— Как ты мог?

Все уставились на Уэлгрина.

— Ее мать умерла в зловонной комнатенке за Распутным перекрестком, и девочка никому не нужна. Она просила, чтобы ее родили, не больше, чем Артон просил стать богом или Лиллис — умереть.

— Никакой другой ребенок не сможет заменить мне дочь, понимаешь ты это? Я не могу взять ее на руки и уговорить себя, что в этом мире все снова стало хорошо Это не так. И никогда так не будет.

Простота и изящество логики, позволявшей Уэлгрину стоять лицом к лицу с Зипом и отцом девочки, внезапно покинули его, когда он посмотрел на свою сводную сестру. Речь отказывалась ему повиноваться, и пунцовая краска быстро залила его плечи и лицо. В отчаянии он схватил ребенка и всучил его Иллире, словно достаточно было просто физического прикосновения и силы его воли.

— Нет, Уэлгрин, — тихо возразила она, сопротивляясь ноше, но и не отдавая ее. — Ты не можешь это просить от меня.

— Я — единственный, у кого хватает глупости просить тебя об этом, Иллира. Тебе нужен ребенок. Тебе нужно видеть, как кто-то растет, смеется. Видят боги, ты должна нянчить своих детей, а не эту девочку, но… — Он повернулся к Даброу:

— Скажи ей. Скажи ей, что скорбь убьет ее. Скажи ей, что никому не станет лучше от того, что ей будет на все наплевать.

Даброу, после минутного замешательства, протянул руку, чтобы помочь Иллире держать ребенка. Ничего не случилось, девочка не перестала биться в пеленках, не спала гнетущая жара, но, вздохнув, Иллира все же улыбнулась младенцу, и он, открыв серо-голубые глаза, улыбнулся ей в ответ.

Слово за слово, и мечи с лязгом покинули ножны. Фулкрис понял, что попал в беду. Двое мужчин, стоящие напротив него с острой сталью в руках, покинули караван вчера ближе к вечеру, когда тот стал на привал недалеко от Санктуария. Они направились в город немного развлечься, в чем Фулкрис отказывал им всю дорогу от Аурвеша. И вот теперь, около полудня, они вернулись назад в лагерь. Накликая беду.

Фулкрис был не из тех, кто стал бы притворяться, что не видит их и вообще мыслями находится где-то далеко, как бы мудро это ни было. Они вернулись, судя по всему, после обильно сдобренного спиртным обеда. Плохо, что эти двое, в тридцать по-прежнему вспыльчивые, словно юнцы, были злы, точно растревоженные пауки.

Фулкрис говорил тихо и спокойно, и все сказанное им было правильным. Они предпочли не воспринимать его слова. Более того, они решили пойти дальше. Наверняка отчасти причина этой стычки крылась в правой руке караванного охранника Фулкриса. Несколько дней назад он получил рану, у самого плеча. Она до сих пор беспокоила его. Мышцы ослабли, рука потеряла гибкость.

Это обстоятельство делало Фулкриса хорошей целью для нападения, тем более для двоих. Или хорошей жертвой.

Теперь зажатые в руках мечи ясно показывали, что парни покончили с болтовней, и Фулкрису лучше было поступить так же. У него был выбор: бежать или защищаться. То обстоятельство, что из-за раненой руки схватка была бы несправедливой, для парней не имело значения, как не должно было иметь значения для Фулкриса. К тому же бежать он не мог. Он охранял караван. Бежать от нападавших, со свежей раной или без, означало погубить репутацию и надежды на жизнь в новом городе.

Едва заметно поморщившись от боли, спрятав ее за стиснутыми зубами, Фулкрис опустил руку на перевязь и позаботился о том, чтобы меч, как можно звонче заскрежетал, покидая ножны, а затем зловеще сверкнул в его руке.

Парень в зеленой тунике, заморгал, у него задрожала рука. Фулкрис вспомнил его имя: Абдер.

Однако его товарищ продолжал двигаться вперед, и Абдер последовал за ним.

«Надо будет сделать ложный выпад в сторону зеленой туники, — сказал себе Фулкрис, — занести меч повыше и попытаться обратным движением вниз ударить более опасного противника, Абдер струсит. Если я смогу ранить его приятеля, все закончится быстро.

Если не смогу, они убьют меня.

Черт возьми. Так окончить жизнь. И именно сейчас, когда я наконец-то решил осесть на одном месте».

Он замахал мечом вверх-вниз только для того, чтобы тот ярко засверкал в воздухе, производя выразительные «фьють-фьють» — звуки, которые трижды заставят задуматься Абдера, уже сомневавшегося в целесообразности этого нападения.

«Ох!»

От напряжения рана открылась. Фулкрис ощутил на плече теплую струйку крови.

— Сукин сын! — прорычал парень в серой домотканой тунике.

«Еще один шаг, — подумал Фулкрис, понимая, что стадия словесной перепалки вот-вот закончится. „Домотканый“ уже был достаточно заведен. Впервые за последнее время Фулкрис почувствовал страх. — Еще один шаг. И тогда я покончу с ними, или они со мной».

— Эй!

Фулкрис пропустил мимо этот оклик. Он не отрывал взгляда от нападавших. Но те обернулись на источник звука. Одинокий всадник приближался к ним на огромном буром коне, ведя в поводу вьючную лошадь. Волосы его были не видны под странной шапкой с ушами, сшитой из неокрашенной кожи. В этот момент Фулкрис смог бы разделаться с обоими нападавшими. Но не сделал этого.

— Эй, вы, двое, вам нужна помощь, чтобы разделаться с этим грозным преступником?

— Не твое дело, — ответил «домотканый», в то время как бурый конь неспешным шагом надвигался на него.

— Это точно, — тихим голосом произнес всадник, спокойно глядя на него пристально, но без угрозы.

Фулкрис позволил себе глянуть на него. Он увидел то же, что увидели парни: огромный мужчина с большущими отвислыми рыжевато-бронзовыми усами. Большой седельный меч, еще один в ножнах на левом бедре. Щит, старый и обтрепанный, без каких-либо гербов и девизов. Пропыленная потная туника из грубого домотканого полотна с широким воротом. Короткие рукава не скрывают могучих рук.

Уверенный одиночка. Он прибыл с северо-востока — из Аувеша? Он позволял коню идти легким шагом, не отрывая спокойного взгляда от тех двоих, что стояли перед Фулкрисом. На самого Фулкриса он даже не посмотрел.

«Человек, умеющий обращаться с оружием», — подумал Фулкрис.

— Просто любопытно, — спокойно произнес тихий голос. — Вы еще не обменялись ударами, а у него уже окровавлена рука. Выбрали себе противника со свежей раной — гм. На двоих. Вы называете его противником или жертвой.

Абдер, парень в зеленой тунике, только вымолвил:

— А?

«Домотканый» сказал:

— Слушай, ты…

А затем вынужден был отступить на два шага, так как могучий бурый конь встал прямо между ними и Фулкрисом. Всадник не отрывал глаз, что от «домотканого». Абдер попытался незаметно отступить еще на пару шагов.

— Приехал сюда попросить об услуге. Вы из каравана?

Двое переглянулись, причем «домотканому» пришлось обернуться, так как его приятель успел отойти дальше. «Домотканый» поднял глаза на всадника.

— Не-е. Он…

— Тогда не возражаете, если я пгврю с ним?

Он хотел сказать «поговорю», но особенностью акцента было выпадение гласной «о».

Абдер попятился прочь от своего приятеля. Его рука с мечом повисла вниз. «Домотканый» некоторое время пристально смотрел на настырного пришельца, затем взглянул на Абдера. И удивился, когда увидел, что тот находится в нескольких шагах позади него и значительно правее.

— Ха! Хочешь бросить меня одного, Аб?

— Извините нас, — сказал всадник, — нам нужно поговорить.

Он махнул левой рукой.

Бурый конь снова двинулся вперед, разделяя противников, Фулкрис шагнул следом. Он опять обратил внимание, что чужак не удостоил его даже взглядом. Они сделали шагов двадцать, так и не произнеся ни слова. К тому времени парни остались далеко позади. Незнакомец, откинувшись назад, перекинул ногу через луку седла, сделанную в форме головы черепахи, и соскочил на землю в футе от Фулкриса. Его поразительно голубые глаза заглянули в темно-карие караванщика. Мужчины были приблизительно одного роста, только всадник пошире в плечах.