-- Хули мяу? -- буркнул хинин. -- Всё в лучших традициях Идущего во тьму. Их убили души загубленных детей. Ты же так хотела, Оива?

Котёнок снова мявкнул, кивнул, потом почесал задней лапой за ухом и полез обратно под скамью. Через несколько секунд даже хвостика не осталось. Хинин почесал затылок, а после пожал плечами, поправляя рюкзак.

– Эх, придурки, а ведь я хотел как лучше, – вздохнул молодой человек. – Такую смерть предложил, а они... Вообще не ценят хорошего расположения. Сразу же принимают за слабость… Что за люди?

После этого беловолосый хинин неторопливо направился к выходу, покачивая головой и тихо сетуя на несовершенство этого мира.

Он не видел, как с растущей рядом сосны бесшумно спустилась ловкая фигура. Она чуточку постояла над отрезанными пальцами, а после также тихо растворилась в ночной темноте.

Внутри пещеры прохладно даже в жаркую погоду. Ветры и запахи снаружи не могли пробиться сквозь плотные джунгли вьюнов и гибискуса. А уж когда к частым листьям вьюна добавились колючки онгаонга, то даже мыши прекратили попытки сунуть туда свой любопытный нос. Митсэру Кобунага не просто так высадил на входе эти заросли - они отпугивали непрошеных гостей и защищали от непогоды.

Митсэру разглядывал снимки, сделанные во время недавнего боя между хинином и десятью мастерами. Он старался подмечать каждую деталь, чтобы потом её проанализировать. Отмечал, записывал и смотрел на новый снимок.

На одном из снимков он заметил небольшое несоответствие. Максимально приблизив и включив полнейшую детализацию, он разглядел то, что его взбудоражило – на чёрной ткани арены один из иероглифов был исправлен!

Это исправление насторожило Митсэру. Прожив долгую жизнь, он знал, что даже комар просто так не летает по воздуху. Знал, что все в мире имеет свою цель и своё значение.

Небольшое исправление иероглифа подразумевало уничтожение его охранных свойств. То есть на арене можно было умереть, и, судя по умиротворенному лицу дзёнина деревни пылающих лучей, Мацуо об этом даже не догадывался. То есть третьи силы вступили в борьбу за право умертвить хинина. И Кобунага почему-то ничего не знал об этих самых силах.

Конечно, можно было предположить, что данная ловушка рассчитана на кого-то из мастеров. Возможно, кто-то планировал таким образом свести счёты с одним из участников боя. Но...

Расклад был не в пользу хинина и глупо было бы предполагать, что интрига была запущена не против него. Что самое интересное – хинин знал про эту ловушку!

Точно знал – вон как бросился спасать симпатичную девчонку-противницу от смертельного удара. А вот то, что об этом не знал Митсэру, начинало его раздражать. Привыкший держать все под контролем, дзёнин деревни скрытой в бамбуке не любил когда что-то шло не так.

Ловушка могла быть поставлена только тем человеком, который имел доступ в академию, так как иной вряд ли смог бы изменить иероглифы. Вряд ли такое сделал бы дзёнин деревни пылающих лучей, так как тому было необходимо принесение в жертву себя по доброй воле, а не случайная смерть хинина. Значит, это мог сделать один из курсантов, которых обрабатывал дзёнин.

Причём сделать это мог один из четырёх. Один из тех, кого хинин оскорбил лично. Почему так? Потому что Митсэру наблюдал за тем, как остальные шестеро постепенно попадали под влияние хинина. Полная перевербовка была сделана так идеально, что Митсэру даже восхитился умением Такаги превращать врага в друга. Причём в верного друга – ни один из шестерых не предал его.

Да, Митсэру мог бы сообщить дзёнину деревни пылающих лучей о грядущей опасности, но вовремя заметил, что тот приготовил на случай поражения другой план. Правда, этот план с игрой на гордости бывшего босодзоку тоже провалился...

Слишком уж импульсивен был дзёнин деревни пылающих лучей. Слишком самоуверен... Это его и сгубило.

Но как бы ни был самоуверен Мацуо, он бы ни за что не стал упускать шанса получить боевой дух Такаги. А случайная смерть на арене категорически перечеркивала эту возможность.

Кто же? Кто исправил иероглифы? Ведь есть же этому какое-то объяснение...

– Шизуки, ты ничего не хочешь мне сказать? – негромко спросил Митсэру.

– Я восхищаюсь вашей мудростью, Кабунага-сан, – после небольшой паузы произнесла женщина, методично убирающая пещеру. – Мудростью и прозорливостью...

– Оставь глупую лесть чужим ушам, – поморщился Кабунага. – Скажи, что тебе известно про возможность смерти на арене? Кто это подстроил?

– Я не знаю, господин Кабунага, – тут же откликнулась Шизуки.

– Неужели в поместье господина Абэ про это ничего неизвестно?

– В доме этого похотливого старика? – Шизуки даже передернуло. – Мне даже мысли о нем противны...

– Я не спрашиваю твоего мнения о нем, Исикава, – процедил Митсэру. – Согревать его постель – часть твоей работы. Мне нужна информация, касающаяся хинина. Что про него говорят в поместье Абэ?

Женщина стрельнула глазами в сторону сидящего Митсэру, а потом покорно опустила взгляд.

– Его ненавидят, но ничего не предпринимают. Похоже, что господин Абэ и его друзья смирились с потерей сыновей.

– И что же? Они просто собираются и ругают хинина?

– Не всегда. Чаще всего о нем стараются не говорить. У них идёт обсуждение новых деловых партнерств, заключение сделок и различные виды уклонения от лишних налогов и выплат. Настолько жадные, что за иену готовы удавиться...

– Потому они и богатые, что знают истинную цену денег, – заметил Митсэру.

– А вы знаете, господин? – робко поинтересовалась Шизуки.

– Конечно знаю. Истинная цена измеряется не в количестве товара, который можно купить на потраченные деньги, а в качестве власти. Чем больше у человека власти, тем он богаче. Он может быть без монеты в кармане, но одно лишь сказанное слово принесёт неслыханные богатства. За власть борются аристократы, а вместе с властью приходят и деньги. Поэтому и цена денег измеряется качеством тех приказов, которые может отдать аристократ...

– Я ничего не поняла, господин Кабунага, – призналась Шизуки.

– Потому-то ты и нищая, Исикава-сан, – поджал губы Митсэру. – Ладно, кто у нас следующий на очереди?

– Сейчас-сейчас, – спохватилась Шизуки, после чего достала с верхней полки шкафа заветную шкатулку.

Митсэру включил камеру, чтобы зафиксировать происходящее для ожидающих своего шанса дзёнинов четырёх деревень.

Из шелкового нутро шкатулки показались заветные полоски ткани с написанными на них именами. Среди них не было алой полоски, так как обладатель этой ткани проиграл свою очередь в Большой Игре. Впрочем, как и свою жизнь. Пятисотлетнее существование дзёнина деревни пылающих лучей прервал хинин.

Жертва победила охотника.

Митсэру в это время сотворил мудры силы, энергии и величины, после чего выставил руки в последней мудре по направлению к затухшему очагу. Среди сложенных камней тут же взвился бордово-красный огонь.

Коричневая, белая, серая и голубая полоски ткани закружились в хороводе, который всё больше и больше сближался. Как только хоровод полосок сблизился настолько, что сложился в разноцветный комок, рука Митсэру указала на огонь.

Комок ткани метнулся в очаг, вспыхнули искры, на стенах заплясали зловещие тени. Спустя пару ударов сердца из огня вылетело имя, состоящее из языков пламени.

***

– А я тебе говорю, что надо сделать ещё сотню приседаний! – настойчиво шлепал меня по макушке сэнсэй Норобу.

– Да я помру! – я пытался воззвать к остаткам жалости, которые безусловно где-то хранились внутри сухонького тела.

Само сухонькое тело горделиво восседало на моей шее и иногда било острыми пятками по моему же животу.

Мы находились внутри спортивного зала, где занимался десяток мототаксистов. Ребята с сочувствием посматривали в нашу сторону. Им было чему сочувствовать – с меня уже градом тёк пот, а конца изматывающей тренировки не предвиделось.