Верховный судья страдал, как первоначально показалось Бладу, от мучительной, скоротечной чахотки, которая вела его к могиле самым малоприятным путём.

– Гражданин Питер Блад, поднимите руку!

Он повиновался, а клерк монотонным голосом начал бубнить длиннющее обвинительное заключение: доктору Бладу вменяли измену своему верховному и законному владыке Якову II, божьей милостью королю Англии, Шотландии, Франции и Ирландии (не спрашивайте, почему в этом списке ещё и суверенная Франция), злонамеренное нарушение мира и спокойствия в королевстве, поддерживание пособников вампиров, разжигание национальной розни, терроризм, антисемитизм и организацию мятежа с преступной целью лишить своего короля головы, короны, титула, чести и наследства. В заключение доктору предлагалось ответить, виновен он или невиновен.

– Да вы офонарели с такими предъявами! Конечно, я ни в чём не виновен!

Блад хотел бы сказать ещё многое – с языка рвалось, как вы понимаете, – но верховный судья прервал его мягким, даже жалобным голосом:

– Молодой человек, соблюдайте судебные нормы ЕСПЧ. Как я вижу, вы не знакомы с судебной процедурой?

Блад скрипнул зубами и кивнул, выражая согласие, чтобы его «судили бог и страна»[9]. Вслед за этим вызвали Эндрью Бэйнса, также назвавшего себя невиновным; клерк перешёл к Питту, и тот вдруг смело признал свою вину. Верховный судья заметно оживился:

– Ну вот, другое дело! Смысл всем упрямиться, как эти закоренелые бунтовщики, по-любому заслуживающие казни, – и он указал на Блада и Бэйнса. – Сейчас быстренько их повесим – и ужинать! Но процедура превыше всего…

По факту единственным свидетелем обвинения против Питера Блада был тот самый капитан Гобарт. Фальцетом, заслоняя ладонями, видимо, до сих пор больное место, он признал, что арестовал ещё трёх подсудимых вместе с лордом Гилдоем. Согласно приказу своего полковника капитан обязан был повесить молодого шкипера Питта, но в этом ему помешал доктор, который нагло соврал, что Питт является пэром и чьим-то зятем и вообще каким-то там высоким родственником.

Злобный лорд Джефрейс, прикрывая рукавом рот, победно хохотнул:

– Суду всё ясно, и не фиг тянуть кота… хм… Поскольку факт подлой измены этих негодяев установлен, говорить больше не о чем. Казнить всех! Прямо сейчас, у меня на глазах!

В ответ прозвучал твёрдый и насмешливый голос Питера Блада:

– Я бы хотел, чтобы присяжные заседатели выслушали всё, что я скажу в свою защиту.

– Ну что же… Посмеёмся напоследок. А, ха-х?..

Резкий голос верховного судьи вдруг сорвался и стал глухим. Белой рукой с набухшими синими венами он прижал к губам носовой платок. Питер Блад вдруг невольно поймал себя на мысли, что это может быть связано не только с болезнью.

– Капитан Гобарт не сказал, что я был там лишь для того, чтобы врачевать раненую задни… филейную часть тела лорда Гилдоя.

– Ты хочешь сказать нам, что ты доктор?

– Ёксель бинт, дошло! Да, я окончил медицинский Тринити-колледж в Дублине.

Подняв изящную, словно у вампира, белую руку, сжимающую носовой платок, судья Джефрейс спросил:

– Так почему же тебя захватили вместе с бунтовщиками?

Питер Блад в неслабом шоке взглянул на судью:

– Так я уже вам сказал, нет?! Меня вызвали к раненому лорду Гилдою. Моим профессиональным долгом было оказать ему помощь.

– Профессиональным долгом?! – с трудом овладев собой, Джефрейс глубоко втянул воздух трепещущими ноздрями и неожиданно с прежней мягкостью произнёс: – Ну нельзя же так испытывать наше ангельское терпение. Скажи, кто тебя вызывал?

– Да вот этот самый Джереми Питт! Вы можете опросить об этом кучу жителей Бриджуотера, которые видели, как он увёз меня на крупе своей лошади. Кстати, она может подтвердить, что Питт угрожал мне пистолетом!

– Скажи нам только одно: знал ли ты, что лорд Гилдой был сторонником Монмута?

– Да, но святой долг врача обязывал меня оказать помощь раненому.

– Ты называешь это святым долгом, о нехороший человек?! – в полный голос возопил судья. – Твой святой долг, скотина ты эдакая, служить королю и Богу!

На мгновение охреневший Питер Блад реально потерял терпение:

– Меня, шунтирование вам отвёрткой в левое ухо, занимали его раны, а не политические взгляды!

На галереях и даже среди присяжных заседателей пронёсся одобрительный шёпот, что лишь усилило ярость верховного судьи. Но в целом идея с отвёрткой народу явно понравилась.

– Ответь, подсудимый, – Джефрейс повернул ястребиный профиль к членам суда, – зачем ты забивал мозги капитана Гобарта враньём о высоком сане изменника Питта?

– У него есть мозги?! Ваша честь, вас жестоко обманули…

– Что?

– Там максимум спинной мозг, и то я не совсем уверен.

– Поязви мне тут ещё!

– Хорошо, я всего лишь хотел спасти парня от казни без суда.

– Молча-а-ать!

Убедившись, что все в зале испуганно припухли, судья вдруг заговорил мягче, даже нежнее:

– Вы видите, что все мои усилия, всё моё сострадание и милосердие бесполезны перед лицом этого бесстыжего негодяя, – и, повернувшись к членам суда, добавил: – Как представитель закона напоминаю, что если кто-то сознательно лечит, укрывает и поддерживает мятежника, то этот гад ползучий также является изменником родины! Вопросы?!

После чего он, обессиленный, не опустился, а скорее упал в своё кресло и несколько минут сидел молча, вытирая платком губы. Возможно, он слишком часто прикрывал рот…

Как вы догадались, послушный суд тут же вынес приговор: все трое признавались виновными!

Питер Блад обвёл рассеянным взглядом зал, казалось, сотни бледных лиц поплыли перед ним. До него наконец дошло! Он резко рассмеялся, и смех этот странно и одиноко прозвучал в мёртвой тишине…

Правосудие в лице больного маньяка в алой мантии было сплошным издевательством. Да и сам верховный судья – грязный инструмент жестокого, продажного и по-бабски мстительного короля – был далеко не тем, кем казался…

– Ты смеёшься на пороге вечных мук, стоя с верёвкой на шее? – презрительно фыркнул судья Джефрейс.

И вот здесь Блад использовал свой последний шанс:

– Я выполнял свой долг врача. За это вы, трипонема в судейском парике, приговорили меня к смерти. Но смерть ничто в сравнении с тем, к чему вас приговорил Господь Бог! А я, пожалуй, ему немного помогу…

Никто даже пискнуть не успел, как тихий доктор выхватил из ножен сидевшего рядом капитана Гобарта его драгунскую саблю и одним неуловимым мощным движением швырнул её в судью! На мгновенье повисла полная тишина…

– Боже, что это?!

Крик, вырвавшийся из уст толпы, относился отнюдь не к поступку Блада, а к его последствию.

Бледный, с судорожно дёргающимися губами, верховный судья неподвижным взглядом уставился на тяжёлый клинок, насквозь пришпиливший его к креслу. Рот Джефрейса непроизвольно распахнулся, демонстрируя всему залу страшные вампирские клыки!

Под потолок взлетел истошный женский вопль…

Перепуганные люди орали, вскакивали с мест, переворачивали скамьи, давя друг дружку и пытаясь вырваться из зала суда. С мёртвого лица судьи крошками стали отламываться пудра и румяна. Прокурора вырвало на клерка. Клерк пытался удержать удирающих присяжных. Никто и на миг не мог представить, что вампиры так далеко шагнули в наш мир…

Побледневшая стража быстро увела заключённых. Насмешка над английским правосудием рассыпа́лась на глазах, на кровавый пурпур судейской мантии падали хлопья серого пепла, и ни один человек на свете не знал, что будет дальше…

Если хоть кто-то из вас надеялся, что за раскрытие и убийство вампира Питера Блада как-то наградили, отметили, погладили по головке, помиловали, изменили наказание, скостили срок, сказали спасибо или даже даровали свободу, то увы…

Приговор доктору с товарищами оставили без изменений. Продажная английская Фемида держалась чёткого мнения о том, что суд состоялся ДО того, как выяснилось, что Джефрейс – вампир. Следовательно, нет никаких причин отменять его решение. Логика, ау?!