— Спасибо, Цирилла.

Искатель едва удержался от того, чтобы обнять ее в знак благодарности за ее визит. Он знал: они оба не почувствовали бы ровным счетом ничего. Хотя во сне дух его отца однажды обнял его, то был лишь сон, и тогда Ричард еще был в мире живых.

— Мысль — тоже подарок, Ричард, — она улыбнулась, будто почувствовав его намерения.

Выполнив свою миссию, она начала исчезать, растворяться в окружающем пространстве. После ее ухода Храм Ветров стал бы казаться еще более пустым, чем раньше, если бы не два шипящих портала, разверзнувшихся прямо посреди комнаты. Теперь Ричарду выпала возможность прямо спросить, зачем Томасу вдруг понадобился отдельный портал, и он воспользовался этим.

— Ты планируешь отправиться подальше от войск, а я хотел бы навестить Джеганя. Не волнуйся: я догоню тебя, как только этот ублюдок перестанет дышать, — просто ответил Томас.

Ричард поймал себя на том, что он неотрывно смотрит на него — даже пялится, вообще-то, — не до конца понимая, шутит ли он.

— Что ты хотел бы?

— Я исповедую его. Разве это проблема? — он пожал плечами, искренне не понимая, почему они вообще завели этот разговор. — Мы будем достаточно близко, чтобы подобраться к нему и я смог сделать это еще до того, как он опомнится.

— Нет, — отчеканил Ричард. — Наша задача — возвести границу, а не пытаться пробиться через ряды его телохранителей. К тому же, ты не можешь быть уверен, что исповедь подействует на него.

— Раньше я не был уверен, в этом ты прав. Джегань никогда не боялся меня, даже когда я свободно разгуливал без Рада-Хана, но это был показатель его самоуверенности, а не моего бессилия. И, позволь напомнить тебе, что магия исповеди была создана во времена Великой Войны именно для того, чтобы противостоять магии Сноходцев. Я видел здесь формулы и пометки тех, кто создавал ее, и не могу ошибаться: я способен исповедать Джеганя. К тому же, ты не можешь быть уверен, что он позволит нам просто так сделать то, что мы задумали. Не думаешь ли ты, что нам не придется, так или иначе, столкнуться с ним?

— Конечно, я думал об этом! — Ричард, очевидно, терял терпение.

— Так почему бы не сделать то, что я предлагаю, и застать его врасплох?

— Потому, что я не позволю тебе совершить самоубийство, напав на Джеганя посреди его войск, — практически процедил лорд Рал. — Когда ты исповедаешь его, вокруг тебя будет еще, по меньшей мере, несколько десятков его телохранителей, которые, вне сомнения, постараются убить тебя, чтобы освободить Джеганя от исповеди.

Томас застыл, упрямо глядя в сторону созданного им портала.

— Даже зная, что он останется верен мне после смерти?

— Зная или не зная — не имеет значения, если им вздумается, что это единственный шанс освободить его. Но если они окажутся неправы, это не вернет тебя к жизни.

Томас лишь хмыкнул. Ему вспомнились многие моменты из его прошлого, в которые ему приходилось отстаивать свою свободу принятия решения, только вот, труднее всего было разговаривать не с отцом, а с матерью. Оба, и Ричард и Кэлен, были на его стороне, когда он хотел проявить свою самостоятельность, будь то участие в походе с войсками, охота или заседание Совета, но именно Ричард был тем, кто всецело доверял своему сыну и позволял ему идти на осознанный риск, если в том была необходимость. Он знал, что приносил — вернее, еще принесет своим родителям много терзаний и беспокойства, и сейчас, смотря в лицо своему отцу, он осознал, сколь многое ему предстояло пережить, чтобы когда-нибудь позволить себе отпустить своего сына, задушив собственный страх.

— И ты даже не попробуешь убить его сам, чтобы обезопасить всех, кого любишь? — спросил он.

Ричард не ответил ровным счетом ничего, ведь его ответ был очевиден. Он попытался бы. Вне сомнений, он попытался бы.

Исповедник почувствовал, как его внутренности начали вскипать от гнева и бессилия. Пусть он и знал, чем были обусловлены действия Искателя, он не мог смириться с тем, что у него отняли право голоса. Томас с досадой отметил, что, если бы Цирилла не сказала Ричарду о том, что его смерть была концом всего его существования, все могло бы быть гораздо проще.

В ту минуту, когда Исповедник услышал условия, выставленные духами его отцу, и увидел его потухший взгляд, он уже знал, чем это обернется для него — и чем это обернется для Джеганя. Он просто не мог позволить кому-то другому убить Императора Древнего Мира — не после всего, что он сделал с ним и с теми, кто ему дорог и не для того, чтобы его отец отдал жизнь в акте отчаянного самопожертвования, погибнув вместе со своим заклятым врагом.

Цирилла велела им не терять надежду, и Томас намеревался сделать все, чтобы Ричард принял это.

— Твой отец был прав: мы действительно похожи. Хотя я младше тебя на четыре года, во мне, кажется, уже играет вся твоя упертость, — Исповедник усмехнулся, становясь боком к порталу и лицом — к Искателю. — Он был прав и в своем пророчестве. Не злись на меня, но, боюсь, я и правда не позволю тебе убить Джеганя собственными руками.

Услышав его слова, Ричард попытался сомкнуть портал, вызванный Томасом, чтобы не оставить Исповеднику никаких шансов на самовольный уход. У Исповедника было не больше доли секунды, чтобы задержать свой взгляд на лице отца, прежде чем все его существо устремилось в стремительно сужающийся портал.

За несколько секунд до того, как некогда пятифутовая светящаяся прореха, разделившая здание на две части, достигла ширины ниточки, все еще протянутой от пола до потолка, Томас шагнул в нее, полный решимости расквитаться со своим врагом.

***

Бердина, как нельзя вовремя вбежавшая в комнату, успела застегнуть Рада-Хан на шее Матери-Исповедницы до того, как магия, клокотавшая внутри ее тела, успела вырваться наружу. Кэлен облегченно выдохнула, закрывая глаза. Темнота за ее веками была так же пуста, как и ее сознание, в котором больше не была места ее дару. И все же, теперь, когда ей не нужно было концентрироваться на том, чтобы сдерживать себя, она смогла выдохнуть более свободно и даже сосредоточиться на том, что говорила ей повитуха.

Ее указания — неразрывный хоровод из слов «тужься», «напрягись», «дыши» и всех похожих по значению, что только могли прийти в голову в данный момент, гулко отдавались в сознании Кэлен. Она хотела сделать то, о чем ее просили, и сначала у нее даже получалось — ей стало немного легче переносить боль, когда каждая новая схватка стала не просто наказанием за то, что она осмелилась принести ребенка в этот мир, но и сигналом к тому, чтобы она напрягла мышцы и, наконец, закончила то, что началось больше девяти часов назад.

Ее сознание обожгла искра осознанности: она поняла, что именно сейчас она должна была отдать все силы, что у нее были, чтобы ее сын выжил. По истерзанному разуму прокатилась волна паники. Она все отчетливее осознавала, что оставшихся у нее ресурсов могло быть недостаточно.

Ее горло сдавил безмолвный стон, а пальцы смяли одеяло до того сильно, что вверх по ее рукам начала подниматься боль, казавшаяся жалкой по сравнению со всем остальным, что сейчас происходило с ней. Она боялась, что не сможет преодолеть это в одиночку.

— Еще немного, дитя мое, еще немного, — заверила ее старушка после того, как в очередной раз сказала свое заветное «тужься».

Когда Кэлен, в конце концов, закричала от боли, и вместо того, чтобы сминать одеяло, отчаянно сжала запястье Никки своими пальцами, ей не осталось ничего другого, кроме как поверить ей на слово. Колдунья не возразила ни единым словом, стойко терпя боль, которую ей причиняла хватка другой женщины.

Если бы Ричард был здесь…

Кэлен тряхнула головой, избавляясь от этой мысли — ей хватало и физической боли. Она вспомнила то, как ощущалась пытка Джеганем, когда он сломал большинство костей в ее теле и едва не убил, и решила, что та боль, которую она испытывала сейчас, хотя бы имела смысл, а потому была терпима.

Магия Никки, втекавшая в ее тело через запястье, теперь ощущалась немного болезненно — так, словно под ее кожей было много-много маленьких иголочек, обжигавших ее и поддерживавших в сознании. Она лишь слабо сжала пальцы, но ничего более, потому что в тот же момент ее разрывающееся на части тело в очередной раз потребовало от нее мобилизации всех оставшихся сил, намекая на это очередной схваткой.