Лес. Деревня. Наследие.
- Лес этот чудной, колдовской – старый каркающий голос бабушки Аграфены заставлял девочек ежиться от страха, ближе прижимаясь друг к другу. Не дыша Тася и Лида слушали бабушку, к которой приехали погостить на лето. Часто вот так, вечерами, собирались они у старенькой печки – бабушка учила кукол из соломы делать или гадать на будущее, а иногда, как сейчас, давала по стакану ещё теплого парного молока да по коврижке- и начинала ” сказ”. То были самые любимые моменты девочек, не знающих наперёд, какой сегодня сказ будет- “про любовь аль про горе, про страсти страшные аль про жизнь веселую”. С такой присказки обычно начинала бабушка тихое повествование. Девочки едва дышали, не шевелились, боясь пропустить и слова.
-К лесу, значится, – продолжала Аграфена- никто из наших не ходил и не ходит. Да и сам он гостей не приветствует- то заплутает в нем грибник, что не местный, приехал к родне, а те, глупые, и предупредить не успели. Еле выходит к вечеру, весь измученный, испуганный. На все расспросы молчит, иной и вещи похватает- и только его и видели. Потом разве что шлёт родне открытки. А, бывало, и местные хаживали- мужики наши особо, браваду свою, значит, показывать. Да куда там? Возвращались молчаливые, рассказывали такое….- маленькие узкие щелочки глаз Аграфены слегка увеличились, словно и она напугана была не меньше – Кто говорил, что лес будто живой. Смеётся да кругами водит. Кто видел фигуры, что меж деревьев прячутся, наблюдают, значится, будто. Кому и вовсе родные мерещились, что давно не с нами. Печальными пустыми глазами взирали они на неразумного родича, иные будто силились сказать что, а уста не размыкались, лишь жуткие мученические гримасы на мертвом лице …Хотя, оно, конечно, надо сказать, что и пить-то мужики те горазды были, и балаболы знатные…А Фомка- так тот и вовсе…- печально констатировала бабка, махнув рукой- Впрочем, не для ваших ушей это- обрубила- Один раз не то знахарь, не то ведун заезжал к нам. Дочку старосты лечил. Малая я была ещё, но помню, как Свирид Степаныч, староста-то наш, ехать за ним удумал ночью, вернулись- лошади в мыле, измученные, а ведун этот раз- по гривам провел им, пошептал на ухо что-то каждой. И присмирели, да к себе подойти конюху-то, Антипке, дали. Ну а ведун этот опосля как Марютку маленькую вылечил, пошел в тот лес, интерес вызвали у него россказни наших. Не было его неделю- уже и Антонина, женщина, у которой на ночь на постой остался, всем и каждому жалилась, что исчез он, а лошадь осталась, что делать с ней, да как кормить? Баба она городская, к лошадям-то и не знала, как подойти, с какой стороны. Жила у нас тогда всего несколько месяцев, в наследство, значится, вступила. А ведун этот на восьмой день сам объявился. Суровый такой, губы поджал, руки трясутся слегка, под глазами круги темные, лицо осунувшееся, ноги подгибаются. Сам – весь всклокоченный, будто боролся всё время это с кем. Собрать деревенских всех велел, Свирид Степаныч мигом сделал, благодарен за дочку так был, что и небо б перевернул – только попроси ведун тот. Ну, обвел нас ведун взглядом тяжелым, да и говорит. Лес, мол, тот – место опасное. Не стоит туда ходить людям, да и нет там ничего, что ищут они ( грибы аль ягоды). Следить наказал и за детьми- чтоб ни не шаг не подходили к кромке леса. Больше не объяснил ничего. Только Антонина с утра всем рассказывала, что вернулся ” аки чёрт голодный”- ел жадно, много так ( ” и куда влезло-то столько, тощий ж как доска”- смеялась она, прихлопывая себя по полным коленкам).
А что, баушка, и днём нельзя сбегать? Когда свет божий? пытливо поинтересовалась бойкая Тася, но тут же осеклась под пристальным взглядом бабушки.
Глупая ты, девка! недовольно бросила та, словно бы сердилась, что все рассказанное мимо ушей пропустили маленькие проказницы- Разве ж зло дремлет?
Лида брела, утопая в грязи по щиколотку. Ругаясь про себя на чем свет стоит на погоду, на свое желание выделиться среди деревенских, вырядившись точно дура в модные босоножки и лёгкое платье, насквозь промокшая девушка шла под проливным дождем мимо покосившихся деревенских заборов, уже и не надеясь увидеть хоть одну живую душу .
“Точно дождь кислотный”- невесело хмыкнула она, сетуя на то, что деревня будто вымерла. И что за блажь принесла ее в это богом и людьми забытое место? Сколько раз она говорила себе, что нет ничего в бабушкином доме, если и сам он стоит. А вот, поди ты, потянуло на малую Родину. Завещание бабушка давно оставила, уже и в наследство вступила Лида, но вот осмотреть то самое наследство – времени не было. Работа, сложные отношения с бывшим мужем, что сейчас, верно, с любовницей веселится в их городской двушке, радуясь, что Лида не стала ни судиться за раздел скудного имущества, ни вообще что-то выяснять. Измученная его упреками и холодностью в последнее время Лида сочла благом, поистине, даром небес то, что у благоверного обнаружилась любовница. Когда молоденькая нагловатая девица заявилась на порог их квартиры со словами ” Я к Олегу Владимировичу” , Лида сперва было решила, что эта девушка- одна из его студенток. Но черноволосая незнакомка быстро расставила все точки над ” и”, заявив, что ” они с Олегом любят друг друга, встречаются вот уже целый год, а она, Лида, им только мешает”. Но решило всё совсем не это, а то, как нежно и в то же время в каком-то защитном жесте, девушка водила рукой по слегка выпирающему животу. Лида, проводив не ожидающую того гостью на кухню, напоила ее чаем с пирогами, велела дожидаться Олега, вручив ключи, а сама наспех оделась, схватила сумочку и вышла из квартиры. В тот день она вернулась далеко за полночь. Девицы дома не было, но был Олег, что не спал, сидя перед телевизором в гостиной. Он виновато прятал глаза, пытаясь объясниться, но Лида даже слушать не стала . ” Совет да любовь”- только и бросила она устало. Попросила пару дней на сборы, взамен пообещав, что не станет ни препятствовать разводу, ни имущество ( старый ” Рено”, на котором всё равно и ездить не умела, да двушку в сталинской панельке) делить. В глазах мужа промелькнула смесь из удивления с обидой – видно, думал, что драму разыграет, побороться за него попытается. А нет. Холодный осенний ветер будто вычистил все лишнее из головы, вымел ненужные мелочи вроде предрассудков и страхов вроде ” а что люди скажут? В 35 развод, брошенка”, стереотипов ” женщина в таком должна жить семьёй. Муж, дети”. Ерунда все это. Как там классик говорил:” Женщина должна быть счастливой”.
Поэтому спустя пару дней Лида, взяв отпуск на работе, собрала чемодан, и отдала ключи мужу, что точно теленок на мамку глядел на нее как то тоскливо, будто и сам не осознавал, что творит. Но Лида, не желая вновь впускать в сердце и голову ненужных эмоций, закусила губу, чтобы не расплакаться, пожелала ему семейного счастья, сообщив, что заявление она сама уже подала, и спустилась вниз, к ожидающему такси. Решение поехать в бабушкин дом не было спонтанным наоборот, дома ведь и стены лечат. А где, кроме как у любимой бабушки, где прошли самые чудесные, самые волшебные моменты её детства, сможет исцелиться её душа?
Ну, а если прагматично подходить, то пресловутая смена обстановки подействует. Сменить бешеный городской ритм на тихое размеренное деревенское бытие. Побыть наедине с собой.
Коллекционер
-Боже, она прекрасна! – выдыхает Уитни, наклоняясь над бабочкой, что пришпилена острием булавки к белой задней стенке рамки. На стекле, что скрывает навеки уснувшую красавицу, дрожат солнечные лучи, желая в последний раз коснуться красоты, навеки замурованной в прозрачном гробу.
Да, подтверждает Генри, глядя не на одну из десятков бабочек, распластанных на белом фоне рамок, что покрывают всю стену одного из его кабинетов, а на то, как волосы Уитни играют на солнце всеми оттенками золотисто-рыжего- Прекрасна.- его рука поднимется в воздух, а на лице проявляется выражение некоей муки, мучительного желания, точно он хочет коснуться девушки. Но тут же рука безвольно падает, а Генри отворачивается.
