– Нормально. Прости, что схватил.

Он разжал пальцы, отпуская мое запястье.

Я допила чай и, чтобы снять неловкость, предложила:

– Продолжим?

– Да.

Олег на этот раз не подал мне руки, и я сама залезла на кушетку. Он снял защитную пеленку, внимательно осмотрел мою кожу и пояснил:

– Краска ложится хорошо, но работаем дольше обычного. Готова начать?

– Да.

Он надел перчатки и включил машинку. Боль снова обожгла кожу, но я стала глубже дышать, и совсем скоро ощущения стали терпимыми.

– Сейчас быстрее адаптировалась, да? – подметил Олег и этот нюанс.

– Да, я уже была готова.

– Очень больно? По шкале от нуля до десяти.

Я нервно усмехнулась и ответила:

– Семнадцать.

– Я понял, – тоже криво улыбнулся Олег и тут же вздохнул, отодвигаясь.

Он опустил руки и раздраженно мотнул головой.

– Нет, не могу так работать. Прости, Маш.

– Нет, не могу так работать. Прости, Маш.

Я перепугалась не на шутку.

– Олег, я пошутила. Это больно, но я потерплю. Не семнадцать, а скорее семь. Ладно, восемь, но…

– Я не отказываюсь от работы, – быстро стал объяснять он. – Но мне мешает белье. Я все время натыкаюсь на чашку лифчика. Меня это чертовски нервирует.

– Ой…

Олег понимающе покивал.

– Да, «ой». Я не говорил, чтобы ты не паниковала. Думал, справлюсь.

– Тебе все время было неудобно? – уточнила я, поражаясь его страданиям и терпению.

– Было чуть лучше, пока не подошел к груди. Когда начнем рисовать бабочек, станет невыносимо. Прости, Маш. Я постараюсь сейчас перекурить и больше…

На этот раз перебила я.

– Я сниму его.

– Нет. Это необязательно.

– Обязательно. Мне не нужен раздраженный мастер.

– Я мог бы постараться не раздражаться. К тому же…

– К тому же мои сиськи тебе вообще не интересны, – напомнила я ему. – Ты как доктор. Не проблема, Олег.

Не знаю, почему я так легко на это решилась. Час назад мне даже рубашку расстегнуть было страшно. Но чем больше времени я проводила рядом с Олегом, тем меньше страхов во мне оставалось.

Заведя руки за спину, я расстегнула замок и позволила бретелям сползти по рукам. Они увлекли за собой и чашки. Я осталась топлес, бросила бюстгальтер на диван и легла обратно.

Олег что-то пробормотал себе под нос. Кажется, поминал бога и еще кого-то. Он старательно не смотрел на мои соски. Насколько это было возможно.

– Ты что-то сказал? – уточнила я, чувствуя себя просто потрясающе и ни капли не смущаясь.

Он включил машинку, набрал краски, приблизился ко мне и, только начав работать, ответил:

– Сказал «спасибо». Так намного лучше.

Несколько минут Олег работ ал молча. Я все время ждала, что мне станет неудобно, стыдно, хотя бы холодно. Но ничего такого не происходило.

– Все нормально? – спросил мой мастер, заметив, что сжимаю губы.

– Да.

Смешок вырвался изо рта вместе с ответом.

– Тебе щекотно?

– Нет. Мне все так же больно.

– Тогда чего смеешься?

Он продолжил рисовать на мне, и я ответила под жужжание машинки:

– Вспомнила кое-что про доктора.

– Что же?

– Подружки ходили к хирургу за справкой после школы. Он осматривал и говорил обязательно что-то про их груди.

– Девчонкам? Про груди? – не поверил Олег.

– Ну да.

– На осмотре?

– Угу.

– Что он мог им сказать?

– Одной сказал, что с такими грудями она выкормит хоть сотню детей. Другой просто объявил, что у нее красивые соски.

– Капец. Это не какой-нибудь мем из порно?

Я засмеялась. Было очень похоже именно на это.

– Не знаю. Вряд ли подружки стали бы врать. Просто такой вот хирург. Ты на его фоне очень тактичный, хоть и неправильный доктор.

– Ну спасибо. Я польщен, – усмехнулся и Олег. – Закончил надпись. Посмотришь?

– Конечно.

Он подал мне зеркало, и я не сдержала восхищенного стона.

– Здорово.

Олег проработал руны и сделал контур бабочек.

– Не думала, что будет так…

– Как? – переспросил он осторожно.

– Красиво. Неужели это не сотрется никогда?

– Магия, – усмехнулся мой мастер. – Хочешь сделать перерыв или продолжим?

– Мы недавно прерывались. Я в порядке. А ты? Я слышала, что мастер тоже должен отдыхать.

– Кто-то сделал домашнее задание. Я в порядке, Маш. Можем продолжать. Но имей в виду, что начнем заполнять цветом – это больнее. Если будет совсем труба – обязательно сразу говори и прервемся.

– Да. Хорошо. Скажу.

Олег приготовил другие новые краски и приступил ко второй фазе рисунка. Он был прав, конечно. Контуры и руны ощущались иначе, чем наполнение краской.

Я терпела, думая, что смогу привыкнуть, но боль саднила и не притуплялась. Меня не хватило и на час. Пришлось просить перерыв.

Олег сразу же остановил работу и предложил мне еще чая. Я отказалась, но попросила воды.

– Это белый, – объяснил он, протягивая мне бутылку минералки. – Болючий цвет. Его приходится наносить интенсивнее, чтобы был виден на коже. Почти закончили им. Скоро станет получше.

– Это хорошо. Спасибо, что рассказываешь.

– Не за что. Я люблю поболтать, и ты легче переживешь боль. Мне тут припадков не надо.

– Ахаха, попробую избавить тебя от обморока.

– Кстати ложится на шрамы хорошо. Они старые?

– Угу, – буркнула я, не желая распространяться на эту тебя объёмнее.

Олег кивнул сам себе, поясняя вопрос:

– Старые неровности лучше поддаются цвету. Я поэтому спросил. Продолжим?

– Да.

Я поставила бутылку и легла обратно. Все это время я, разумеется, оставалась топлес, но трагедии по этому поводу так и не почувствовала. А вот то, что Олег смотрел мне в глаза при разговоре нелогично расстраивало. Стоит признаться, грудь у меня была красивая. Я как махровая извращенка надеялась, что он взглянет на нее хоть разок.

Наверно, он смотрел, когда работал. А может и нет. Скорее всего – нет. Все его внимание было на рисунке. Мастер своего дела.

Я не знала, радует меня это или расстраивает.

Олег не обманул. Как только он закончил работать белым, стало не так больно. А может я привыкла. В какой-то момент я поймала ту самую наркоманскую волну. Мне хотелось продлить сеанс, чтобы ощущать эту боль. Или хотелось продлить близость Олега? Я чувствовала его дыхание своей кожей. У меня не было сил игнорировать приятные покалывания даже через саднящую боль, когда он стирал излишки краски, задевая сосок.

– Тебе восемнадцать? – спросил Олег, нарушая тишину и мою полуэротическую медитацию.

– Скоро двадцать, – ответила я. – А что?

– Подумал, что ты захотела закрасить шрамы сразу после совершеннолетия.

– Думаешь, мама не разрешала?

– Обычно так и бывает, – пожал плечами Олег.

– Ты прав. Не разрешала. Она и сейчас против. Но я и не хотела ничего закрашивать в восемнадцать. Моя мама внушила мысль, что шрамы меня не портят. Я верила в это до недавнего времени.

– Что же изменилось?

Олег спросил это так легко и ненавязчиво, словно не знал, как больно мне делает. Ах, он действительно не знал. А мне неожиданно не было больно. Как будто боль и близость этого красивого мужчины лечили мои раны.

– Мой парень… – проговорила я, удивляя саму себя откровенностью.

Не в первый раз за этот вечер я так странно себя веду. У меня больше не было сомнений, что всему виной Олег. Я решила, что будет глупо не попробовать выговориться, раз слова сами вылетают изо рта и не рвут меня на части при этом.

– Мой бывший парень, – уточнила я. – Ему было противно. Он сказал мне об этом. Во время секса.

Машинка остановилась. Олег замер.

– Чего? – спросил он, прервавшись, но сразу осекся. – Прости. Это не мое дело.

Я решила изобразить равнодушие.

– Мы вроде как болтаем. Пока ты работаешь.

–Угу, – согласился Олег.

Машинка зажужжала, он вернулся к бабочкам, а я застонала совсем неприлично.