Эта квартира, весь этот дом навсегда сохранили незримые следы истории страны и сотни тысяч переплетённых судеб. Звучные, в своё время решающие вопросы жизни и смерти фамилии теперь лишь чёрно-белые кадры под плотными обложками семейных фотоальбомов.

Это была история его семьи. История, состоящая из неприятных и часто ужасающих своей жестокостью фактов в судьбах других людей. Митя был ещё слишком юн, чтобы понимать истинную суть тех событий, о которых рассказывали люди «с другой стороны», но уже достаточно взросл, чтобы о многом молчать. Иногда, когда пострадавшие за вольнодумство граждане, родители одноклассников, соседи, родственники говорили о «кровавом режиме» и преступниках во власти, он, как ни странно, их понимал. Однако никогда не имел желания никого переубедить. И это не было трусостью – не защищать собственную семью и того же любимого деда. В этом смысле Митя был нетипичным подростком, не нуждающимся в доказательствах, чтобы не терять убеждённости и уверенно идти своей личной тропой. Наоборот, он молчал, потому что не хотел подставлять его под удар. Даже гипотетический, даже детский.

Дед. С самого раннего детства, сколько себя помнил, среди членов семьи его интересовал только дед. Ему было семьдесят, когда родился Митя, но старик был ещё бодр и как раз вступил в очередную свою фазу рабочей активности. Именно тогда, как теперь понимал Митя, необходимость в его деде как авторитетном профессионале своего дела после временного периода затишья вновь стала актуальна. Эйфория от первых достижений, от устроительства новой, возрождаемой из пепла войны страны постепенно сходила на нет. Чуть больше тридцати лет прошло, и от былой радости от мирного неба над головами почти ничего не осталось. Старые герои бронзовели на своих пьедесталах, бессильные влить новый пыл в молодое поколение, а новых не появлялось.

Пораженческая позиция ещё не распустила свои клешни, но повсеместное «засыпание», как вирус, уже накрыло страну. Сон – это удобство. Сон как способ жить, как философия бытия. Люди предпочитали не замечать, что их дни и ночи слились в единый поток, и, неотличимые друг от друга, делают такими же одинаковыми всех участников. Бороться стремительно становилось не модно, и именно поэтому, и серьёзные люди, несущие ответственность за большие политические процессы, это, естественно, замечали, активизировались подпольные «подрывные» ячейки, чьей задачей как раз было нарушение едва выстроившегося равновесия. Вот тут-то Цветов-старший снова стал необходим.

Гэбэшник в глазах народа никогда не герой, его им никто и не награждал. Вот и «бронзоветь» не пришлось, а поле для работы всегда найдётся. Осуждающих деятельность таких, как Андрей Васильевич Цветов, и всех прочих, выживших и оставшихся у дел бывших комитетчиков, было много. Готовых распять нынешнюю, и особенно прежнюю, давно не существующую власть и режим было, и становилось с каждым днём всё больше и больше, однако до определённого времени это негодование было не более, чем медленно булькающей водицей в колдовском котле времени. И оно могло бы иметь право на существование, если бы, едва приблизившись к уровню власти, подобному тому, коим обладало руководство страны в прежние времена, новые «молодые львы», агрессивно восстающие против старых оплотов, не бросались жадно на жирный кусок элитного мяса. Кто больше урвёт, того и власть, а у кого власть, тот и главный. Главному же в этом мире – вне зависимости от места действия и времени – будет доступно всё.

Антигероев не всегда хочется так называть, хотя бы потому что, как правило, никакие они не герои. Всё твоё естество сопротивляется этому, и ты не можешь даже вообразить, что оправдываешь гнусность и подлость в их лице. Однако в этом отрицании самой вероятности существования тени, её права быть и значимости теневого аспекта, в принципе, есть проявление слабости. Не видеть – это незрелая позиция слабака, а такому не место на поле битвы.

Проще всего быть апологетом однозначно верной общепринятой точки зрения. А ты попробуй стань на другую сторону. Быть может, именно в этот момент твоя вера, твоя воля выкристаллизуется. И именно тогда, истинно пройдя весь путь и найдя в себе силы вернуться самим собой, ты будешь право иметь судить.

Большое внимание уделяется изучению героев. Их психологии, причин возникновения и характеров их. Антагонисту же героя отдаётся лишь роль его тени, для контраста, дабы в очередной раз выделить положительные черты героя.

Поддерживать общепризнанную точку зрения или героя выгодно по многим причинам. Это комфортно. Так ты сразу заметен и как бы имеешь прямое отношение к этому самому героизму. Ты смелый, раз стоишь на выбранной стороне и не боишься, что в тебя целятся и, возможно, попадут. Не попадут! Никто ведь и не пытается целиться в общепризнанных героев. Опасно, слишком плотна их защита.

Быть же на другой стороне всегда палка о двух концах. Во-первых, ты всегда в опасности, ибо целиться будут и в тебя, заодно с основным центральным «злом» – антигероем. Но, во-вторых, ты априори герой. Всегда герой для разделяющих твою и антипода героя позицию, но боящихся заявить об этом во всеуслышание, и герой для не разделяющих, но уважающих противоположные взгляды. Вот они-то, последние, действительно смельчаки, истинно убеждённые в своей идее. И пусть ваши взгляды различаются, но именно они равные тебе. Именно они, а не приверженцы твоей, альтернативной стороны. Потому что среди приверженцев, как одной стороны, так и другой, собираются отнюдь не только вдумчивые индивидуумы. Увы, в большинстве своём дело лишь в той степени ответственности, которую готов нести каждый сам по себе.

Наблюдая бесславные потуги своего отца участвовать в построении новой действительности, заметно поглощающей все выстроенные советским обществом основы, его попытки выстроить альтернативные методы бытия хотя бы в рамках собственной семьи, Митя видел не героя и не антигероя в нём, но лишь одного из безликой толпы, поддерживающих позицию силы. Какой силы? Да той, какая была на текущий момент мощней. У Романа Андреевича не было собственной позиции, он мог быть только тенью.

Его попытки возглавить какие-то протестные движения были обречены на провал с самого начала, хотя бы потому, что у него, как у следователя из нашумевшего детектива братьев Вайнеров, его происхождение и семейная история были на лбу написаны. Только вот слова были неподходящие. Цветов-старший, Андрей Васильевич, в представлении общества был классическим антигероем, а сын, не сумевший ни исправить отца, ни формально убить его, уничтожив опоры прежних отживших схем, сам приписывался к кластеру ненавидимых обществом антигероев.

Он хотел бы быть тенью героя, но даже и для этого нужен был хотя бы один самостоятельный шаг, отделиться, а на него он способен не был. Вот и приходилось сыну комитетчика, с послужным списком, по сей день находящимся под грифом «Секретно», служить бесправным фоном, максимум способным на мелкие незначительные выпады, но не на поступок.

Восьмидесятые прошли неприлично быстро, не оставив в памяти серьёзных воспоминаний.

Мать по-прежнему ходила на работу каждый день без смысла и радости, лишь бы не находиться дома. Отец числился одним из директоров в совете директоров крупной металлургической компании, в которую благодаря протекции Андрея Васильевича в своё время успешно вписался пересидеть сложные времена, так сказать. Однако какая большая разница: Митя всю жизнь наблюдал, как к деду приходили какие-то люди, с которыми он о чём-то подолгу беседовал в кабинете. Приезжали иностранцы, посещали люди в погонах, неизменно выказывая ему свой пиетет. Создавалось впечатление, что давно вышедший на пенсию Андрей Васильевич оставался действующим полковником Комитета, от которого зависели все ключевые решения. А его сын, Роман Андреевич, и в совете директоров был столь же незаметен, как на своей школьной фотографии.