вибрировала рыбка на груди. На землю упала первая капля света, вторая, Тот раздвинул ладони – и на рисунок в пыли потоком пролилось слепящее глаза солнечное золото.

Рисунок рыбки вспыхнул – перечёркнутая петля в круге. Сердце защемило – наяву или отзвуком воспоминания?

Мгновенье – и вот уже исчез и свет, и рисунок, и архэ… Только позолота медленно сходит с кожи Тота, словно краска.

И вокруг что-то – кто-то?! – ощутимо вздохнуло, холодок чужого дыхания пробежал по ногам и шее, гоня по коже табуны мурашек, взъерошил волосы и растворился в ноябрьском воздухе.

Тот закинул голову, роняя капюшон, посмотрел Янке в глаза и счастливо улыбнулся:

– Завтра придёт северный ветер. И всё будет хорошо.

А вот потом вдруг нахмурился и вскочил на ноги. Огляделся, вслушиваясь, повёл плечами, натянул капюшон обратно. Янке даже показалось, что ежиный нос старательно принюхивается.

– Э… Тот? – окликнула Янка, опускаясь на ближайшее кресло. – Всё в порядке?

Её пробрала дрожь – от холода или внезапно охватившей тревоги, она сама не знала.

– Пока – да.

У Тота был настоящий антиталант к успокаиванию девушек.

И к объяснениям.

– А дальше? Что происходит?

«Может, ты всё-таки вернёшь меня домой?!»

Тот не ответил, замерев на пороге трамвая.

– Эй, Тот… когда я смогу вернуться? – Янка всё-таки не выдержала, хотя унижаться до прямого вопроса-просьбы было невыносимо.

– Ну… – Тот задумался, и Янке это категорически не понравилось.

– Сейчас.

– Что «сейчас»?

– Я хочу вернуться сейчас, – отчеканила она.

– Ты чего-то боишься?

– Нет, – соврала Янка прежде всего самой себе. – Мне пора домой.

Тот запустил руку под капюшон и почесал затылок. Почему-то такая простая и хорошая идея, как вывести Янку прямо сейчас, его не радовала:

– Слушай, а может, просто прогуляемся кое-куда, пересидим и потом я тебя отведу, а?

– Нет уж! Давай сейчас.

– Понимаешь…

– Не понимаю и понимать не хочу!

– …вот прям отсюда из Ноября не уйти. Архэ влияет остаточно.

– Что?

Тот развёл руками: мол, он не специально и вообще не может ничего поделать.