Они ушли вовремя, и, опоздай на мгновение, все было бы кончено. Волна атакующих, готовая хлынуть на лестницу, когда исчезло последнее препятствие, встретила новое ожесточенное сопротивление. Последние раненые, ковыляя, спотыкаясь, ползком или на руках своих товарищей, скрылись в пристройке. Минуту или две Вильям и его люди, среди которых теперь был и Диккон, сумели продержаться, не осознавая того, что все, оставшиеся во дворе, убиты или слишком измотаны и не могут даже двигаться. Это были те самые минуты, когда Мартин украдкой протиснулся в дверь и, прижимаясь к стене пристройки, обогнул ее и исчез в северо-восточной части крепости.
Никто и не заметил одинокую согнутую фигуру в темном одеянии. Если один или два человека и видели его, то не обратили внимания, приняв за раненого. Удаляющийся силуэт на мгновение замер во мраке между пристройкой и северо-западной башней, обогнул ее и бросился к низкому каменному сарайчику, пристроенному к стене. Кроме яростных криков сражающихся на лестнице, теперь Мартин мог и видеть, как группа людей с Вильямом во главе вдруг перестала сражаться и, выбившись из сил, отступила в пристройку.
Все его внимание было сосредоточено на состязании в скорости окровавленного Вильяма, его измотанных людей и атакующих, преследовавших их по пятам в надежде схватить владельца крепости и потом использовать это, чтобы заставить сдаться тех, кто еще оставался внутри нее. Они знали, кого преследуют, как зверя. Вильям был единственным человеком, на ком была кольчуга, а девиз на его щите не оставлял никаких сомнений. Во дворе крепости еще оставались и защитники, спустившиеся со стен по веревкам, когда обнаружили, что двери в башню уже закрыты.
Все старания обороняющихся были тщетны. Последние из них, прилагая нечеловеческие усилия, поднимались вверх по лестнице и вваливались в зал, где их тут же отталкивали со своего пути следующие. Сначала ввалился Вильям, почти ничего не осознающий, кроме острой боли в груди, следом за ним – Диккон, последний из всех, в несколько лучшем виде. К счастью, женщины в крепости Марлоу не нуждались ни в чьих распоряжениях.
– Пора! – пронзительно закричала Элис, выдергивая факел из стенного кронштейна.
Мужчины и женщины бросились вперед и навалились на две бочки с маслом, те опрокинулись, расплескивая содержимое вниз по ступеням, а затем покатились вниз, забрызгивая стены, пока не опустели и не остановились. Элис швырнула факел в дальний конец лестницы, схватила другой у стоявшей за ней Элизабет и бросила вслед за первым, затем еще один. Вся лестница превратилась в ревущий ад. Последний факел Элис бросила на площадку перед собой и едва успела отскочить от огня, пока не загорелось ее платье.
Как только она вбежала в помещение, тяжелая дверь за ней тут же закрылась, а массивные засовы легли в широкие железные пазы. За дверью послышались пронзительные вопли предсмертной агонии людей, находившихся на лестнице и в пристройке. Элис закрыла глаза и помолилась за неосмотрительных врагов, чьи крики она слышала, и тех, кто, преследуя по пятам ее отца, забыл о своих раненых, которые были слишком слабы, чтобы подняться по лестнице. Звуки затихли, поглощенные яростным ревом огня. Элис вздохнула. Слишком поздно сожалеть, ничего не остается, как только помолиться за них, кем бы они ни были.
Мартин нашел безопасное место, которое искал. Он глубоко зарылся в кучу затхлого прошлогоднего зерна, навалив его на себя сколько мог, и замер. Какое-то время он слышал возбужденные крики и призывы, затем стоны и громыхание цепей поднимаемой решетки ворот крепости и опускаемого моста. Затем звуки стали почти неразличимыми. Мартин никогда не был в подобной ситуации, однако слышал, как сэр Вильям предупреждал, что захватчики обычно ищут спрятавшихся и проверяют загоны и склады во дворах. Он стиснул немногие оставшиеся зубы в бессильной ярости, сознавая свою беспомощность и неспособность предотвратить разграбление крепости.
Моджер был разъярен не менее, чем Мартин. Но причиной его гнева был не скот или другие продовольственные запасы Марлоу. Его злила неудавшаяся попытка его людей проникнуть в крепость. Он обменялся с подчиненными ему капитанами несколькими крепкими словечками относительно их нерасторопности в тушении пожара, который теперь жадно пожирал пристройку и лестницу – единственный путь в крепость Марлоу.
– Это не радует меня так же, как и вас, – заметил один из капитанов с заметной ноткой презрения в голосе, вызванной тупостью Моджера. – Не думаете ли вы, что мы не желаем заглянуть внутрь крепости? Заверяю вас, люди сделали все возможное. Оборона была отчаянной и хорошо организованной. Этот сэр Вильям знает толк в военных делах. – «Знает больше, чем вы», – говорил взгляд капитана, но с его языка сорвались только слова: – Надеюсь, он больше не преподнесет нам сюрпризов.
– Он не может их преподнести, – угрюмо сказал Моджер, сознавая, что в вину ему капитанами ставится недооценка Вильяма. Он не мог сдержать своего раздражения. – Вы видели, сколько людей у него осталось? Он ничего больше не сможет сделать.
Этот довод не убедил капитана, но успокоил Моджера. И в самом деле, все, что нужно ему, – это покончить с Вильямом и заполучить Элис, а также время на то, чтобы заставить Марлоу пасть. Метательные и штурмовые приспособления Вильяма можно обратить против него же, к ним можно добавить те, что есть в Хьюэрли. Моджер уже хотел было приказать начать их установку на новые позиции, но сдержал свой импульсивный порыв.
Это не поздно будет сделать завтра, а заодно надо начать строить платформу на колесах для тарана, чтобы разбить дверь. Он пообещал людям отдать им крепость на полное разграбление. Пусть почувствуют его готовность разрешить им насладиться плодами победы. Пусть перережут скот Вильяма и устроят пир, пусть напьются пива из чанов в пивоварне. Это должно возбудить их аппетит к лакомому кусочку в крепости – женщинам, с которыми они могут делать что хотят (кроме Элис, конечно; он оставляет ее для себя), к вину в холодных подвалах крепости, к богатой одежде и всему тому, что они пожелают.
Во всеуслышание заявив об этом, не посоветовавшись с капитанами (они только досаждали ему, и им нужно было показать свою власть), Моджер прошелся по двору крепости Он снисходительно кивнул людям, которые уже резали коров, свиней, кур, вытаскивали понравившиеся им овощи из хранилищ. Своим слугам он приказал установить палатку для себя, выбрав для нее место в углу, образованном каменным сараем и стеной, – сюда не могла долететь ни одна стрела, выпущенная из крепости.
Поиски прятавшихся ее защитников велись поверхностно, однако вскоре стало ясно, что скрыться удалось немногим. Захватчики не тревожились, разве что несколько слуг или раненых латников сидело по углам. Они не могли причинить им вреда, так как обычно умирали сами или выползали в поисках пищи и воды, обнаруживая себя. Поэтому проверка убежища Мартина свелась к тому, что его осветили факелом через дверь и оглядели.
Вскоре начался пир. Мартин слышал крики и смех, в которых тонули стоны раненых и умирающих. Он все еще выжидал. Когда свет, проникавший через открытую дверь, стал слабеть, Мартин отважился покинуть свое убежище, держась в тени от стены. В углу, ближайшем к двери, он пригнулся и прислушался.
Долго Мартин не слышал ничего стоящего. Доносившиеся обрывки разговоров ужаснули его: у Мартина никогда не было повода к общению с латниками Вильяма, да и воспитывался он в аббатстве. Довольно часто разговор переходил в спор, и капитан то и дело криком восстанавливал спокойствие. Становилось темно. Мост был поднят, крепостная решетка опущена. Несколько человек оторвали от пира и отправили на стену как стражников. Двор крепости освещали факелы и костры.
По мере того как уменьшалось содержимое чанов с пивом, в свете факелов и костров все чаще мелькали игральные кости и усиливались язвительные споры по поводу расхождения во мнениях относительно выигрышей. Одна из ссор, разыгравшаяся вблизи того места, где скрывался Мартин, переросла в драку, и старый калека даже отпрянул. Раздался громкий голос капитана, но его призывы не возымели никакого действия. Удары следовали один за другим.
