И вас, Степан Алексеевич, и вас… протянул темноволосый, брезгливо оттолкнув носом сапога полную руку Авдотьи со своего пути, направился к выходу- Ночью с ней решим, а завтра же уборку велю начать- это надо так слуг распустить!
И покинул залу, сопровождаемый хохотом Степана.
Наши дни:
Да ну, быть не может! подруга Юлька, смешно округлив рот, перечитывала письмо от некоего будто бы поверенного моей покойной бабушки, где сообщалось, что та самая покойная завещала ( или оставила, мы, натуры до кончиков пальцев гуманитарные, в таких юридических тонкостях не разбирались) мне ни много, ни мало- целое имение!
Да ну это развод какой-то. – отложив письмо, сложила руки на столе Юля- это знаешь, как вот на почту пишут ” ваш дядюшка из Зимбабве умер, вам полагается наследство. Только сперва заплатите миллион”- с видом умственного превосходства она уставилась на меня, поигрывая пальцами по столу.
Да, но тут ведь и адрес, и телефон. Он ждёт. Да и потом ну не просят же ничего?- неуверенно возразила я.
Ну так это сейчас, не спугнуть чтобы. отправила себе в рот конфету с блюда в центре стола Юлька- а там, как приедешь, как начнут обрабатывать. Дай на то, дай на сё!- тряхнув непослушными рыжими кудрями, она назидательно выставила вперёд свой аккуратный пальчик- А ты ж у нас наивная, доверчивая. Сразу и не разберёшь.
Почувствовав легкую обиду от её характеристики, я недовольно буркнула:
-Вот раз умная такая и прошаренная, поехала бы лучше со мной тогда, чем наезжать.
Ой, ну кто наезжает, кто наезжает? тут же пошла на попятную Юлька, примиряющим жестом похлопав меня по коленке- О тебе ж забочусь. Ну, хочешь, поехали? Увидишь заодно, как надо разговарить с ними.
Возвращались обратно мы слегка обалдевшими. Наследство действительно существовало. Целое имение, ” Бежин ручей”. И, кажется, я действительно стала его хозяйкой. Вернее, начала процесс вступления в наследство.
Она ведь…Ну никогда даже не писала, не звонила не могла успокоиться я, в очередной раз изливая душу Юльке. Та с не менее ошарашенным видом, нервно постукивала пальцами по кромке автобусного окошка.
-Ну, может, совесть-то и замучила?- наконец, предположила она- перед смертью решила индульгенцию заслужить старушенция -тут же она испуганно покосилась на меня, вдруг такое панибратство в отношении пускай и неизвестной, но родственницы, мне не понравится. Но я все никак не могла прийти в себя, даже и не заметив в речах подруги отсутствия уважений к усопшей.
-Мама ей писала. Я помню, маленькая была, мама говорит:” Ты, Лерочка, открытку нарисуй. Я вот бабушке письмо пишу, вложим туда”. Я ёлочку нарисовала…кошку нашу, Анфиску…она…-на глаза навернулись непрошенные слезы от давно подзабытого, казалось бы, выстраданного, – Письмо обратно вернулось, так и не открытым. С подписью поверх конверта ” нет у меня дочери”
Больше мама связаться с бабушкой не пыталась. А когда родители погибли в аварии, я все надеялась, всё мечтала, что бабушка придет и заберёт меня. Даже сотрудникам опеки, что пришли собирать меня в детский дом, я как заведённая твердила, чтобы те связались с бабушкой. Молоденький милиционер тут же бросился по рации связываться с кем-то, запрашивая данные. Бабушку нашли, позвонили. И уже по одним сочувствующим взглядам, что они то и дело бросали на меня в ходе разговора, я, хоть и ребенок, но всё поняла. Меня не заберут. Я нужна бабушке не больше, чем той разнесчастной собаке из пословицы- пятая нога.
Обида растаяла в первые годы, когда я адаптировалась, получала тумаки и обзаводилась верными друзьями. Так с Юлькой мы дружим с самого детского дома. Дружим так сильно, что сдали её квартиру в наём, а сами живём у меня. Правда, детдомовский психолог не раз говорила нам, ” старшакам”, о вреде такого сожительства. ” Этот симбиоз, ребята,”- важно поправляла она очки с толстыми линзами-” Вредит в первую очередь вам самим, не давая стать самостоятельными. Не давая взрослеть, жить своей жизнью. Это – ни что иное как страх. Страх одиночества, страх принятия решений”. Но ее заумные речи нам, обуреваемым простыми подростковыми желаниями сбегать во двор на качели или же пойти смотреть фильмы на телевизоре в холле, не заходили от слова ” совсем”.
Еще неделю мы с Юлькой как ошалелые курсировали между домом и нотариальной конторой. Само имение я видела лишь на паре скупых фото, что удалось найти в интернете. Надо же- целое имение! Юлька уже строила варианты, как его повыгоднее продать, кому- государству или частному лицу, а мне, почему-то, стало так тоскливо, словно что-то родное упускаю. И я сразу оборвала ее влажные мечтания о грядущем богатстве решительным отказом продавать имение. Вроде, и по налогам все нормально, и состояние у него не очень уж убитое, и даже если на содержание его нет денег- всегда можно кого на постой пустить, навроде исторического отеля- это все со слов бабушкиного поверенного, или душеприказчика, как он сам себя величал, Евграфия Порьфирьевича. Помню, как мы с Юльком битый час смеялись, обмывая наследство, когда ни в трезвом состоянии, ни слегка навеселе, не могли четко и сразу выговорить его чудные имя и отчество. Будто с времен крепостничества сбежал прямиком в двадцать первый век дядечка. Ох, знали бы мы тогда…
Поместье содержали всего лишь четверо слуг, да и из тех одна лишь Марфа Ильинична, старенькая горничная да повар в одном лице, да Василий Семенович, по хозяйству помощник,постоянно жили в нем. Другие жили в деревне неподалеку, приходя лишь днем. Оттого и немного боязно было по вечерам- ни души вокруг, скрип расшатавшихся половиц да звуки дома, как объяснила Марфа Ильинична, ” от усадки всё, милая, дом-то старый” первое время пугали нас с Юлькой. Но девичье любопытство вкупе с парой бутылок красного вина, закупленными Юлей загодя, придали нам храбрости. В этот вечер мы, подрагивая то ли от холода, то ли от нетерпения , разбирали чердак, потягивая вино из хрустальных бокалов на тонкой ножке.
О, смотри, барыня? приложила, смеясь, к своей голове небольшую шляпку с диковинным пером, переливающимся всеми цветами радуги, подруга.
Красавица подняла я вверх большой палец, другой рукой продолжив копаться среди мелочевки в большом сундуке. Мое распаленное воображение рисовало несметные сокровища, что я найду там. Но нашлись лишь сокровища того времени – разнообразные пуговицы, отрезы и небольшие кусочки дорогой ткани, письменные принадлежности ( в уме я уже прикинула, в какую бы комнату их поставить, для антуража), всякие склянки и пузырьки. А также довольно увесистая стопка пожелтевших от времени писем, перевязанных тонкой красной лентой. Письма я выложила на пыльный столик – а вдруг в них что-то важное? К тому же, они были явно старинными- ничьих тайн из живущих ныне я не открою, а усопшим до таких пустяков уж и дела нет.
Ого, смотри! в голосе подруги послышались нотки восхищения. Она подняла кверху руку с зажатой в ней книгой в темной кожаной обложке с железным обручем и замком. Несколько минут мы безрезультатно пытались всеми возможными способами открыть книгу, но тщетно. Пока я, распалясь, нечаянно не порезала палец о маленький ножичек, которым пробовала открыть замок. Юлька, помешанная на безопасности, тут же заставила меня спуститься с ней вниз. Мы промыли рану, обработав ее зеленкой, а затем заклеили пластырем, который, как и зелёнку с перекисью, подруга всегда носила с собой в сумочке. Вернувшись назад, мы заметили, что книга открыта. Пара капель крови, что попала на переплёт, будто бы впиталась внутрь, испарившись с поверхности. Я, хоть и не могла припомнить момента, когда же всё-таки одолела замок, с интересом наблюдала как Юлька заворожённо листает страницы:
-Ого. Не русская, латынь, вроде – присвистнула подруга, перелистывая. На страницах были странные рисунки – то темная сущность, похожая на демона, с копытами, рогами, растущими прямо изо лба, покрытая шерстью, наклонилась над кроватью, где мирным сном спит юная девушка. То красивый мужчина, полностью раздетый, стоит посреди комнаты, а у его ног свились в клубке тела обнаженных женщин, все они смотрят на него с желанием во взгляде, открытой мольбой. Но его взгляд скучающе вперился в пустоту перед собой. ” Как на нас прямо смотрите”- отчего-то шепотом подтвердила мои мысли Юля.
