– Все суета, – объясняет Лариса, – низменные страсти. Нужно слушать музыку высших сфер.

Во вторник у меня было три пары. После лекции подошел староста 201-й:

– Мы не идем на семинар – у нас демонстрация.

Бумажка с призывом на доске объявлений висела уже пару недель, но я не придала ей значения, я привыкла не придавать значения тому, что вижу на стенах института, – приказам о противодифтерийной вакцинации, вырезкам из антисемитских газет и приглашениям в школу манекенщиц. Я теряюсь:

– Но ведь в пятницу контрольная. Что ж вы раньше не сказали, я бы разобрала задачи на лекции.

– А мы-то придем, мы успеваем, Ирина Борисовна! – радуется 202-я группа.

Одни успевают, другие не успевают, зачем мне застегиваться вперекос?

– Ребята, разве идти обязательно?

– А нам ректор сказал!

– Нам декан сказал… Нам сказали, освободят от занятий!

– Образование хотят платным сделать, вот и идем! Совсем уже оборзели!

Я переспрашиваю брезгливо, будто пальцами поднимаю вонючую тряпку, чтобы стереть с доски:

– Кто уже оборзел? – этот приемчик всегда работает. Раздается смех.

– А кто их знает… Вузы будут платные! Уже за пересдачи деньги дерут. В библиотеке за просрочку. Надо идти, обязательно надо! Слыхали про реформу?

Я не слыхала про реформу, мне жаль задачек, что я готовила полночи, к тому же после трех пар Лёня обещал прислать за мной машину.

– Ребята! – я стараюсь быть убедительной. – Ну куда вы пойдете? Что ее, в Екатеринбурге готовят, эту реформу? Кто сказал, что она вообще будет? Там дождь со снегом, только зря простынете. А у нас сейчас бесплатное занятие по термеху, в тепле, в тишине, берите, пока даю.

Часть студентов быстро соглашается. Кто-то не собирался идти, кто-то сомневался, кому-то нравится все, что я говорю. Я уже давно поняла, что есть студенты, которые ищут Учителя. Если выберут тебя, все твое им становится интересно: и лекции, и манеры, и тезаурус. Ты рассказываешь про момент инерции, а они просветленно кивают. Прекрасно, если это хорошисты и отличники, а если нет – потом на экзаменах испытываешь неловкость. Что ж кивали-то, думаешь, зачем дурачили? А они сопереживали и присутствовали. Но всегда есть тот, кто не любит ни тебя, ни твой предмет, и тот, кто думает, что его нельзя полюбить.

– Мы тут будем термех учить, а образование платным сделают! – бунтует Васечкин, должник за прошлый семестр. Странно, что он вообще пришел на лекцию.

Девочки ищут выход:

– А давайте без большого перерыва, успеем и туда и сюда!

В аудитории после перемены я обнаруживаю полгруппы. Два аккуратных мальчика докладывают:

– Мы на демонстрацию не пойдем, Ирина Борисовна, зачем это надо.

Через год оба эти мальчика, одетые в униформу, встретят меня в холле «Атриум Палас отеля», – хорошая подработка для студентов, но мне станет неловко, словно я давала им не те формулы.

– Ждать больше некого, Ирина Борисовна, Смирнов с Гореловым ушли.

Смирнов с Гореловым, мои любимые парни, деревенские по виду и по повадкам. Смирнов хитрит, работая под лентяя, а я на семинаре еле сдерживаюсь, чтоб не погладить умную бритую головушку. Горелов учится средненько, но я вижу, что ему всегда интересно, куда направлены сила и скорость. А вдруг они правы? И ректорат разрешил. Последнее время я стараюсь быть лояльной к начальству.

– Ладно, раз многие ушли, отменяем занятие. Только, ребята, не ходите на площадь. Что там хорошего, в этой толпе…

Звоню Лёне, чтобы не присылал машину. Выхожу, пытаюсь поймать частника, это сегодня непросто. Институт окружен грязным тающим валом и потоком воды. Идет дождь вперемешку со снегом. Летят машины, разбрызгивая жижу. Колготки тонкие, ботинки легкие – я осторожно перелезаю через сугроб, поднимаю глаза и вдруг вижу: на меня мчит КамАЗ! Ретируюсь обратно, не разбирая дороги, за сугроб – грязью обрызгивает только лицо. И волосы. Машу рукой из-за укрытия, это бессмысленно, меня не видно, и я выхожу к воде с тяжелой думой. Не все КамАЗы будут мчаться по краю, но частник, которого удастся остановить, обольет меня грязью с головы до ног.

Кто-то ловит машину на проезжей части. Конкуренты.

– Ирина Борисовна, сюда идите!

Перепрыгиваю через водные хляби, черпаю в правый ботинок, подбегаю. С заднего сиденья смотрят внимательные черные глаза.

– Спасибо, Малик, вы – мое спасение!

Льстивая улыбка, белая рубашка, ондатровая шапка – Малик Мамедов, институтский профорг, он перестал здороваться с тех пор, как сдал экзамен. С ним председатель турклуба в спортивной шапочке, укладывает в машину свежие транспаранты. Плохо обструганные палки пахнут родительской дачей, я боюсь зацепить колготки, спешу занять место рядом с водителем.

– Ирина Борисовна, вы домой едете, да? Вы в центре живете? Вашего мужа по телевизору все время видим. А почему из Израиля вернулись, не понравилось?

– Что значит «почему вернулась»?

– Вы же насовсем уезжали, да? Или в Германию насовсем уезжали?

– С чего вы взяли, что я уезжала, я в декрете была! Вы сами-то дома теперь бываете?

– Мой дом теперь здесь, Ирина Борисовна, мне квартиру дал институт. Азербайджан теперь далеко – в Азербайджан летать дорого.

Я вспоминаю давнюю демонстрацию. Солнце, снег, маленькая Маша, флаги республик. Сколько воды утекло. Боже мой, сколько воды! Мы проезжаем мимо труб Уралмаша.

– Что за плакаты вы везете, Малик?

– Даешь бесплатное образование! Очень нужное дело, Ирина Борисовна! Всероссийская демонстрация против проекта федеральной реформы. Две недели такую акцию готовили. Ректорат нам поддержку оказал, город тоже не против. А вы здесь, в самом центре, живете, да? Вам счастливо, мы на площадь к мэрии поедем.

Дома я долго отмываюсь, грею ноги в горчице, залезаю в носки. Собираюсь вздремнуть перед тем, как пойти за Лёлей в садик, но звонит Лёня:

– Здесь сейчас полный кошмар. Ты бы видела, что вытворяют твои студенты.

– Это не мои, мои пошли на площадь к мэрии.

– Да все уже здесь, у Облдумы! Швыряют лед и банки из-под пива.

Тепло и сон куда-то вмиг улетают. Жду недоброго. За ужином Зоя включает телевизор. Я поворачиваюсь и обмираю: на экране милиция разгоняет студентов. Звоню Майорову.

– Андрей, ты видел? Что они сделали со студентами, видел?

– Все правильно с ними сделали, еще мало им дали!

– Андрей…

– Только один мент дубинку поднял, его и показывают все время.

– Как ты можешь?!

– Ирина, это нормальная защита властей! Нельзя митинговать, где захочется, ни в одной нормальной стране нельзя! Им разрешили только на площадь! Ты видела, как болельщиков разгоняют в Англии? Дубинкой по мышцам, газом в лицо, носом в асфальт, в наручники и по машинам.

– Я не могу этого видеть, Андрей.

– Их оттеснили, и все. К ним выходили, просили, они ж не слушали ничего!

С трудом дожидаюсь Лёню, мне жаль студентов, мне стыдно за власть, Лёня в бюджетном комитете, а все-таки…

– Что теперь будет?

– Ну, что будет, что будет… Войцеховский уйдет в отставку.

– Почему Войцеховский?

– Он курирует вузы. Интеллигент во власти. Очень жалко.

Войцеховский – профессор и галантный мужчина. Доктор философии. Мне тоже жалко.

– Он что, имеет к этому отношение?

– Нет, конечно. Проспали с выборами, а кое-кто сообразил.

Смотрю новости – на разных каналах разные сведения: нет пострадавших, есть пострадавшие, трое, двое, одна девушка со сломанным ребром, один юноша с вывихнутым предплечьем, милиционеры с разбитыми лицами. Наши новости идут первым номером во всех российских выпусках. Этой же ночью мой позвоночник перекосило, утром я отправляюсь к врачу.

– Ты, Ирин, изогнулась – ну прям как басовый ключ! – сочувствует Толик.

– Скорее как скрипичный, – выгнув шею и прижав голову, я втягиваю ногу в машину. – Вчера промокла и на нервной почве. Так стыдно, что разогнали студентов.