Я улыбаюсь. Мел всегда подбадривает меня, приводя в пример известных людей.
– А Марк Руффало – с геля для прыщей… – подхватываю я.
– …а Киану Ривз – с кока-колы. И не забывай про Итана Хоупа.
Мелани знает, что его пример действует на меня безотказно. Итан Хоуп – суперзвезда и по совместительству любовь всей моей жизни. Он вырос в пригороде Лос-Анджелеса в семье, где часто не подавали ни завтрака, ни обеда, но пробился благодаря таланту и стал знаменитым.
– Но ты же понимаешь, они упорно работали, чтобы оказаться там, где они есть. – Мелани снова опускает меня с небес на землю. Прирожденный адвокат внутри нее не затыкается.
– Может, тебе кажется, что я ничего не делаю, но я постоянно репетирую, будто вот-вот выйду на съемочную площадку. Я переполнена мыслями, чувствами, идеями. У меня вдохновение! Понимаешь, вдохновение?
– У тебя студенческий кредит и куча долгов, – родительским тоном припоминает она, поднимая указательный палец.
– Не напоминай.
Однако она права. И я никогда из этого не выберусь.
Ее рот изгибается в безрадостной полуулыбке. Я опустошаю чашку с нарисованной на ней зеленой чашкой и надписью «Кофейня». Какой идиот называет кофейню «Кофейней», это все равно что назвать собаку Собакой, верно?
– А если чисто гипотетически предположить, что ничего не выйдет? – спрашивает Мелани немного погодя и заправляет рыжую прядь за ухо. «Гипотетически» – ее любимое словечко.
– Значит, опять же гипотетически, – я специально использую это слово, чтобы поддразнить ее, и Мелани морщится, – придется искать другую рекламу.
– Я имею в виду не с рекламой, а вообще…
Откидываюсь на спинку стула, с силой выдыхаю и скрещиваю руки на груди. Смотрю на белые, в зеленую клетку салфетки – трудно подыскать более неподходящие для места, где продают кофе. Чтобы занять руки, беру одну из салфеток и раскладываю, а потом складываю, но по-другому – глупая привычка, которая на время дарит иллюзию, что перемена мест слагаемых приведет к другому результату.
– Значит, придется придумать план Б. – Я пожимаю плечами и откидываю салфетку.
– Такими темпами не добраться бы до плана Я.
– Да ладно. Прошло всего… – я запинаюсь, мысленно считая, – полгода, как я ушла из колледжа…
Уже шесть месяцев, как я бросила юридический колледж, за обучение в котором платят родители, а я так и не осмелилась сказать им. Вместо занятий и лекций я посвящаю свободное от работы время прослушиваниям и кастингам. Хотя нет, скорее очередям. Бесконечным, душным, напряженным очередям. Два, три, четыре, а может, и пять часов я вымениваю на пять минут и возможность показать себя под пристальным взглядом нескольких пар глаз. Три часа в очереди – и пять минут славы. Где же здесь справедливый обмен? Его нет! Но, когда я добьюсь желаемого, мне будет все равно, как я это сделала.
– Как говорил Альберт Эйнштейн, чтобы выиграть, нужно играть, – заявляет Мелани.
Я хмыкаю. Она любит не только вворачивать умные словечки, но и цитировать известных людей, особенно ей нравятся фразочки Эйнштейна и Платона.
– Ты же знаешь, я верю, что усердная работа поможет добиться чего угодно… – продолжает она, но я отвожу взгляд, будто разрезаю телефонный провод между нами, и она замолкает.
– Знаешь, я хотела тебе кое-что сказать… – признается она, не осмеливаясь поднять глаза.
– О, смотри! – восклицаю я, тыча пальцем в телик.
Она лениво оборачивается. По телевизору, висящему над барной стойкой, мелькают кадры из рекламы хлопьев с моим участием. Не обольщайся, ролик длится всего полминуты, и тебя в нем показывают пятнадцать секунд. Но зато крупным планом! Я мысленно показываю язык вечно спорящему внутреннему голосу.
Звука не слышно, но эта прилипчивая мелодия часто играет у меня в голове, да и слова я прекрасно помню: «Скажите “да” хлопьям “Гиннес” и “нет” лишним килограммам». Улыбка. Поворот головы.
– Это ли не знак? – усмехаюсь я.
– Удивительно. Ты так часто пробуешься на рекламу того, что призвано помочь похудеть, но ничего из этого не помогает…
– Пеони, – раздается вдруг голос, попадая в губы немого клоуна в следующей рекламе.
Мы с Мелани, как сурикаты из программы National Geographic[8], резко поворачиваем головы, почуяв опасность. Мой коллега Кевин указывает на соседний столик, где в лучах солнца скучают две пустые чашки.
– Ты менеджер, а не посудомойка. Почему он заставляет тебя мыть посуду? – спрашивает Мелани шепотом, наклонившись ко мне.
Потому что это мои прямые обязанности!
Еще один минус в мою карму. Обычно я не вру подруге, но сказать, что меня взяли уборщицей-посудомойкой, я не смогла. Будь Мелани страшненькой неудачницей, мои поражения были бы не столь болезненны, верно? Пожалуй, да. А вот признаваться в собственной несостоятельности стройной рыжеволосой красотке, нашедшей призвание с первой попытки, невероятно трудно. Да, я люблю Мел всем сердцем, однако иногда ненароком закрадывается удушающая мысль: каков срок годности неравной дружбы и когда Мелани поймет, что я недостаточно хороша для нее? Я пытаюсь отсрочить эту дату и считаю, что если небольшая ложь сделает пребывание здесь менее болезненным для моего самоуважения, то так тому и быть.
– Не переживай, мы решим этот вопрос самым цивилизованным способом из возможных, – заявляю я, бросая недовольный взгляд на Кевина, а потом уже тише продолжаю: – А если нет, то придется отравить его кофе.
Шутка не вызывает улыбки.
– Что ж, я пойду. Не буду мешать.
– Созвонимся вечером.
Я встаю, стряхивая с себя невидимые пылинки.
– И помни, я буду любить тебя даже без «Оскара». – Она берет меня за руку и притягивает к себе, заключая в объятия. Вот бы она не уходила! Хочешь, чтобы она лицезрела, как ты таскаешь грязную посуду?
Отстранившись, я киваю и не без усилий растягиваю рот в улыбке. Мелани берет рюкзак со спинки стула и выходит из кофейни. Провожаю ее взглядом и, убедившись, что она ушла, надеваю передник с чашкой на груди и надписью «Кофейня», хватаю наши пустые чашки и подхожу к соседнему столику за двумя другими.
– Вот уж спасибо, – бурчу я, с грохотом ставя чашки на столешницу барной стойки.
Кевин – мой единственный нелюдимый коллега, бариста и гей. Самая большая заноза в моей далеко не тощей заднице. Наши отношения довольно напряженные: не скажу, что хочу убить его, – просто не хочу видеть его среди живых.
Он поднимает на меня непонимающий взгляд, будто не знает, чем я недовольна.
– Слушай, Кевин…
– Я Крег.
Я знаю, в конце концов, мы работаем вместе полгода. Но мне нравится его бесить. В свое оправдание скажу, что он тоже не святой. Я искренне верю, что у него есть занудное альтер эго, которое любит сообщать никому не интересные мысли и факты и раздражать своим присутствием, а так как он раздражает меня бо́льшую часть дня, то я бо́льшую часть дня зову его Кевином.
– Слушай, Крег, – поправляюсь я, – не надо дергать меня, как собачку, когда сюда приходят мои друзья.
Вообще-то, с друзьями у меня напряженка. Но мне хватает и Мелани, ведь она настоящий друг.
– Прости, – говорит он, наклоняя голову набок, – но разве это не твоя работа?
– Надолго я здесь не задержусь, так что необязательно кричать на весь квартал, что я посудомойка. Может, объявление на двери повесишь?
Его лицо искажается. Он задумывается, темные глаза без зрачков, смотрящие из-под нависших век, не выдают его мыслей, и это бесит, словно говоришь со стеной.
– Как скажешь, – наконец произносит он «иди-на-фиг»-тоном.
Я открываю рот, готовая спорить до последнего, но тут же закрываю его. Взгляд останавливается на грязных чашках.
– Почему нельзя наливать кофе в одноразовые стаканчики? – бурчу я себе под нос.
– Ты хоть представляешь, насколько они губительны для окружающей среды?
– А ты что, Гринпис? – подкалываю его я. – Да и разве они сделаны не из картона?
