Вместе с матросом мы выпили по стаканчику вина и отправились на ближайшую турбазу на танцы.

– Потанцуем? – схватила Саню за руку одна из девушек.

– В другой раз, – отмахнулся он.

– Ты её знаешь? – спросил я.

– Нет, – сказал он. – А вон та тебя точно знает.

Он показал на девицу, которая неотрывно пялилась на меня.

– Я здесь вообще никого не знаю, – пожал я плечами.

Саня подозвал к себе одного из местных парней и что-то шепнул ему.

– Это Пират, – сказал он мне.

Пират улыбнулся и пожал мне руку.

Я во все глаза смотрел на толпящихся на танцплощадке курортников. В основном это были тридцатилетние старики. Молодёжь вроде нас с Саней укрывалась в тени кустов.

К нам подошёл Пират.

– Чувиха из соседнего пионерлагеря, – сказал он Сане. – Вожатого боится.

– Какого вожатого? – спросил я.

Саня с Пиратом заржали.

– Позовём? – подмигнул мне Саня.

– Не надо, – вздохнул я. – Ещё директрисе настучит.

– Не настучит, – сказал Саня. – Она как раз боится, чтобы ты не стукнул. Вы все здесь на птичьих правах.

Они с Пиратом снова заржали. А мне захотелось в домик к матросу-спасателю Николаю. Отплясывать на сочинских турбазах мне ещё было рано.

Как я узнал, Дагомыс был одним из посёлков, входящих в Большой Сочи.

– Лазаревское, Лоо, Чемитоквадже, Адлер – это всё Сочи, – сказал, присвистывая, Саня. – Но мы к центру города ближе других.

– А Хоста с Мацестой? – спросил я.

– Это совсем Сочи, – перестал свистеть Саня. – Там санатории, а здесь пионерлагерь. Нормальное место.

Место вообще-то было чудесное. Домики лагеря прятались в зарослях фундука, вокруг слоновые и какие-то другие пальмы, вдали переливается на солнце расплавленная масса моря.

– Ты здесь родился?

– Ну да. Хотя мои родители из Белоруссии. После войны познакомились.

– А как в Сочи попали?

– Приехали, – хмыкнул Саня. – Кто-то на целину, а мои сюда. Сочи все знают.

Это было правдой, Сочи в нашей стране знали все. В отличие, между прочим, от Ганцевичей, где я родился.

– Знаешь такую песню: «Друзья, купите папиросы, подходи, солдаты и матросы, подходите, пожалейте, сироту, меня согрейте, посмотрите, ноги мои босы…»? Сочинская.

– Иди ты?! – удивился я. – Про тебя, что ли?

– Немножко, – засмеялся Саня. – Мы её с детства поём.

– Сироты?

– Конечно, особенно мы с Пиратом. У него отец директор школы.

Постепенно я приноровился к работе пионервожатого. Самое большое неудобство заключалось в том, что из тридцати воспитанников двадцать были голенастыми девицами с уже сформировавшимися взглядами на жизнь.

– Сразу после школы я выйду замуж! – заявила мне Катя.

– Ты в каком классе? – спросил я.

– В девятый перешла.

– А где живёшь?

– В Москве! – подбоченилась Катя.

С москвичками я ещё не сталкивался, но откуда-то знал, что это народ особенный. И знал, что Катя обладает твёрдой валютой в виде тяжёлых ядрышек груди. В торговой сделке, которая уже не за горами, она не продешевит.

– В институт, значит, не пойдёшь? – по инерции продолжил я расспрашивать Катю.

– Может, и пойду, – пожала она плечами, – но не это главное.

– А что главное?

– Жить в квартире с видом на Кремль.

Я понял, что далеко отстал от девчушки, которая намного младше меня.

– Будете плохо себя вести – утопим, – предупредила меня вторая Катя, сочинская.

– Что значит – плохо себя вести? – уточнил я.

– Ну… – повела она круглым плечом. – Директрисе на нас стучать.

«Вот кого я видел на турбазе, – сообразил я. – Похоже, университеты здешних девиц – это как раз танцы. И плавают они хорошо».

– Лучше вас, – усмехнулась Катя. – В Минске ведь нет моря?

– Нет, – сказал я.

– Переезжайте сюда – научим, – в упор уставилась на меня чёрными глазищами Катя. – Откуда вы Пирата знаете?

– Оттуда, – сказал я. – Любопытной Варваре нос оторвали.

– У меня маленький носик, не то что у москвички.

«Всё-то они замечают, – подумал я. – Ведьма, не хуже теребежовской Ульяны».

– Мы не ведьмы, мы русалки, – показала мне язык Катька. – Таких вы ещё не видели.

С этим я был полностью согласен. Пионерки из моего отряда сильно отличались от русалок, которых я знал до сих пор. А я их знал.

После седьмого класса на Троицу я приехал к родственникам в деревню Липняки. Там у меня были две троюродные сестры, Валя и Люда, и брат Валик.

– Пойдём русалку провожать, – на следующий день после приезда предложили мне сёстры.

– Кого? – удивился я.

– Русалку, сегодня Иван-да-Марья.

У нас в Речице, где я жил с родителями, иван-да-марьей назывались жёлто-синие цветки.

– Первый понедельник после Сёмухи называется Иван-да-Марьей, – объяснила Люда, которая была на два года старше меня. – В этот день провожают в лес русалку.

– Зачем?

– Чтоб не вредила. Они до смерти защекотать могут.

Мы собрались возле хаты, сразу за которой начинался лес. Больше всего было девушек и молодых женщин, ребята вроде меня куда-то исчезли.

– Где Валик? – спросил я Люду.

– Скоро придёт, – отмахнулась она. – Ну, кого назначим русалкой?

– Тебя! – хором закричали подруги.

– Не хочу! – стала отбиваться Люда. – Я уже в прошлом году была…

Но её не слушали, схватили за руки и потащили в лес. Заправляла всем Люба, почти старуха, как я позже узнал, местная знахарка. Она показывала, куда вести русалку, во что её наряжать, сама же и пела: «Сидела русалка на белой берёзе, ой, рано-рано, на белой берёзе…»

Я близко к девушкам не подходил, наблюдал издали. Люду украсили зелёными ветками, на голову надели венок из луговых цветов, который, наверное, сплели загодя, распустили ей волосы. Она, хоть и неохотно, подчинялась, шла туда, куда ей велели, подставляла голову под венок.

– Ведём русалку в деревню! – велела Люба.

Шествие направилось к тому же месту, откуда начиналось. Там все встали в хоровод, в центре которого находилась непривычно тихая Люда, и запели:

– Теперь выбирай жениха! – распорядилась Люба.

– Вон стоит, – махнула в мою сторону Люда.

Девчата со смехом бросились ко мне, и только теперь я понял, почему ни одного парня вблизи хоровода не было. Но было поздно. Меня затащили в середину круга, и солнце в небе померкло. Одно дело – смотреть за проводами русалки издали, совсем другое – стоять истуканом в центре живого кольца. Неизвестно откуда появились парни, их в Липняках было не меньше, чем девчат. Я разглядел рыжую физиономию Валика, и мне сильно захотелось по ней врезать. Но вырваться из плотного девичьего окружения не представлялось возможным. Кстати, все мои липняковские родственники были рыжие, особенно Люда.

– Не бойся, – толкнула она меня локтем. – Ночью отпустят.

– Ночью?! – ужаснулся я.

– Это же граная неделя, – хмыкнула Люда. – Теперь до вечера будем ходить под ручку.

До вечера было ещё далеко, а я уже захотел есть.

– Сейчас Валик хлеба с салом принесёт, – сказала сестра. – Он всегда приносит.

«Сидел бы сейчас на Днепре и ловил рыбу, – с грустью подумал я. – Зачем я сюда припёрся?»

– Не журись, хлопче! – как бы в шутку прижалась ко мне Люда. – Пойдём, поле покажу.

– Какое поле?

– Житнёвое! – удивилась Люда. – Ты что, жито никогда не видел?

– Видел…

– Нас с тобой здесь вечером найдут и отведут в лес. Нельзя, чтоб русалка оставалась в жите.

– Почему?

– Урожая не будет, – пожала плечами Люда.

Плечи у неё были крутые, впрочем, как и бёдра. В отличие от меня, она уже была зрелая девушка.